Над поверхностью торчала из блока ржавая балка. Шириной с Генчика. Этакий могучий рельс – кривой, с выступами по краям.
Генчик укрылся за этой балкой от ветра, прижался с бугристому железу спиной. Глубины было то по колено, то по пояс – зависело от наката волн. Порой волна ударяла так, что гребень взлетал по балке, как по желобу, и брызги сыпались Генчику на голову.
Над головой летели серые и глинисто-желтые клочья облаков. Генчик, содрогаясь от озноба, смотрел то на облака, то влево – на берег. Там к песку прибилась сбежавшая от него лодка. Шкоты порвались, парус опять полоскался – как развешенная для просушки скатерть.
Совсем недалеко. Если бы не такие волны, Генчик бы доплыл. Ему даже захотелось в воду – в ней теплее, чем на ветру. Может, попробовать? Но плыть он мог, лишь махая двумя руками. А куда денешь Шкурика?
«Посажу на голову! Вцепится в волосы, удержится… А если нет? Но я же не виноват! Здесь мы оба пропадем…»
Они не пропали. Когда Генчик, дрожа, начал разворачивать рубашку, в пролив между берегом и Горбунцом влетела знакомая моторка.
И никаких лишних слов и вопросов! Только по делу!
– Я не подойду, расшибет о камни! Поймаешь веревку?
– Давай!
Бил озноб, но Генчик сумел прижать локтем брошенный конец, потом привычно, одной рукой, опоясал себя беседочной петлей. Пригодилась наука…
– Тащи! – И Шкурика покрепче прижал к груди.
Потом – желтая вода над головой, плеск в ушах, гулкий металлический борт, крепкие руки спасателя Кубрикова. Пыльный брезент, окутавший тело – такой спасительно сухой. Что-то горячее из термоса. Тепло по жилам.
– Кха… Ой… Петь! Ты как меня нашел? Случайно?
– Не случайно. Пацан прибежал, закричал, что тебя на остров сдуру понесло…
– Не сдуру. За Шкуриком… Петь, дай что-нибудь сухое, Шкурика завернуть.
Петя сунул ему кусок ветоши.
– Петь, а кто прибежал? Бычок?
– Не знаю, бычок или корова. В очках…
– Кто же это?
Но тут сладко навалилась дрема. Двигатель стучал так ровно, качало так уютно…
Оказалось, что спаситель Генчика – не Бычок. И не кто-то из компании Буси и Круглого (на фиг им Генчик нужен!). Когда Петя внес завернутого Генчика в дежурку, тот увидел… Федю Акулова!
Генчик задрыгал ногами.
– Карасик! Ты тут… чего?
Тот смотрел прямо (за очками глаза большие и честные):
– Я шел за тобой следом. Думал, они на тебя набросятся, а я заступлюсь. И тогда мы с тобой помиримся…
– Мы же… вовсе и не ссорились. – Генчику вдруг опять захотелось плакать. От непонятной жалости: то ли к Карасику, то ли к себе, то ли к притихшему у груди Шкурику.
– Ну… все равно. Я шел за тобой и… Ну, в общем, следил. Спрятался у забора и все слышал. Хотел за тобой в лодку, но… не успел. И побежал сюда…
Они помолчали.
Генчик тихо попросил:
– Ты все равно приходи…
– Не знаю. Может, потом… – И Карасик боком выскользнул из дежурки. Странный такой Карасик. Спас Генчика, а все равно будто виноватый…
Петя возился с жарким электрическим обогревателем. Шкурика распеленали. Он теперь сидел у рефлектора и умывался черными лапками. Ожил…
Петя принес просторную клетку.
– Раньше тут жили два попугая. Этому зверю в самый раз…
Потом он велел Генчику раздеться, уложил вниз пузом на лавку и начал тереть рукавицей из шинельного сукна. Генчик терпел, терпел и заверещал.
– Орешь, значит, будешь жить, – с удовольствием сказал Петя.
– Ой, хватит! Всю кожу содрал!
– Так тебе и надо! Чтобы дурью не маялся! Понесло его через озеро в дырявой лодке! Спасатель нашелся!
– Ну и спасатель! Да! Я… живое существо спас!.. Ай!… Ты старший спасатель, а я младший!.. Ну, хватит меня обдирать!
– Спасатели – и старшие, и младшие – должны головой думать, а… не вот этим местом! Чтобы их самих спасать не пришлось! Мореплаватель в разбитом корыте…
– Ай!.. Я больше не буду!.. Хватит! А то Ленке скажу, чтобы не выходила за тебя!
– Я вот тебе скажу… – Петя поставил Генчика на ноги, закутал в мохнатую фуфайку и опять дал глотнуть горячего с сахаром. Просто кипяток!
– Ты меня уморишь, – отдышавшись, сказал Генчик. – Хватит меня мучить, я домой хочу…
– Сиди, пока шмотки не высохли… И расскажи про все подробно.
Генчик рассказал. И признался даже, как раньше боялся Шкурика и как его чуть не прострелил.
Петя слушал задумчиво. Потом пообещал:
– Я про этот случай рассказ напишу. Будет называться «Младший спасатель Бубенцов».
– Правда? Значит, я попаду в книжные герои! Ура…
– Ну, до книжки мне далеко. А в газете, может, напечатают.
– Хорошо иметь родственника-писателя…
– Ты мне подразнись! Опять варежку возьму.
– Я больше не буду!
Когда одежда высохла, Петя отвез Генчика на моторке к Тележному спуску. И проводил до дома.
