— Надя.
— А фамилия?
— Остапенко.
— Скажите, что вы помните до столкновения.
— Ко мне приставали двое пьяных на УАЗе, хотели познакомиться.
— И что дальше? — спросил он.
— Не помню.
— Кратковременная амнезия после удара об руль — это нормально, — пояснил я, видя, как бледные пальцы снова розовеют. Правда, и рана начала кровоточить — не так, как бы она кровоточила без давления, но всё же.
— А куда и откуда вы ехали? — снова спросил у Надежды офицер, записывая информацию в свою книжку.
— В Воронеж из Ворона, — прошептала она, откинув голову назад и закатывая глаза.
Так, я принялся снова затягивать жгут.
— Иван Васильевич, а дайте вату и нашатырь? — попросил я у председателя.
— Вату? — переспросили меня. Но участковый взял аптечку из рук у Ивана Васильевича и, открыв стерильную упаковку ваты, смочил её в нашатыре, передав мне. А я, в свою очередь, аккуратно помахал ею у носа девушки, и она снова пришла в себя.
— Товарищ младший лейтенант, скажите время? — попросил я.
— 10:24, — ответил он.
— А можете это на бумажке написать? — попросил я.
Участкового дважды просить было не нужно, и бумажка с цифрами вскоре появилась и была заткнута за резину жгута.
— Остаётся ждать скорой, — произнёс я.
Моё тело вдруг вздрогнуло. Я взглянул на руки — они покрылись пупырышками. Адреналин отпускал, и вечерний холод ощущался острее.
— Тебе есть что надеть? — спросил меня участковый.
— Да, в сумке. Я сейчас.
И я пошёл к «жигулёнку» Васильевича, и добравшись до совей сумки у меня был выбор: вонючий костюм или новенькая голубая дзюдога, которую можно замарать и кровью, и грязью.
И я выбрал практичность, надевая пиджак без пуговиц и подпоясав его своим стареньким поясом. Сумку на всякий случай взял с собой — возможно, придётся давать показания как очевидцу события, а это долго. Благо, для коротания времени у меня есть трансформатор.
Я вернулся к машине Надежды. С ней сейчас беседовал участковый, задавая ей вопросы — может, для дела, а может, просто чтобы поддержать её в сознании.
Скорая появилась раньше ГАИ. Это был белый микроавтобус с красной полосой по борту и крупными цифрами «03» на «морде», две синие лампы на крыше и фонарь, направленный вперёд. Я не мог вспомнить, что это — древняя «буханка» или что-то ещё? И когда санитары пошли к Надежде, применяя специальную шину для иммобилизации корпуса и головы, я подошёл к водителю скорой — он как раз открыл окно и курил, облокотившись локтем об открытую дверь.
— Здравствуйте, простите за странный вопрос, а что это за марка автобуса?
— Ты чё, парень? — удивился он, измеряя меня взглядом. Скорее всего, видя во мне деревенского дурачка — собственно, я так и выглядел: пиджак без пуговиц, белый пояс, сумка через плечо. Но решил всё-таки ответить: — Это РАФ-2203.
— В нашей стране производится? Я просто машинами не очень интересовался, — пояснил я.
— Конечно, в нашей, в Риге.
— Понял, спасибо.
— Эй, парень, тебе точно помощь не нужна? — уточнил он, видимо тоже повидал с медиками всякие случаи.
— Нет, спасибо! — поблагодарил я, возвращаясь к участковому, который наблюдал за тем, как санитары несут носилки с девушкой в заднюю дверь РАФа.
Возможно, что-то с моей памятью стало — я ведь был в прошлой жизни в этом времени и должен был помнить такие вещи. Наверное, происходит слияние с мозгом Саши Медведева, и, видимо, он и правда не шибко-то интересовался машинами.
— Медбратья тебя хвалили — говорят, грамотно всё сделал, — произнёс участковый. Он тоже курил.
— Служу Советскому Союзу. На моём месте так поступил бы каждый, — пожал я плечами.
— Хорошо, что на твоём месте не каждый, — покачал головой мал-лей, скользнув взглядом по председателю и отцу семейства.
— Спасибо, — кивнул я.
— Есть за что. Что ты там говорил — уазик видел? Свидетелем на суде будешь?
— Надо будет — буду, — хмуро ответил я.
— Это хорошо. А то сейчас разные люди есть. Кое-кто избегает этого. Хотя свидетелем человек обязан быть по закону. Это понятым можно отказаться.
— Потому что если свидетель не говорит, он становится соучастником? — догадался я.
— И морально, и юридически, — подтвердил мал-лей. — Ты борец судя по поясу и отсутствию пуговиц на пиджаке?
— Я — борец, — вздохнул я. Запах грязного пропотевшего пиджака тревожил мой разум.
— Ну, поехали, борец. Будем твой уазик искать. Хотя я знаю примерно, кто это может быть.
И мы снова сели на Урал, попрощавшись с председателем — хотя мал-лей записал его данные в свою книжку: он же тоже был свидетелем происшествия — и поехали в его деревню искать уазик.
Безошибочно участковый прибыл к огороженному брусом дому — он точно знал, куда. Калитка и большие ворота под большой транспорт.
Как только мотоцикл подъехал, свет в доме выключился. Совпадение? Вот уж не думаю.
