— А нахрена мне высовываться? Хочешь — сиди там, щаз на твои выстрелы сводный отряд милиции прибудет, будешь с ними разговаривать!
Эх, мирная жизнь. У участкового ПМ на восемь патронов и, скорее всего, запасной магазин ещё на восемь, у спятившего урки — какой-то дробовик, походу двустволка. На войне в прошлой жизни забросили бы гранату в окно и штурмовать бы не пришлось. — подумалось мне. А вдруг там действительно какая-нибудь женщина, но тогда почему молчит?
— Начальник, я не при делах, я не с ним! — завопил другой мужской голос из дома, походу Дмитриева.
— Ты чё, сука! — донеслось изнутри.
И снова раздался выстрел, а затем протяжный крик и стон.
— Мусарнуться решил⁈
И я выглянул в разбитое окошко. Внутри дома я заметил спину Березина и лежащего в крови у его ног, видимо, Дмитриева. У первого в руках ружьё — двустволка, а на полуголом теле — ремень с патронами.
— Один ранен, второй с двустволкой. — передал я сотруднику милиции, который смотрел на меня из-за угла, словно я безумный.
— Спрячься, дурак! ГАИ услышат выстрелы, и скоро будут тут!
— Нифига, мал-лей! За это время он нас в решето превратит, и второй кровью истечёт. Я зайду сзади, ты угрожай с фронта! — покачал я головой и начал движение в обход.
— Дуй за подмогой лучше! — прокричал мне офицер, но что-то мне подсказывало, что если я отсюда уйду, всё закончится совсем плохо.
— Я уже «дул» и пришёл за тобой, мал-лей. Давай зажмём его с двух точек! Я постараюсь у тебя на линии огня не оказываться!
И я побежал в обход дома.
— Чё, лейтенант, кончить его тут, стукача твоего⁈ — донеслось из хаты.
— Ты не моего стукача сейчас кончишь, ты корешку своему кровь пустил. — ответил мал-лей, тоже отступая назад и прячась за Уазик, чтобы видеть окно и всё, что происходит в доме.
— А менты нам не кенты! Лучше зеки, чем менты! — жизнеутверждающе прокричали изнутри какую-то половинку какого-то стишка.
— Сдавайся, говорю, будут тебе зеки, если вернуться в тюрьму так хочешь! — уговаривал где-то за моей спиной участковый.
Я же полз в полуприседе по земле палисадника, среди кустов и стволов молодой черёмухи, уже цветущей своими специфическими белыми цветами.
— Где ты прячешься, а ну выгляни⁈ Не зря говорят, что тебя в школе шпыняли, и ты на людей озлобился, и в менты пошёл! Как трусом был по малолетству, так трусом и подохнешь! — орали из дома, а я уже выходил на свою позицию, чтобы видеть кричащего.
Он целился в разбитое окно из глубины дома, готовый в любой момент нажать на спуск.
Пьяное быдло. Про таких правильно говорят, что тюрьма его не исправила, она сделала только жёстче и злее.
— Про твою отсидку тоже много чего говорят! — нашёл что ответить мал-лей. — Ты поэтому тюрьмы, как огня, теперь боишься⁈ Не хочешь остаток жизни под шконкой провести?
— Заткнись, сука! — завопили из дома и нажали на спуск, посылая рой дроби куда-то в Уазик.
А я, зацепив одну из штакетин, надавил на неё всем телом, чтобы она со скрипом вышла из общего строя забора. И, крикнув:
— Мал-лей, сейчас!
— запустил её в окно по направлению к преступнику. Разбившееся стекло снова разлилось звоном, а я рванул в сторону, снова ближе к стене, и не зря. Раздавшийся выстрел, уже в моё окно, поразил ствол черёмухи, и в оконном свете на землю медленно полетели, словно снег, белые мелкие цветы.