Они внесли клетку со Шкуриком в сарай. Шкурик подозрительно принюхивался. Генчик принес ему горсть пшена и молоко в блюдце. Чем кормить детенышей болотных крыс-мутантов, он не знал. Шкурик попробовал и пшена, и молока. И стал умываться. Ну совсем как человечек.
Генчик и Петя постояли над клеткой.
– Вроде бы очухался, – сделал заключение Петя. – Значит, не помрет.
Петя ошибся. Когда на следующее утро Генчик прибежал в сарай, Шкурик лежал в клетке неподвижно. Скорчился и прижимал к груди черные ручки. Глаза были задернуты пленкой.
Генчик просунул руку. Потрогал Шкурика. Погладил. Потом принес со двора большой лопух. Завернул в него крысенка. Только острый голый хвост торчал из лопухового свертка.
Генчик похоронил беднягу Шкурика за сараем, недалеко от своего игрушечного города. Никуда не денешься, рядом с городом всегда бывает кладбище.
В плоский холмик он вкопал похожий на пирамидку обломок кирпича и написал черным карандашом:
ШКУРИК
Большой печали Генчик не чувствовал. Что поделаешь? Он старался, он спасал. Раз несчастный Шкурик не пережил вчерашнего, значит, такая у него судьба.
Правда, ресницы все-таки слегка намокли…
Конечно, жаль Шкурика… Если все живое появляется на свет не зря, значит, и этот шкыдленок жил для какой-то пользы. Для какой? Чтобы радовать своего хозяина Бусю? Но тот его предал… А может, для того, чтобы отучить от страха Генчика Бубенцова?
«Тогда спасибо тебе, – мысленно сказал Генчик Шкурику. А потом вдруг подумалось дальше, о себе: – А от тебя-то какая польза? Ты зачем на свете?»
В самом деле, какой от него, от Генчика, в человеческой жизни прок? Что он сделал хорошего? Пожалуй, одно: помог старой тетке достроить модель… Но и эта история окончилась плохо.
Нельзя, чтобы она окончилась так!
Генчик понял, что сейчас побежит к Зое Ипполитовне. Сию минуту! В конце концов, есть повод: надо отдать пистолет… А дальше будет видно.
Но расстаться с пистолетом вот так, сразу, было жаль. И Генчик пострелял с крыльца. По бельевым прищепкам на веревках, по жестянками и головкам одуванчиков.
Меткость была уже не та, что прежде. Случалось, что и мазал. Но огорчения Генчик не чувствовал. Теперь – не все ли равно?
Наконец не осталось в карманах шариков-пуль. Генчик нащупал напоследок лишь сухую мелкую горошину. Что ж, она тоже годилась.
Но с крыльца Генчик стрелять не стал. Он подумал, что надо отдать салют над могилой Шкурика. Зарядил последний раз пистолет и пошел за сарай.
Там… ну надо же какое свинство! Раздавив краем восточную часть игрушечного города, лежала в траве летающая тарелка. Выпуклая, серебристая, метра три в диаметре. Блестела иллюминаторами. Как ни в чем не бывало!
Генчик просто обалдел от такой наглости. Разлеглась, как у себя дома!
– А ну, пошла отсюда!
Тарелка тяжело поднялась и повисла метрах в семи от земли. На траве и городе темнела ее круглая тень.
Городской парк с каруселями, мост через канал, дома вокруг площади с фонтаном и сам фонтан – все оказалось всмятку. Валялись вдавленные в песок разноцветные пружинчики.
Генчик брякнулся над развалинами на колени. В сердцах плюнул через плечо в сторону тарелки и стал горестно собирать несчастных жителей города в ладонь…
Наследство
Зоя Ипполитовна поднялась поздно. Вялая, как после гриппа. В окна било солнце – словно и не было вчерашнего ненастья.
Но хорошая погода не прибавила бодрости.
Зоя Ипполитовна сварила себе кофе, а Варваре дала вчерашнего супа. Варвара брезгливо фыркнула.
– Тогда лови мышей, – сказала ей Зоя Ипполитовна. Варвара дернула хвостом: где, мол, они у вас, мыши-то? И ушла на двор.
Зоя Ипполитовна поставила на электрическую плиту оцинкованный бачок с водой. Для стиральной машины. Конечно, и душа болит, и скорченные пальцы ноют, то, пока жива, забрасывать хозяйство нельзя…
Вода грелась долго. А когда в бачке наконец забулькало, в наружную дверь застучали. Зоя Ипполитовна отодвинула щеколду, которой запиралась в доме на ночь. Неужели Генчик?
Это был вчерашний мальчишка. С пластинкой в бумажном конверте. А сам – перемазанный, в пыли и черных крошках. Запыхавшийся, сердитый. Не поздоровался. Просто протянул конверт:
– Вот. Готово.
Зоя Ипполитовна недоверчиво потянула из конверта тяжелый диск. Пластинка оказалась цела.
Ни малейшей трещинки, никакого следа склеек.
– Это… чудо какое-то! Как ты сделал? Будто она и не разбивалась.
Мальчик вскинул ресницы – словно припорошенные сажей.
– Я не смог склеить, не хватило куска. Это другая.
– Как другая?… Откуда?
Он сказал с легкой неохотой, но без задержки:
– Из дедушкиной коллекции.
– Вот как…
Странно это все было. Непонятный ребенок.
– Послушай, мальчик, но зачем? И дедушка… Он разрешил тебе?
– Он умер. Год назад… Он всю жизнь собирал старые пластинки, да теперь мало осталось. Почти все снесли в «комок»…