Я присмотрелся к ним: зелёная была измохрачена, а красная — почти новая. Понятно, Сашкина — красная… Сука, надо будет купить новую. Сбегать в тот же хозяйственный, пока не закрылся.
Взяв все свои вещи и документы, я вышел из комнаты, закрыв её на ключ, и направился в магазин, где меня встретил усталый взгляд той самой продавщицы, что и полчаса назад.
— Зачастил ты что-то? Возврата тапок не будет, — поспешила встретить она меня суровым тоном.
— Да не. Мне бы простенькую зубную щётку и тюбик пасты, тоже зубной, — бодро сообщил я ей, пытаясь растопить её тон пускай и напускным, но настроением.
— Всё на витрине, — выдала она, видимо не видя в Саше Медведеве достойного человека, которому можно было бы улыбнуться.
Софт-скиллы, умение общаться в угоду коммерции, у женщины явно проседали или вообще отсутствовали. Да и зачем? Дружелюбие же не сделает твою зарплату выше? Хотя, как сказать… Вон у Армена можно было бы даже поучиться.
«Здравствуй, брат! Друг, когда деньги отдашь⁈ Заходи ещё, брат! Скидку сделаю!» — прокручивал я в голове его голосом, пример того, как надо торговать.
Я всмотрелся в витрину. Среди паст были «Мятная» — тридцать копеек, лечебно-профилактическая «Жемчуг» — один рубль десять копеек, и упаковка зубного порошка в виде коробки белой «шайбы» за десять копеек. Щётки оказались трёх цветов, два из которых я уже видел у себя в комнате, каждая по двадцать копеек.
— Жёлтую щётку и зубной порошок, пожалуйста, — попросил я, не снимая с лица дружелюбной улыбки.
— Тридцать копеек, — холодно ответили мне и полезли доставать их из-под прилавка.
«Итого, на житие-бытие у меня один рубль десять копеек. Не густо. Спасибо тебе, Саша Медведев, за твою интересную и насыщенную тратами жизнь», — улыбнулся я сам себе, а продавщице вслух сказал: — Большое спасибо! Хорошего дня.
На мою вежливость я услышал лишь «угу». Блин, а я ведь тоже мог кому-то показаться таким в своей прошлой жизни — уставшим, в меру хмурым, не шибко разговорчивым. Ну конечно, уровень гормонов другой: сейчас мне шестнадцать, хочется горы сворачивать, хочется всех спасать и предостерегать всех от бед, рассказывая, как будет в будущем. А нельзя — по причинам собственной безопасности, ибо ждёт меня тогда дурка и допросы в КГБ, в обратной последовательности, вероятно. Вначале КГБ, потом дурка.
Щётка и порошок были положены в сумку, и я отправился к городскому КПП обратным путём, тому, каким пришёл с Геной в первый день к общаге. И на этой дистанции вдруг ощутил, что тело стало поднывать: вчера я знатно потренировался — бой с Димой на стадионе, учебный спарринг с Дулатом в зале Кузьмича, закусь с Витей Перекрёстом. Три боя, по сути, во второй день в городе, плюс потасовка в поезде — конечно, тело болит и восстанавливается. Жалко денег немного, а то бы в Воронеже можно было бы купить витамины, если такие сейчас есть в аптеках этого времени… Должны быть. Но движение «вверх» выше боли, и от осознания этого настроение моё улучшилось, а расстояние до КПП сократилось.
Выход из города был снова с очередью, в которой, пока я стоял, невольно стал созерцателем плакатов: «ПОМНИТЕ! Кто много болтает — тот врагу помогает!» — с бойцом в красных тонах, в каске, с автоматом и высоко поднятым пальцем вверх. И вполне полезная памятка: «Товарищ, проверяй паспорт и пропуск на выходе». А вот это полезно. Я на всякий случай проверил. Ведь въезд без оных обратно будет невозможен, а процедура восстановления, скорее всего, дело нелёгкое и энергозатратное.
Миновав КПП, я прибыл на всю ту же остановку, на которой уже стоял полупустой автобус — тот самый «рыжий», что и привёз меня в Ворон позавчера. Всё так же расплатившись с кассой-копилкой и открутив себе самостоятельно билетик, я занял пустуюющее место. Несмотря на открытые двери, в салоне пахло чем-то неприятным. Слава Богу, что у Саши Медведева всё нормально с «генетикой» — его не укачивает, это я проверил ещё в прошлую поездку сюда. А вот меня в прошлой жизни укачивало и даже тошнило, что создавало проблему для всех в салоне, особенно на дальних дистанциях. Тогда мне помогали конфетки, а когда я записался на лыжную секцию и начал осваивать прыжки с трамплина, проблема ушла сама собой.
Я снова улыбнулся. Вот ещё один положительный момент: у Саши нет аллергии, и его не укачивает. Несмотря на общую слабость тела, вестибулярный аппарат у парня работает как надо.
Автобус всё не ехал и не ехал, а люди всё приходили и приходили, и вот их набралось настолько много, что я по доброй воле уступил своё место седовласой бабушке с клетчатой сумкой. Как говорится, не дожидаясь общественного порицания.
Наконец мы тронулись, и повторилась процедура с духотой и сквозняком — с закрыванием и открыванием люков и форточек. Я же занял стоячее место в самом конце салона, где расположился у продольной белой перилы, сложив руки на неё, а сумку — вперёд, под ноги.
