От броненосцев перешли к дредноутам – самым тяжёлым и самым современным военные боевые корабли, на которых были только тяжёлые орудия. Данный тип кораблей сперва был изобретён англичанами, но очень скоро его внедрили и немцы, и русские. Немцы построили очень много кораблей такого типа – к началу войны на воду было спущено 13 немецких дредноутов, в первые месяцы войны к ним добавилось ещё 4, таким образом, у немцев было в строю к началу 1915 года 17 дредноутов (ещё четыре находились в стадии строительства, из них только двое были спущены на воду и приняты на вооружение в 1916 году, ещё два так и не были закончены к концу войны).
В какой-то момент германский флот начал составлять 60% от британского. Поэтому англичане впервые перестали себя чувствовать всерьёз в безопасности на своем острове, у них появилось серьёзное опасение: а что же будет, если немцы достроят и спустят на воду ещё кораблей и будут на равных тягаться с Британией на море. Этот страх перед германским флотом фактически мотивировал её нанести удар как можно раньше и развязать войну.
К тому же на континенте для британцев были уже готовы союзники, которые и без того плохо относились к Германии. Фактически уже оформилась Антанта – военно-политический союз Британии, Франции и России. Война была уже практически неизбежна. При этом Вильгельм сам до конца пребывал в иллюзии, что поскольку он является членом английской королевской семьи (как внук королевы Виктории, племянник короля Эдуарда VII и кузен пришедшего ему на смену Георга V), то англичане не будут с ним воевать, не совсем осознавая, что сами английские короли не всесильны, а он настроил против себя абсолютно всех.
Вторым направлением, которым Вильгельм начал очень активно настраивать против себя другие европейские державы, был восточный вопрос. В нём до того момента было всё понятно: с одной стороны, Россия стремится в Константинополь, для чего хочет разрушить Османскую империю, с другой стороны, Британия категорически не хочет, чтобы это произошло, потому что тогда Россия приблизится как можно ближе к Индии. И та и другая страна, в общем-то, по большому счёту, тех мусульман, которые жили на территории Османской империи, всерьёз не воспринимала. Россия умела уживаться с мусульманами на Кавказе и в Средней Азии, британцы тоже умели ими управлять в своих колониях – но и те, и другие воспринимали их, скорее, как объект, нежели как субъект.
И вдруг Вильгельм приезжает в 1898 году в Иерусалим, с большим пафосом, как этакий король-крестоносец (тем более, что сам он немного подражал этим средневековым рыцарям, крестоносцам и королям), и там произносит речь о том, что он является другом всех трёхсот миллионов мусульман, проживающих в Османской империи и сопредельных странах. Вдруг выясняется, что Германия теперь покровительствует Османской империи и всему мусульманскому миру. Все начинают нервничать.
Вильгельм провозглашает концепцию строительства Багдадской железной дороги, которая должна была идти от Берлина через Австро-Венгрию и Османскую империю до Константинополя, а потом по её азиатской части – до Багдада, находившегося в её составе. Далее предполагалось, что от Багдада дорога продлится до Персидского залива, чтобы завершиться в Басре. С точки зрения англичан это означало, что германия появится совсем рядом с Индией. По сравнению с этим любые угрозы со стороны России выглядели совершенно мелко. Территорию Междуречья, будущего Ирака, отделяла от Индии всего лишь Персия. По сути, Германия готова была накачивать ослабевшую Османскую империю, чтобы превратить её в собственную колонию.
Внезапно выясняется, что от Северного моря до Персидского залива создаётся сплошной массив, который не совсем корректно назывался Миттель-Европа (Средняя Европа), хотя его значительная часть находилась уже в Азии, полностью находившийся под контролем Берлина. России этот проект также был совершенно как нож в горло, поскольку её основной геополитический вектор был из Чёрного моря выйти в Средиземное, ради чего овладеть Константинополем и проливами Босфор и Дарданеллы. То есть, фактически, Вильгельм перерубал центральную российскую геополитическую идею. Если, что делать с англичанами, Россия уже поняла, то что делать с немцами, которые подводят к Османской империи сплошной территориальный массив по железным дорогам, совершенно непонятно.
Выяснилось, что и у России, и у Англии, в какой-то момент, благодаря этой Багдадской железной дороге образуются общие интересы, причём образуются до такой степени, что на заседании правительства Британской империи звучит фраза: «Мы предпочтём видеть на Босфоре русских, чем немцев». Весь базовый геополитический конфликт XIX века строился на том, что Россия стремится в Константинополь, а Британия пытается её туда не пустить. И вдруг он ломается, поскольку, по крайней мере, на словах, выясняется, что англичанам лучше для себя пустить туда Россию, чем Германию. Это становится ещё одной важной предпосылкой того, что против Германии начинается выстраиваться большая геополитическая коалиция, которая делает войну неизбежной. Россия и Франция, всё-таки, скорее страховались от германской угрозы, но присоединившаяся к ним Англия начинает давать понять, что пора бы уже эту самую угрозу ликвидировать.
