— А вот здесь — ваши покои, — вздохнула служанка, подзывая стражу. — Хозяин распорядился подготовить ее для вас. Меня осторожно ввели в огромную мраморную комнату.
— Мы защитим вас, — произнес седой мужик с драконом на гербе. — Рана хозяина не смертельна. Он распорядился, чтобы вы ее пока не видели… Не переживайте, богиня. Мы сможем вас защитить во имя Андрасты.
Я недоверчиво вошла в комнату, ступая грязными ногами по грязному полу, который приятно холодил и успокаивал слегка обожжённые ступни. Прямо по среди комнаты была роскошная купальня, наполненная водой, а на полукруглом деревянном кресле лежала складками алая ткань.
— Все хорошо, богиня, — утешила меня служанка, а я смотрела на белоснежную статую женщины, сидящую напротив мраморного медведя. На руках у нее было что-то похожее на корзинку, из которой виднелись фрукты и цветы. — В этом замке вы в безопасности.
Я бросилась к двери, требуя пустить меня.
— Богиня! — закричали мне, а я уже мчалась по мраморному полу пытаясь сориентироваться, куда бежать. Мне навстречу попалась служанка, несущая окровавленные тряпки в глиняной миске. Роскошная дверь дальней комнаты была приоткрыта, а я влетела туда, замерев на пороге. В полумраке на роскошной кровати лежал Мордред. А лицо его было прикрыто окровавленной тряпкой. Я присела на кровать, чувствуя, как поверх моей руки ложится его теплая рука.
— И смерти нет прекрасней, чем заслонить собой любимую, — послышался голос, а я почувствовала, как меня привлекают к себе. Я вздрогнула, чувствуя, как сердце бьется с бешеной скоростью, а в душе назревала паника. — Шучу. Рана не смертельна.
Я смотрела на алый росчерк, пропитавший тряпку, и боялась ее приподнять. Кровь все еще текла, а я осторожно убрала тряпку, видя тонкий росчерк идущий через лоб, основание носа и щеку и выдыхая с облегчением. Служаанка молча поставила миску с водой, а я посмотрела на выступившую кровь, черные ресницы, прикрывшие глаза, на мокрые черные волосы, разметавшиеся по подушке.
— Красавцем уже не буду, надо думать, — его губы шелохнулись, а уголок рта дрогнул в усмешке. Я поменяла тряпку, склоняясь к приоткрытым губам, раздвигая их нежным, чувственным поцелуем. Сердце гулко стучало в груди, а я пальцами, едва касаясь, гладила уцелевшую щеку. Кровь останавливалась, а я снова и снова целовала приоткрытые губы, чувствуя, как по моей спине нежно ведет рука.
— Он был привязан к тебе. Теперь привязан к дереву, — усмехнулся Мордред, пока я склонилась над ним, с нежностью целуя в уцелевшую щеку, а меня взяли за талию и привлекли к себе, сладко отвечая на поцелуй. — Надо было отвязать Ланцелота… А то представь себе голодных волков, с интересом пришедших послушать, кто там мычит с портянкой в рту.
Я устало вздохнула, забывая про боль ожогов и бережно стирая кровь с его шеи. Белоснежная рубашка с завязками на груди пропиталась кровью и прилипла к широкой груди. В глазах стояли слезы, а я осторожно стала проверять, единственное ли это ранение. Я ощупывала его грудь, руки, глядя на кровавые пятна и впиваясь пальцами в грубоватую ткань. Огромная лапища знакомым до боли жестом пригребла меня к себе поближе и положила сверху, приоткрывая губы для поцелуя
— Там, как видишь, я тоже не ранен, — усмехнулся Мордред, прижимая мои бедра к себе.
— Мог бы и шлем надеть, — всхлипнула я, чувствуя, как лихорадочно забилось в груди чужое сердце.
