И от бедра я хлопнул Васильевича по лицу ладонью.
— На кровь не смотри, на меня смотри! — повысил я резко тон. — Открой аптечку, достань мне жгут и разверни!
Председатель послушался и, раскрыв красный бокс из кожзаменителя, случайно высыпал содержимое себе под ноги. И растерянно осел на колени, намереваясь собирать всё это.
— Вон, фиолетовый резиновый, дай мне его! — прокричал я, и только тогда мужчина протянул мне жгут.
Намотав его выше раны, я закрепил жгут узлом.
— Время, сколько⁈
— 9:47, — проговорил мой помощник, посмотрев на часы на руке.
— Смотри, я пишу его у неё на лбу, — и я её же кровью накалякал мизинцем на челе у девушки цифры, — и жгут надо будет переложить через полчаса. Не переложим — получим шанс потерять руку. Вытаскивать её из машины нельзя, пусть медики этим занимаются, тут может быть перелом позвоночника.
— … — Мне кивнули.
Теперь разберёмся с её шеей и предположительно компрессионным переломом позвоночника. Я бросил взгляд на лежащую на пассажирском сиденье газету «Красное знамя». Отпустив руку и убедившись, что ничего больше не течёт, я обошёл машину и, вытащив газету, свернул её в трубочку, а потом снял с себя рубаху и обернул свёрток в неё. Получившийся бандаж я наложил девушке на шею, просто обернув, словно шарф, и завязав рукавами. Так, очнувшись, она себе не навредит.
— Васильич, я за милицией и скорой, ты тоже голосуй, поймаешь машину, сделай так, чтобы они тоже вызвали. Никуда не уезжай, через полчаса зажми рану, ослабь жгут, как пальцы порозовеют — снова затяни, и снова отмерь полчаса. — дал я инструкции.
— Летом… — промямлил мой помощник.
— Что? — спросил я, не расслышав.
— Летом — до часа. Вроде можно.
— Полчаса, тебе говорю! — настоял я. Помня из прошлой жизни, как санинструкторы ругались на нас, когда мы пытались следовать этому устаревшему правилу.
Эмпирическим путём на войне ими было выяснено, что шанс сохранить конечность и не получить заражение крови омертвевшими клетками варьируется как раз в эти самые полчаса, но рассказывать про свой боевой опыт из прошлой жизни было некогда. Да и не поверит — я ж пацан на вид, безусый.
— Всё, я побежал за помощью! — дал я наставление Васильичу. — Следи за жгутом!
А сам рванул в сторону, куда завернул «Уазик», где как раз виднелись огоньки ещё не спящих домов. Как говорится: «И рыбку съесть, и шкуру сдать!»
И помощь вызвать, и по шее надавать уроду в «Уазике»!
Глава 17Вина в вине
Адреналин заглушил боль болящих мышц, когда я бежал к ближайшему населенному пункту — кеды, штаны и голый торс, измазанный в чужой крови, с забинтованной рукой.
От трассы направо уходила проселочная грунтовая дорога, от которой в полукилометре виднелись огоньки домов.
Вбегая в неизвестное мне село, первым делом меня встретил лай дворовых собак — это хорошо: чем больше шума, тем лучше. Первый дом с горящими окнами был огорожен деревянным зеленым забором, одним словом — штакетником из заостренных сверху досок. Больше декоративная, чем охранная функция.
— Эй, хозяева⁈ — прокричал я и громко постучал по двери калитки, тоже зелёной, с навесом и почтовым ящиком на правом её столбе.
— Тебе чё надо? Сейчас милицию вызову! — прокричала в ответ какая-то женщина, высовываясь из приоткрытой двери веранды.
— Милиция и нужна, можно от вас позвонить?
— Дом участкового на соседней улице, Воркутинская 47, — ответил мне мужской голос.
— Не хотите меня впускать — позвоните в скорую, метров сто в сторону Колодезной — авария с ранеными.
— Телефона у нас нет, а вот у участкового есть.
— Спасибо, — буркнул я и побежал искать Воркутинскую 47.
Чуть что — так милицию вызову, а как чужая беда — так телефона нет, прокручивал я у себя в мозгу брошенную мне фразу, чтобы не забыть нужный дом.
Поворот направо, и табличка на доме показывает Воркутинскую 15 — значит, дом на этой стороне, и надо бежать ещё правее.
Благо, собак на самовыгуле нет — а то бы устроили мне марафон с препятствиями.
Наконец невысокий бревенчатый домик с нужным адресом: выключенный свет в окнах, сплошной забор из дерева и тоже калитка. Я громко затараторил в неё, пока свет в доме не включился.
— Ты кто? — первым делом спросили меня из открывшейся двери, что была выше уровня калитки — я мог видеть говорящего.
Расстёгнутая голубая рубаха на коротком рукаве, на погонах одна звезда на красной линии, синие трусы в полоску и босые ноги. Человек спал и чтобы выйти ко мне накинул на себя хоть что-то.
— Я спортсмен из Ворона, на трассе авария с жертвами — срочно нужна скорая.
— Почему голый и в крови? — спросили меня.
— Оказывал помощь — рубашка на бандаж ушла.
— Заходи.
— Как? — не понял я.
— Верёвочку в дырке дёрни.
И я посмотрел на дверь. Внимательность — не мой конёк в этом теле. В калитке действительно была и дырочка, и торчащая верёвочка.
