Наверное, вот именно сейчас мне стоило начать его бояться. Как говорится, самое время, теперь даже аргументы появились. Подозреваю, за свою жизнь он пролил столько крови, что можно наполнить небольшое озеро. И, более того, похоже, этот процесс доставлял ему удовольствие.
Но почему-то испугаться не получалось. Точнее, страшно мне в итоге всё-таки стало, но не от личности сидящего рядом со мной человека, а от того, черезо что этот человек прошёл и каким-то образом сохранил в себе человека. Того самого, который вчера с отчаяньем смертельно больного цеплялся за меня, как за последнюю надежду на выздоровление, и сегодня стискивал в кулаке мои волосы, чтобы ненароком не причинить боль.
На глаза навернулись слёзы. Губы сына Тора сложились в насмешливую ухмылку; кажется, эмоции мои он понял совершенно не правильно.
Но высказать какую-нибудь глупость я ему не дала. Подалась вперёд, забираясь к нему на колени, обнимая за шею, утыкаясь носом куда-то под челюсть, и разрыдалась от жалости. К этому большому сильному мужчине, который уже забыл, каково это — быть живым. К себе, что обречена жить с этим человеком, и уже никуда и никогда от него не денусь. Ко всему этому миру, уставшему от войны. Даже к этим глупым богам, которые не знают, что делать с собственной жизнью.
Навзрыд я плакала пару минут. Потом ещё какое-то время просто всхлипывала. Явно ошарашенный таким поведением Ульвар осторожно гладил меня по спине, хотя слов утешения не шептал. Оно и к лучшему, а то я бы решила, что он тронулся умом.
Способность к связному мышлению вернулась ко мне примерно тогда, когда кончились слёзы.
— Вот, чёрт, — всхлипнув особенно надрывно, пробормотала я, отстраняясь и вытирая рукавом рубашки глаза, когда вспомнила одну немаловажную деталь. — Извини, — вздохнула я и нервно хихикнула.
— Хм? — издал какой-то невнятный, но однозначно вопросительный звук Ульвар.
— Извини, что я разревелась. Совсем забыла утром хлопнуть успокоительного, — смущённо хмыкнула я.
— Успокоительного? — переспросил мужчина.
— Я без них с этой беременностью становлюсь очень сентиментальной и чувствительной.
— Сентиментальной? — норманн озадаченно нахмурился.
Ура-ура! Сегодня счастливый день! Кажется, мне наконец-то удалось своими словами и поведением поставить этого человека в тупик! Есть в мире справедливость, не всё ему надо мной издеваться!
— От каждой мелочи глаза на мокром месте. Кто-то рядом слишком громко чихнул, а я расстраиваюсь. Ну, плюс начинают невероятно умилять всякие там пушистые котята, чёрно-белые фильмы про любовь, старые открытки… — моё бормотание под ошарашенным взглядом сына Тора сошло на нет. — Так. Я пошла принимать лекарство! — решительно всплеснув руками, я дёрнулась подняться с дивана, но так просто сбежать мне не дали. Ульвар удержал меня на месте и продолжил гипнотизировать тем же недоуменно-озадаченным взглядом.
— И от чего ты плакала сейчас? — мрачно уточнил он.
— Тебе не понравится ответ, — вздохнув, попыталась предупредить я. Убьёт, как есть убьёт! Или окончательно разочаруется в моих умственных способностях, о которых и так невысокого мнения.
— Ольга, — строго с нажимом повторил сын Тора.
— Я могу опять расплакаться, — страшно пригрозила я. Он даже ничего не ответил, только насмешливо вскинул бровь, ожидая ответа. Вот спрашивается, зачем ему выслушивать мои маленькие женские трагедии? Я ведь и сама понимаю, что именно сейчас особой причины для слёз не было, и это всё гормоны. — Ну… просто это так грустно. Боги, которые вершат судьбы, а сами не знают, что делать с собственной. Непрекращающаяся война, которая миллионами ломает судьбы. И ты вот тоже… столько лет только смерть вокруг, и ничего кроме, — я опять зашмыгала носом, нервно теребя край рубашки и чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — И вовсе неудивительно, что тебе так «на гражданке» тяжело, и что ты такой суровый и непробиваемый. И я… — на этом месте я запнулась, вовремя прикусив язык, потому что чуть не выдала собственный самый главный секрет. Но быстро выкрутилась. — Сижу вот тут тоже, никому не нужная и бесполезная, никто меня не любит. И статуя тоже женщина несчастная… — вяло попыталась пошутить я.
— Какая статуя? — Ульвар смотрел на меня с таким видом… Будто я только что сидела нормальная, а потом у меня вдруг выросли клыки, крылья и щупальца, и теперь абсолют пытался понять, то ли это его сейчас глючит, то ли раньше я удачно маскировалась.
— Она графа любит, — я вновь шмыгнула носом. Потом до меня дошло, что с классикой советского кинематографа этот мужчина явно не знаком, и я поспешила уточнить; а то ещё вызовет мне доктора, решит, рехнулась баба. — Про статую это шутка была. То есть, не шутка, а фраза из старого фильма… Можно я всё-таки приму лекарство?
Он молча разжал руку, отпуская меня на свободу (хорошо, не отдёрнул в панике; я и так не знаю, как ему теперь в глаза смотреть), и я на пятой передаче рванула в кухню, чувствуя себя не просто дурой, а сферической идиоткой в вакууме.