— Ты когда-нибудь пыталась надеть котелок и ударить по нему железякой? Когда я впервые получил по шлему, я еще дня три чувствовал себя мальчиком —колокольчиком, — возмутился Мордред. — У нас сэр Кей любит шлемы. Посмотри на него и поймешь, что это очень вредная привычка…
Я вздохнула, чувствуя знакомый медвеже-сгребательный жест, столь полюбившийся мне еще со времен Камелота. Видимо, это у них семейное. Меня привлекли к себе, чтобы поцеловать, а потом крикнули служанку.
— Отведите ее в покои. Предупреждаю сразу, если ей что-то не понравится, я церемониться не буду. Одна петля виселицы недавно опустела. Это я вам тонко намекаю, — выдохнул Мордред. — Гвиневра имеет право отдавать вам приказы, и любого, кто посмеет ослушаться или перечить, будут иметь большие неприятности.
Я чувствовала, как меня прижали к себе, страстно отвечая на мой поцелуй, а мне так не хотелось уходить. Я млела от поцелуя, упивалась им, чувствуя, как он смеется.
— Я не Артур, — с придыханием прошептал Мордред, прижимая мои бедра к своим. — Все! Не мешай мне умирать…
— А я думала, что ты меня соблазнять будешь, — насмешливо заметила я, расправляя локоны и потершись носом об его подбородок.
— Я же сказал, что я — не Артур. Ты сама ко мне придешь, — прошептал Мордред. — Прибежишь в мои покои… Спорим?
— Ах так? — возмутилась я, вставая не смотря на то, что меня удерживали. — Размечтался.
Меня вывели из его покоев, а потом снова провели коридорами в комнату с купальней, где вдоль стен стояли служанки. Одна держала наготове тунику с золотыми застежками, вторая золотой гребень, третья простыню, а четвертая стала помогать снимать с меня платье.
Я окунулась в теплую воду, чувствуя, как печет ноги. Меня поливали водой, натирали волосы медом с травами, пока одна из служанок вежливо интересовалась, не желаю ли я поесть.
— Ой, — выдохнула служанка, когда гребень, скользивший в моих волосах наткнула на узелок и дернула. — Простите… Я случайно… Прошу вас, простите…
— Да ладно, — усмехнулась я, чувствуя, как бережно прочесывают каждую мокрую прядь, а голову нежно царапают золотые зубчики. Простыня, в которую меня завернули после купания, была сколота золотой брошью, а в мои ножки втирали какую-то мазь. Впервые за всю божественную практику я чувствую себя настоящей богиней.
— Вам не больно? — спросила темноволосая служанка с узкими, лисьими глазами, а я чувствовала, как мята приятно холодит покрасневшие ступни. — Если больно, то я буду осторожней.
Видимо, петелька во дворе мотивировала куда лучше долгой разъяснительной беседы о добре и зле, о лютой ненависти, и слепой любви.
Я не заметила, как стала клевать носом, чувствуя, как на меня мутным комом обрушивается усталость. Чьи-то руки осторожно взяли меня, бесшумно понесли и положили на мягкую перину. Я попыталась открыть глаза, но было так лень, что я просто повернулась на другой бок, обняла подушку, пахнущую незнакомым запахом, зарылась в нее лицом и уснула.
Проснулась я от того, что во сне кто-то отчетливо произнес пугающее слово Камлан, заставив меня открыть глаза и вздрогнуть. Противный осадок сна все еще растекался в душе, отравляя мысли ядовитым пессимизмом.
— Проснулись? — спросила служанка тихой мышкой заглядывая в комнату. — Хозяин передал, что ужин готов, но ужинать вы будете без него.
— Так! — вскочила я, ставя ноги на нагретый мраморный пол и пытаясь отдышаться после сна, отогнав остатки кошмара. — Я не поняла! А он сам где?