Система, как в сказке — дёрни за верёвочку, дверь и откроется. Верёвка на проверку оказалась сложенным вдвое проводом, который я потянул, услышав звяк за калиткой. Потянув дверь на себя, я вошёл притворив её за собой — изнутри шнур был привязан к щеколде, которая опускалась под собственным весом в крюк на откосе.
Во дворе стоял мотоцикл с люлькой в жёлтом окрасе с синей полосой по стороне, на которой красовалась надпись «милиция». Урал, что ли? На люльке, как и положено в эту эпоху, везде герб Союза.
Я шёл в открытую специально для меня дверь дома, попутно наблюдая через окна, что внутри одевается участковый.
Фуражка, серые штаны с красными лампасами, рубаха уже оказалась застёгнута, на правом боку — кобура со свисающим вниз поводком от пистолета, закреплённым на широком ремне.
— Где авария, говоришь? — спросил он меня.
— Метров сто-двести от поворота на это село, как ехать в сторону Колодезной.
— Что с пострадавшими и сколько их?
— Одна девушка с травмой руки и шеи, без сознания. Товарищ лейтенант, — обратился я.
— Младший лейтенант, — поправили меня.
— У вас в селе есть кто-то на уазике?
— Есть, а что? — не понял милиционер.
— Он устроил аварию и скрылся.
— Смотри, сейчас едем до моего опорника, оттуда вызовем ГАИ и скорую, а потом уже всё остальное.
Длинное лицо, голубые глаза, русые волосы, худощавое телосложение, волосатые руки. Слегка сутулый — так я мог бы описать того, с кем садился на его служебный мотоцикл в люльку.
Урал завёлся с первого раза. Мал-лей открыл ворота и, вернувшись, выехал из них, не закрывая.
До опорника доехали быстро, и мне было сказано ждать в люльке. Офицер не был молод — ему было около тридцати. Видимо, образование позволяло получить мал-лея, а должности были только в сёлах. Он слез с Урала и, заглушив мотор, вытащил ключи, отправившись в опорник. Широкий бревенчатый барак с решётками на окнах и синей табличкой возле двери: «ГУ МВД по Воронежской области. Опорный пункт милиции №56».
А когда он вернулся, я спросил время.
— Начало одиннадцатого, — проговорил участковый.
— Я жгут наложил в 9:47 — надо точно знать, сколько времени прошло. Там с ней гражданский, который от вида крови может и в обморок упасть, забыть про жгут.
— Гражданский говоришь? А ты кто? — спросил меня мал-лей и посмотрев на часы произнёс, — 10:15.
— А у меня отец воевал и говорил, что жгут нужно не больше получаса держать. — соврал я, чтобы не вдаваться в детали истинного происхождения моих знаний.
— Ну, поехали тогда. Где говоришь, твой отец выполнял интернациональный долг?
— Где-то на афганско-таджикской границе. Он не особо распространялся, говорил, что войска КГБ и это тайна. — придумал на ходу я.
— Понятно, — удовлетворился моим ответом офицер.
И мы тронулись, несясь на всех парах на трассу, где помимо машины Ивана Васильевича была ещё одна — остановился жёлтый «Москвич» с семьёй, и сейчас мужчина стоял с Василичем в овраге и что-то обсуждали.
Мы подъехали. И мал-лей, спустившись с мотоцикла, первым делом отдал воинское приветствие, поднеся ладонь к фуражке.
— Младший лейтенант милиции Брызглов. Отойдите от машины.
Двое — председатель и кудрявый усатый черноволосый мужик — сделали шаг назад.
Участковый подошёл к машине, в которой растерянно на окружающий её мир смотрела женщина. Всё таки пришла в себя. Я вылез из люльки и подошёл ближе.
— Здравствуйте, гражданка, как вы себя чувствуете? — задал ей вопрос участковый.
— Здравствуйте, голова болит, — слабо почти прошептала она.
— А онемение конечностей, пальцев ног, рук нет? — спросил я у побледневшей девушки.
— Ты жгут и бандаж наложил? — спросил у меня мал-лей.
— Я. Жгут надо переналожить, — попросил я снова.
— Ты в меде что ли учишься? — спросил он меня, но я понял куда он клонит.
— Нет, но умею, — ответил я.
— Может, тогда не трогать?.. — себе под нос произнёс офицер.
— Нельзя не трогать — некроз тканей может произойти. — И я, не дожидаясь разрешения, подошёл к девушке и заговорил с ней. — Здравствуйте, это я вас нашёл и наложил повязку на руку и шею. Вам сейчас лучше оставаться в машине, пока скорая не приедет.
В ответ мне еле видно кивнули потерянным и бледным лицом, измазанным кровью, с запёкшимися царапинами на лбу.
— Сейчас я ослаблю вам жгут, возможно, будет болеть, но это нужно. — продолжал я говорить с ней.
— Я её не чувствую, — пожаловалась девушка на руку.
— Всё верно, я же остановил подачу крови — отсюда и онемение.
И, зажав выше разреза рану пальцами, я медленно начал ослаблять жгут.
— Будет щипать, но надо потерпеть, руку не убирайте, а то откроется кровотечение, — утешал я пострадавшую, а сам думал, что если она дёрнет руку, то мой захват сорвётся, и тут снова всё зальёт кровью.
— Как вас зовут? — спросил у неё участковый.