Пока я принимала лекарство (оно каким-то хитрым аппликатором впрыскивалось сразу в кровь, не нарушая целостность кожи) и уговаривала себя не паниковать (что после внедрения в организм успокоительного далось довольно просто), сын Тора успел освежиться. Я натолкнулась на него в дверях, направляясь в сторону спальни с душем, и прошмыгнула мимо, стыдясь поднять глаза. Но всё равно чувствовала, как он с непонятным выражением очень внимательно разглядывает меня сквозь лёгкий прищур.
Я в кои-то веки решила надеть что-то из императорских даров. До сих пор из всего подаренного имущества пользовалась только удобными практичными лёгкими ботинками (универсального размера леггинсы и рубашка были среди выданных мне Ульваром вещей), а тут вдруг захотелось почувствовать себя нормальной женщиной. Когда из гостиной исчезла коробка я, к слову, не заметила, да и не интересовалась. Гораздо важнее был тот факт, что в шкафу в спальне оказалось много свободных полок, и за оккупацию парочки меня не ругали. Скорее всего, просто не заметили.
В общем, я решительно распустила косу, надела радостно-зелёное платье-сарафан с завышенной талией и умеренно коротким подолом, обула лёгкие босоножки, накинула на плечи огромную и потрясающе красивую белоснежную шёлковую шаль. Повертевшись перед зеркалом, с чувством глубокого удовлетворения признала, что я всё-таки осталась, несмотря на все потрясения, той самой симпатичной энергичной девчонкой, которую давно и неплохо знала. Ну и что, что по паспорту уже четвёртый десяток; зато в душе шестнадцать лет! И выгляжу я на двадцать с небольшим.
Кстати, я как-то прежде не замечала, не до того было, а вот сейчас посмотрела и решила, что больше восемнадцати я своему отражению дать не могу, даром что живот уже вполне заметен, и грудь у меня даже без беременности совсем не подростковая.
Тоже надо уточнить у доктора Паоло; если они со своей медициной живут до двухсот лет, как говорил Кичи, может, и меня тоже ненароком подлечили в процессе исследований?
С этой оптимистичной мыслью я спорхнула вниз по лестнице, и в гостиной нашла задумчивого и погружённого в себя Ульвара.
— Я готова! — сияя радостной улыбкой, доложила я. Правда, когда сын Тора окинул меня странно хмурым и недовольным взглядом, улыбка померкла, а приподнятое настроение с размаху приложилось о твёрдый пол и закатилось под плинтус.
Однако, ничего не сказав, мужчина кивнул и двинулся к выходу. Пока шла за ним к транспортному средству, я даже сумела уговорить себя, что всё равно выгляжу замечательно, а норманн — унылый зануда, и ничего не понимает в колбасных обрезках. И что бы он там себе ни думал, главное, я нравлюсь себе.
Как вовремя я всё-таки вспомнила про волшебное лекарство; без него, пожалуй, точно позорно разревелась бы. А так получилось быстро взять себя в руки.
В молчании мы погрузились в транспорт. Весь путь тоже прошёл в тишине, точно так же без слов мы начали выгружаться. Там, куда мы прилетели, оказалось ещё теплее, чем дома, поэтому я с чистой совестью оставила шаль в леталке.
Приземлились мы на небольшой парковке возле настоящей ацтекской пирамиды и двинулись к ней. Точнее, присмотревшись, я поняла, что это не какое-то древнее культовое сооружение из монументальных каменных блоков, а здание явно более поздней постройки. Оно даже обладало теми характерными футуристическими чертами, которые я бесплодно искала в остальных местных сооружениях: плавные перетекающие друг в друга линии, внешняя монолитность конструкции, гладкий серый материал, похожий на пластик.
А ещё здесь было довольно людно. Не сказать, что толпа народу, но я хоть смогла посмотреть на живых настоящих людей в нормальных условиях. Мужчин было существенно больше, чем женщин, а женщины в большинстве своём были или беременные, или с детьми, или и то и другое сразу. Что касается нарядов, пестрота была невероятная, начиная с откровенно национальных одеяний (я даже видела пару ямато в кимоно) и заканчивая вполне знакомыми мне практичными вещами вроде рубашек и джинсообразных штанов.
Ульвар почему-то был мрачен, и даже не хватал меня за запястье, как делал обычно. Просто шёл, не глядя в мою сторону, и, кажется, мало интересовался моим присутствием. Уже на подходе к зданию я рискнула попробовать уцепить его за руку, — мне просто некомфортно было идти рядом и не держаться за него, — и, к счастью, отгонять меня не стали. Наоборот, сын Тора перехватил мою руку так, как было удобно ему, и моя ладонь совсем утонула в его огромной лапище. Но это уже не имело значения; главное, мне сразу полегчало.
Возле самой пирамиды людей было особенно много, но перед нами все будто инстинктивно раздавались в стороны. Точнее, это я примазываюсь; шарахались от Ульвара. Мне в голову забрела глупая мысль, что с ним, должно быть, хорошо ходить по распродажным магазинам.
Внутри здание напоминало уже виденный мной исследовательский центр: те же безликие коридоры, отличавшиеся только обилием зелени. Причём растения росли прямо из пола, из стен, а местами вовсе свисали с потолка.