— Он в своих покоях. Но сказал, что ужинать будете без него, — едва слышно заметила служанка. Я поправила съехавшую и перекрутившуюся после сна тунику, поправила волосы и потребовала отвести меня к двери. Экскурсия по замку была недолгой, а я стояла, изучая взглядом черную дверь. Вежливость просила постучать полусогнутым пальчиком, а но я оценила размеры дверей и решила не церемониться.
— Уходи, — послышался голос, а в комнате что-то разбилось. — Красавцем я уже не буду… Шрамы от Эскалибура не заживают никогда
— Открывай, — мрачно потребовала я, налегая на дверь. Послышался хруст осколков, а дверь открылась. На полу блестели остатки зеркала, а в золотой раме застряло несколько осколков.
Мордред сразу же отвернулся, а я осторожно прошла за ним, стараясь не крошить осколки.
— Вот зря ты переживаешь. Шрамы укрощают мужчин! — авторитетно заметила я, лаская взглядом спину, линию плеч и черные кудри, спадающие на тонкую белую рубашку. Свечи плясали в дорогих подсвечниках, томно плача каплями воска. Моя рука легла ему на плечо, а сквозь мутную пелену нежности, застилающей глаза, я видела красивый прогиб талии. Затаив дыхание я ласкала взглядом его руки, а потом отошла и села в полукруглое кресло с подушкой, чувствуя, что разрезы туники меня смущают. Я прикрыла колени, пока никто не видел и продолжила лекцию по поводу мужской красоты.
— Мужчина, который чуть красивее сэра Кея — уже способен заинтересовать девушку. И вообще, понятие мужской красоты — относительное, — со знанием дела заметила я, глядя на протянутый кубок с вином. Я опасливо посмотрела на то, как плещется темно-рубиновый сок в золотом обрамлении, а потом отважилась сделать глоток.
— Ты посмотри на Артура! По его шрамам вообще историю Британии можно писать! — возразила я тишине, делая еще глоток. Нет, не распробовала. А вот теперь распробовала и даже облизала губы. — Нет, я понимаю, что кто-то магнитики из завоеванных крепостей коллекционирует, а настоящий мужчины шрамы.
Я увидела, как плечи вздрогнули от смеха, улыбнулась, сделала глоток и продолжила.
— Я бы рад взглянуть на тебя одним, последним оставшимся глазком, — вздохнул Мордред, не поворачиваясь ко мне, а я подавилась вином, чувствуя, как оно течет мне на грудь.
— Кхе! — кашляла я, вытирая губы и чувствуя тревогу.
— Или хотя бы пощупать… послышался мрачный голос, а я пыталась припомнить, что видела под повязкой. Я все еще кашляла, расплескивая бокал себе на грудь. Да что ж такое!
Внезапно он повернулся, а я приготовилась к худшему. Свечи освещали лицо, а я не видела принципиальной разницы от слова «совсем», кроме тонкой нитки шрама, изящным штрихом перечеркнувшей лицо. Сердце мучительно забилось, а я не сводила взгляда с этого росчерка и понимала, что не шрамы украшают мужчину, а обстоятельства их получения. Полет мордой вниз с велосипеда после писклявого крика: «Мама! Смотри, как я умею!» в дремучем детстве не сравнится со шрамом, полученным в поединке. По телу пробежала волна нервной дрожи, а я пыталась вытереть туникой вино.
— Я помогу тебе, — слышала я голос, а он опустился на ковер возле моего кресла, положив огромную руку на мокрое от пролитого вина колено. Из разреза показалось мое белое, поцарапанное колено, к которому прикоснулись теплые губы, страстной дорожкой слизывая вино. Я чувствовала, как по моей ноге скользит рука, заставляя меня вздрогнуть и покачнуться от сладкой нежности, свернувшей теплым комочком в моем животе. Мои пальцы перебирали его роскошные волосы, впиваясь в них, а сердце заныло в тот момент, когда у меня на груди щелкнули массивные золотые застежки, обнажая мою грудь.