Но самый массовый террор, всё-таки, проводился в ходе именно этой «кулацкой операции». По ней к середине 1938 года было расстреляно почти полмиллиона человек и осуждены на лагеря ещё сотни тысяч человек. Именно это и был главный вклад в волну репрессий 1937 – 1938 годов. Наряду с ней было ещё несколько массовых т.н. «этнических операций» – польская, греческая, корейская, немецкая, финская – всех людей определённого этнического происхождения начинали рассматривать как шпионов соответствующих государств (корейцев – японскими «шпионами»).
При этом расстреливали людей иногда по очень сложной колее. Например, был очень известный филолог и переводчик древнегреческих комедий Адриан Пиотровский, являвшийся незаконнорожденным сыном самого известного до революции русского филолога-античника Фаддея Францевича Зелинского, который жил тогда в Польше, а Пиотровский – в СССР. И, соответственно, этого хватило для того, чтобы его арестовать и расстрелять, при том, что, понятное дело, никаким шпионажем он не занимался. По «греческой операции» расстреляли создателя дизельного двигателя для будущего танка Т-34 Константина Челпана. Очень много было таких странных вещей.
Но вот самая-самая, конечно, жесть относилась именно к «кулацкой операции» – когда крестьянина, который просто подержался недолго за ружьё в Тамбовской губернии в 1921 году, арестовывали и расстреливали. Единственным смыслом этого было запугать людей до такой степени, чтобы они даже не подумали, что вообще можно в этой ситуации дёрнуться каким-то образом против большевицкого режима.
Ну и заодно существовала такая совершенно абсурдная схема, что если где-то в каком-то учреждении непорядок, то значит в нём завелись вредители, а значит их нужно найти и расстрелять. Как это делалось? Спускался план учреждению – надо найти столько-то вредителей и отчитаться перед органами. Причём это касалось не только каких-то учреждений, где можно было бы предположить, что эти вредители есть, например, на каких-нибудь военных заводах, но, скажем, в какой-нибудь областной почте, где несколько десятков человек просто берут и расстреливают или отправляют в лагеря, потому что их подозревают в том, что они там слишком медленно доставляют письма и тем самым, соответственно, наносят вред советской власти.
Главной политической статьёй, по которой отправляли людей на расстрел или в лагеря, была 58-я статья УК РСФСР 1926 года (в других союзных республиках были свои УК и в каждом была своя статья для политических, например, в УССР это была 54-я статья) – антисоветская агитация и пропаганда, контрреволюционная деятельность и так далее. И вот из тех, кого осуждали по 58-й статье, зафиксировали, что 800 тысяч человек было расстреляно и 2 миллиона 600 тысяч человек отправили в лагеря и тюрьмы. Но в это число не включаются высылки «кулаков», осуждённые по «закону о трёх колосках». Из 681 692 человек, приговорённых к расстрелу в 1937 – 1938 годах, 386 798 человек были казнены именно в результате «кулацкой операции», в которой они шли по «первой категории». Таким образом 56% всех жертв террора приходится именно на долю «оперприказа №00447». Жертв операции из «второй категории», приговорённых к лагерям, было 380 599 человек.
Каким образом тогда осуществлялся террор? Была т.н. «тройка» – начальник регионального управления НКВД, глава региональной парторганизации и региональный прокурор. Эта самая «тройка», будучи внесудебным органом, имела право приговаривать людей к смерти и бесконечным лагерным срокам. Прозвучали требования ограничить данные «тройки» (которые, фактически, были совершенно незаконными органами), проводить дела через обычные суды и прекратить пытки обвиняемых.
По поводу последнего требования Сталин разразился гневной телеграммой, где писал, что методы физического воздействия применяются только против «явных врагов», которые месяцами не дают никаких показаний и тем самым «тормозят следствие». И далее Сталин пишет следующее: «Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Собственно, это была основная логическая структура того времени, которой тогда оперировали – что есть мировой пролетариат и есть «мировая буржуазия» от Гитлера до Рокфеллера вместе с «врагами народа». Национальное ставилось на второе, а то и третье место по сравнению с классовым. Считалось, что между двумя этими лагерями идёт классовая борьба международного масштаба – где-то в виде гражданской войны, как в Испании, а где-то в виде террора, как в СССР, хотя, стоит напомнить, что в Испанию также в массовом количестве приехали в массовом количестве специалисты из НКВД, которые терроризировали там всех местных «неправильных» коммунистов, троцкистов, анархистов, всех, кто не являлся сталинистом, чем только ослабили сторону республиканцев, поскольку троцкисты из ПОУМ и анархисты составляли довольно серьёзные вооружённые формирования республики. Этим же они, как уже отмечалось, утратили немалую часть международной поддержки и дали козырь в руки Франко. Так что, в итоге, республиканцы проиграли националистам – и это, в общем-то, хорошо. Да и расстрелянные троцкисты и анархисты, стоит также напомнить, ранее активно отметились в богоборческих действиях, нападках на католическую церковь, расправах над священниками, кощунствами и так далее.