Мал-лей слез с сиденья, как и прежде выключив зажигание, а я выбрался из люльки, взяв свою сумку с собой потому что она была на плече, а может, кровь на руках активировала мою военную память из прошлой жизни, а солдат всё своё носит с собой.
Подойдя к двери, младший лейтенант громко постучал в калитку. Да так, что где-то через дом залаяла собака. Потом постучал ещё раз. И еще раз, наращивая настойчивость.
— Березин, я знаю, что ты дома и не спишь! — окликнул он обитателя жилища.
— Гражданин начальник, это ты что ли⁈ — раздался заспанный голос из открывающейся двери дома.
— Я. Березин, я. Открывай!
— А чё стряслось? Я ж отмечаюсь регулярно.
— Да в гости к тебе решил зайти в рамках твоего административного надзора. Открывай.
— Сейчас штаны только надену. — И дверь дома закрылась.
— Освободился пару месяцев назад, сидел за браконьерство — два года по 166-й за ловлю рыбы взрывчаткой. И вот у него и есть похожий по твоему описанию уазик.
— Уаз «жигу» задницей цепанул — у него на правом заднем крыле или бампере должны быть свежие следы, — ответил я участковому.
— Уазик я вижу — стоит. А вот следов из-за темноты не видно, — сказал мал-лей, смотря в щель в заборе.
Неспешно дверь дома снова открылась, а шаркающая походка скользящих по дереву тапочек приближалась. Мал-лей наблюдал за идущим через щель в калитке и держал руку на кобуре, но, убедившись в чём-то, убрал руку и выпрямился.
— Чё так поздно, гражданин начальник? Я не один вообще-то. Ночь — пора любви, сам должен понимать! — на приблатнённых интонациях заговорил открывший калитку коротко стриженный парень — худой как Саша Медведев, сутулый, невысокий, по пояс голый, в штанах и тапках, с заспанным и помятым лицом.
— У-у, да от тебя разит, — поморщился мал-лей.
— А что — не имею права после рабочего дня с бабой рюмаху опрокинуть?
— Имеешь. Не имеешь права пьяным на машине рассекать и людей в кювет таранить.
— Да ты чё, внатуре? Я чё, своей жизни враг, что ли? — возмутился бывшей ЗК.
— Покажи-ка мне твой уазик. И заодно баба твоя пусть голосом со мной поздоровается, а то мне что-то кажется, что это не баба, а Вовка Дмитриев. Вас с ним на трассе видели вдвоём.
— Не, ты что-то путаешь. Я Вовку со вчера не видел.
— А я разве говорил, что это было сегодня? — С этими словами участковый с силой открыл дверь, и нашему виду предстал уазик — тот самый, со следами замятия на задней правой его части.
— Сука! — выкрикнул бывший браконьер и рванул в дом.
Мал-лей только и успел махнуть рукой, пытаясь взять захват, но его пальцы лишь скользнули по голому телу.
Дверь дома хлопнула, и прозвучал характерный звон засова.
— Короче, Березин, женщина, которую вы с дороги сбросили, жива, но нездорова! Скажите, чёрти, спасибо — граждане откачали, отмазав вас от 106-й. А вот по 108-й вам светит до 7 лет, плюс год за то, что скрылись, согласно 211-й, ну и согласно 210-й — по причине алкогольного опьянения — получите 8 лет строгого режима с конфискацией!
— Какие восемь лет? Она сама нас протаранила! — зазвучал второй голос из дома.
— Здравствуйте, «барышня» — Вова Дмитриев. Вам сидеть будет вместе — похоже, очень весело! — проговорил участковый. — Выходите, напишем явку с повинной, что вы сами ко мне приехали и сдались — может, получите общий режим. А если подфартит — то вообще три года, если перелома у девчонки нет.
— Хер ты меня, мусор, уболтаешь! Я тебя, суку, насквозь вижу! Тебе бы лишь бы звёздочку с меня срубить! — прокричал уже Березин.
— Если бы так просто их давали, — себе под нос прошептал участковый и уже громко: — Выходите, или я сломаю дверь.
— А ломай! — выкрикнули из дома.
— Пьянь, — поморщился мал-лей.
— Парень, принести из-под сиденья наручники, будь другом, — попросил он.
И я побежал к Уралу, однако, но не добежав до мотоцикла, мои уши оглушил хлопок.
Это был гулкий выстрел из чего-то тяжёлого.
Глава 18Цена закона
Я инстинктивно пригнулся и, подбежав к Уралу, откинул его кресло, найдя в отсеке под ним наручники.
— Да тут не наручники, тут патроны надо подносить!
— Березин, не дури! Ты же не убийца! За мента тебе вышку дадут! — орал участковый, пригнувшись возле косяка с простреленной дверью дома.
Изнутри «долбили» дробью, об этом свидетельствовали мелкие выходные отверстия в двери.
— Мал-лей, окно! — успел прокричать я, заметив в окне силуэт с двустволкой.
И прозвучал второй выстрел, вместе с догоняющим его звоном битого стекла.
— Только если найдут и поймают! — заорали из дома.
А я прижался к стене дома аккурат под окном.
— Ты дебил пьяный, ты сейчас в людей стреляешь! Сдавайся, и мы сделаем, что ничего не было. Даю тебе честное офицерское слово! — продолжал участковый, однако в его руках уже был пистолет, лязгнул затвор, досылающий патрон в патронник.
— А ты высунись, чтобы я твои глаза честные увидел! — не унимались в доме.