4. Австро-Венгрия. Лоскутная империя в балканском капкане.
При этом существует ещё одна соседняя с Германией страна, являющаяся её ближайшей союзницей, каковой стала уже после разгрома в 1866 году. Это – Австро-Венгрия, бывшая Австрийская империя. В чём была её особенность? Её совершенно не случайно называли «лоскутной империей». Там в одном государстве жило совершенно чересполосно много народов – австрийские немцы, венгры, чехи, словаки, поляки, хорваты, боснийцы, сербы, словенцы, итальянцы, румыны, а также – галицкие и карпатские русины, которых настойчиво называют «украинцами», однако, на самом деле, это русские. Плюс также такие народы, как евреи и цыгане.
Это империя состояла из народов, которые между собой не имели ничего общего ни по языку, ни по религии, ни по этническому происхождению, ни даже по языковой группе. Всем этим народам как-то приходилось уживаться в одном государстве, где не было никакого доминирующего народа. На 1910 год в империи проживало: немцев (прежде всего. австрийцев) – 23,5% населения, венгров – 19,1%, чехов и словаков – 16,5%, сербов и хорватов – 10,5%, поляков – 10,0%, русинов – 8,0%, румын – 6,5%, словенцев – 2,5%, итальянцев, евреев, цыган и прочих – 3,4%. Таким образом, получается, что славяне составляли 47,5% населения империи, то есть, практически половину. Можно взглянуть на распределение народов в её австрийской части: немцев – 9 миллионов, чехов и словаков – 6 миллионов, поляков – 4 миллиона, русских – 3 миллиона (13 миллионов славян только из названных против 9 миллионов немцев). Почти такая же картина была и в Венгрии, которая также контролировала часть славянских земель.
После того, как Австрийская империя была преобразована в Австро-Венгрию, часть её находилась в ведении Австрии (Цислейтания), а часть – в Венгрии (Транслейтания). В венгерской части проживало довольно много хорватов. Каким образом решала эту проблему Австро-Венгрия? При помощи политики очень корректной многонациональности. Например, на некоторой станции где-нибудь в Чехии (Богемии или Моравии) или в Хорватии (Далмации) названия станций писались на трёх языках.
Австрийские чиновники пытались все межнациональные противоречия смягчить, но у них это не получалось, потому что большую часть населения (практически половину), как уже отмечалось выше, составляли славянские народы, а большая часть политического контроля при этом находилась в руках либо немцев, либо венгров, причём последние были настроены достаточно агрессивно антиславянски, стараясь всячески славян ущемлять и притеснять.
Здесь стоит вспомнить эпизод из фильма «Полковник Редль», в котором есть такая сцена: главному герою, находящему на государственной службе, в качестве главы контрразведки, даётся важное задание – найти предателя, чтобы устроить над ним показательный процесс. Однако есть весьма важные требования к национальности предателя: он не может быть австрийцем, тем более аристократом, поскольку это подорвёт веру в саму монархию и её правящий строй; он не может быть венгром, поскольку их не стоит дразнить; он не может быть чехом, поскольку они и так вечно бунтуют, у них много парламентских группировок, устраивающих скандалы и требующих независимости; он не может быть евреем, поскольку это могло бы вызвать международное возмущение по аналогии с нашумевшим делом Дрейфуса, к тому же это негативно бы сказалось на связи правящего дома с банкирским семейством Ротшильдов; он не может быть сербом или хорватом, поскольку это самая взрывоопасная территория; поэтому, как выясняется, предатель должен быть по своему происхождению русином, то есть русским.
Так что Австро-Венгрия находилась в довольно сложном положении. Особенно оно стало таковым тогда, когда всё больше и больше в течении XIX века развивалось такое идейное движение, как панславизм, в основе которого лежала идея, что все славяне должны объединиться в одно государство (иногда считалось, что таковым должна быть Российская империя). Говорилось и о том, что сами проживающие в империи славяне должны объединиться во что-то единое.
К тому же у Австро-Венгрии была страшная внешняя угроза, очень маленькая, но всё равно очень страшная для неё – Королевство Сербия. В XIX веке она при значительной поддержке России, получила независимость от Османской империи, но в очень небольших границах. Это был буквально огрызок территории исконного компактного проживания сербского народа. На самом деле эта территория была гораздо более обширной и довольно большая её часть располагалась в границах Австро-Венгрии (кстати, знаменитый Никола Тесла родился именно на территории империи).
Больше всего Австрия боялась того, что Сербия начнёт интегрировать вокруг себя вот эти самые южнославянские земли и реализует план Великой Сербии (причём их претензии распрост