О гулаговской системе можно прочитать в книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Конечно, её мало кто дочитал до конца, но, мне кажется, прочесть хотя бы первый том в состоянии каждый адекватный человек. В наше время можно прочесть в Интернете или услышать где-нибудь на Ютубе кучу чуши на тему того, что это всё якобы недостоверная книга, что Солженицын будто бы всё передёрнул. Но на самом деле эти выпады – неправда, с учётом того, что Солженицын всё это писал тогда, когда у него в руках не было вообще никаких письменных документальных источников. Материалы он собирал, как правило, опрашивая свидетелей, фактически так, как некогда работали Геродот и Фукидид. С учётом всего этого, книга получилась на удивление точной.
Я проводил очень простой опыт проверки: брал рассказ, помещённый у Солженицына, и брал то, что этот же человек рассказывал уже в своих поздних интервью, потому что многие дожили до времён перестройки и свободы слова. Например, был отец Виктор Шиповальников, священник Рязанской епархии, с которым Александр Исаевич познакомился, когда работал учителем в Рязани. Он рассказывал Солженицыну о своём аресте и этапе к месту заключения, это свидетельство было приведено в книге с указанием имени. А уже в 1990-е годы он рассказывал газетчикам абсолютно ту же самую сцену. И вот видно, что за исключением каких-то минимальных художественных доработок (понятно, что когда писатель пишет книгу, которая называется «опыт художественного исследования», то в нём будут какие-то художественные доработки), рассказ отца Виктора передан абсолютно на 100% точно. То есть для того, что работа эта велась, по большому счёту, методами древних историков (когда человек сперва собирает рассказы участников и свидетелей событий, потом садится и суммирует их), это, на удивление, точная работа, не говоря уж о том, что значительная её часть – это его собственные воспоминания. В книге Солженицын вспоминает, как его арестовали в 1945 году и, соответственно, дальше он все послевоенные годы сидел до 1952 года и ещё несколько лет провёл в ссылке. Всё это он описывает весьма точно. Также есть очень краткая вещь, которая мне кажется доступна абсолютно любому – «Один день Ивана Денисовича», которую проходят сейчас в школе. Вот это действительно очень простой, чёткий рассказ об одном дне зэка, причём, как он подчёркивает, очень удачный и счастливый для Ивана Денисовича день – ничего плохого с ним, в общем-то, в этот день не произошло, а кое-что хорошего по мелочи произойти удалось. И вот от этого-то, на самом деле, особенно страшно. Причём это Солженицын описывает послевоенную лагерную систему, которая была, всё-таки, несколько полегче, чем то, что происходило в 1937 – 1938 годах, когда зэков, по большому счёту, не считали. Тогда очень многие попросту умирали в лагерях и на пересылках.
В конце декабря 1938 года в пересылке под Владивостоком умер поэт Осип Мандельштам. Буквально чудом выжили в колымских лагерях Варлам Шаламов и конструктор Сергей Королёв, которому, к тому же, удалось не только добиться пересмотра своего дела и последующего перевода в шарашку, но и не погибнуть по пути на Большую землю с Колымы – дело в том, что он опоздал на последний отходивший оттуда пароход «Индигирка», который погиб у берегов Японии во время сильного шторма. Шаламов в своих «Колымских рассказах» описывает совершенно другой лагерь – это Колыма времён предвоенных и военных, когда было и без того тяжко. Очень многие погибали от истощения буквально в первые месяцы своего там пребывания. К тому же в лагерях рядом с политическими было большое количество «социально близких» советской власти уголовников, которые нещадно эксплуатировали «контриков» и старались при любой возможности поживиться за их счёт. Шаламову удалось выжить, устроившись на работу фельдшером в лагерной больнице, в каковом качестве он и провёл последние годы своего заключения – в противном случае, ему реально было бы практически не выжить, учитывая, что в середине войны ему вместо положенного освобождения дали новый срок за то, что назвал в одном из разговоров Бунина классиком русской литературы. Это сейчас для нас естественный факт, а тогда это считалось «антисоветчиной» и «контрреволцюией» – хвалить белоэмигрантского литератора, настроенного антисоветски.