Станция Колодезная была оживлена: тут толпились люди, и я вошёл внутрь, видя, конечно же, снова очередь — из трёх касс работала всего одна. «Что же, сделаешь с этим…» — смирился я с этими мыслями, встав в единую колонну людей за крепким мужчиной с двумя чемоданами. Но «сделал с этим» не я, а какая-то женщина в середине очереди, она обошла всех и, прорвавшись вперёд, втиснувшись в окошко перед худощавого вида мужчиной в костюме и очками, эмоционально набросилась на кассиршу.
— Что это такое⁈ Почему у вас на всю станцию одна касса работает⁈ — начала она с фактов. — Я буду жаловаться!
— А не надо на меня орать! Я, женщина, тут тоже не рассчитывала за троих работать! — парировала кассирша.
— А я не ору! — орала женщина. — Я вас спрашиваю: доколе это всё будет продолжаться⁈ Людей в духоте морочить⁈
— Я сейчас вообще закроюсь на перерыв, если будете так орать!
— Гражданочка, ну серьёзно! — взмолился мужик передо мной. — Что людей-то мучать⁈ Откройте хотя бы вторую кассу!
Его поддержало массовое бессознательное, и на фразе какой-то женщины: «Вы что, хотите, чтобы люди тут от духоты в обморок падали⁈» — я заметил, как сквозь жалюзи на полукруглом окне во второй кассе зажёгся свет.
— Чего разорались, как нелюди⁈ Подходите! На стекле русским языком написано: перерыв пятнадцать минут! — вступила в бой другая кассирша.
— Знаете что, мы полчаса уже так стоим! — запротестовала другая женщина.
— Ничего, не сахарные, не растаете! Ишь какие! — прикрикнула на людей та из первой кассы.
— На третьей кассе тоже написано, что перерыв пятнадцать минут, а она не открывается! — продолжали перепалку граждане.
По моему мнению, зря, касса-то открылась, зачем нагнетать?
— Потому что болеет человек! А мы тут вдвоём! — сообщила на повышенных тонах женщина из второй.
«Очереди — зло», — подумалось мне. Я, кстати, думал, что сейчас сразу же организуется вторая очередь, но она осталась одна, а граждане просто выходили из неё, вставая к окошку в освободившуюся кассу из двух.
Наоравшись вдоволь, люди как-то подуспокоились, и всё пошло быстрее. Что было причиной задержки второй кассирши, мне было неизвестно — халатность или банальное отлучение в туалет. И вот, простояв ещё двадцать минут, я уже стоял у второй кассы.
— Здравствуйте, мне бы в Воронеж попасть? — спросил я кассиршу.
— Здрасьте. Поезд в девятнадцать ноль-ноль, двадцать копеек за билет, багаж есть? — недовольно ответила мне она.
«Ну хоть здоровается», — подумал я.
— Дайте один, без багажа, — попросил я, отдавая свой последний рубль и паспорт, в ответ получая сдачу, сам билет и мимолётно просмотренный документ. «Это тебе не КПП в Вороне».
Билет представлял из себя голубенький листок с надписью «Проездной документ» и шрифтом кассовой машины выбитые слова: «Колодезная — Воронеж 1, Поезд 052, Вагон 03, место 015».
— Спасибо, — кивнул я и отошёл искать, где скоротать время. Судя по часам на стене, до семи вечера было ещё два с половиной часа.
В зале было действительно душно, и я вышел на платформу, вдоль которой располагались лавочки — совсем такие же, как в парке Ворона, окрашенные в зелёный цвет. Присев на свободную, я окинул взором всю платформу: у левого края стояли два сотрудника милиции, на них была тёмно-синяя форма, красные петлицы с гербом Союза и фуражки, тоже с гербами.
Ещё один плюс Саши Медведева — отличное зрение. Под кителями у сотрудников справа топорщилось. Очень неудобно, конечно: чтобы извлечь пистолет из кобуры, нужно полностью расстегнуть китель. Но с советским уровнем преступности, возможно, это и не понадобится — от слова «никогда».
А чем убить время до поезда? Конечно же, трансформатором! Я, достав его, принялся наматывать его прямо тут.
Упражняемость: чем больше мотаю, тем лучше становлюсь. Учитывая замечания Светы, теперь я мотал аккуратней и всё так же старался — виток к витку, виток к витку, изолируя между рядами лентой. Разматывал его и заматывал снова, пока знакомый голос не прервал меня.
— Привет, Саш, ты что так рано?
Я повернулся: рядом со мной стоял Фёдор Кузьмич.
Минус Саши Медведева — наблюдательность и, видимо, аккуратность.
— Доброго дня, Фёдор Кузьмич! Да я что-то приехал, как приехал. Вот сижу, трансформатор мотаю, чтоб навык развить, — сообщил я, убрав катушку и трансформатор в рюкзак, встав и поздоровавшись с тренером за руку.
— Как твоя голова? — спросил Роженцев, когда мы сели снова на скамейку. Он сам был налегке — синий спортивный костюм со значком «Д» и потёртым дипломатом.
— Хорошо, спасибо! — кивнул я.
— Память не вернулась?
— Частично, — соврал я.
Конечно же, не вернулась — я же другой человек.
— Ну, бывает. Я помню, в молодости боксёры рассказывали, что после боёв бывает, долго прийти в себя не могут люди. А ты в Тамбове прям выключился.
— Есть такое, — пожал я плечами, добавив, — Фёдор Кузьмич, а давайте в зал туалет и душ проведём?
— Это ж узаконивать надо, — протянул тренер.
— Как? — спросил я.