— Бросай ствол! Стреляю! — заорал участковый, но Березин, видимо, уже повернувшись и увидев его в окне, спрятался за косяк, судя по звуку, преломив двустволку.
Сука. Вот она, наглядная сложность бюрократических процедур в России: сто тысяч пятьсот предупреждений, чтобы после одного применения доказывать на куче бумаг, что ты не верблюд и действовал в точной строгости закона. В прошлой жизни мои друзья-менты рассказывали про закон о милиции, а именно о статье 15, которую их заставляли знать назубок и постоянно проверяли эти знания. Работал ли в этом времени сей закон, я не знал, но, скорее всего, что-то очень похожее есть, на основе чего потом и создадут то, что будут учить сотрудники, как «Отче наш».
Пока браконьера предупреждали, он перезаряжался.
А я, получается, зря себя обнаружил и спешно уходил с позиции, идя вдоль стены дома дальше в его тыл.
— У тебя мусор там, дружок появился? Дружинник, что ли? — спросили сотрудника. — Чего молчишь⁈
Я заглянул в другое окно как раз тогда, когда Березин выстрелил по-сомалийски, высунув ствол ружья из-за косяка и нажав на спуск, не целясь, в сторону первого разбитого окна.
Что же с тобой делать, мал-лей? Не часто тебе на службе приходится в людей стрелять, если сказать точнее — то никогда. А перепивший урка с двустволкой для тебя — реальная проблема. А для кого бы нет?
И тут ничем нельзя особо помочь — не за тебя же из твоего ПМа стрелять.
За мгновения, потраченные на мысли, я обратил внимание на пристройку в виде навеса, где у самой стены лежал сельхозинвентарь. Проскользнув туда и взяв штыковую лопату, я подбежал к окну дома и с силой ударил по стеклу, сразу же прячась за стенкой.
— Березин, сдавайся, ты окружён! — прокричал я.
— Не тренди мне! Вас двое всего, и ты, сопляк, даже без волыны!
Глазастый долбонавт. — покачал я головой.
— Эй, ментяра, чего затих? Давай, рассказывай мне, какие меня скощухи ждут, если тебе сдамся! Му-са-ро-ок? — последнее слово Березин протянул, почти пропел.
А ведь и правда, где мал-лей? Почему не ведёт стрельбу — я ещё могу понять, но почему не провоцирует на трату боеприпасов? Хотя и то и то странно.
Неужели ранен? — ошпарила мой ум догадка.
Да, сука, ну нет же! — и я побежал обратно в полуприседе, с лопатой, как питекантроп с копьём, закинув наручники в сумку. Мимо штакетника, мимо простреленной черёмухи, по стеклам из битых окон.
И, увидев Уазик, юркнул за него.
Он сидел, облокотившись о колесо с противоположной стороны. Левой рукой он держал свою шею, зажав её справа, а в опущенной правой был пистолет. Сквозь пальцы мал-лея струилась кровь.
— Лейтенант, ты меня слышишь? — спросил я у мал-лея. — Аптечка у тебя в мотоцикле есть?
Я говорил и вспоминал способы купирования артериального кровотечения из шеи. Он кивнул, в его глазах я прочитал обречённый ужас.
— Мусорок, я иду тебя искать! — протянули из дома. — Ты где там? Неужели обосрался?
— Лейтенант, так бывает, тебя задело — немного, но нужно наложить повязку, и будешь жить!
— Вы-хо-ди! — донеслось из дома, и на последних слогах прозвучал выстрел. О металл Уазика громыхнул, приняв на себя порцию дроби. — Ты за дверью? Нет! Ты за капотом! Ну погоди, я сейчас выйду к тебе и к твоему дружиннику!
Не успею — мелькнуло у меня, и я аккуратно потянулся к ПМу офицера, однако тот, хоть и был ранен, не думал отпускать оружие.
— Летёха, дай ствол, я его положу! Вот он, уже сейчас выйдет! — уговаривал его я, но милиционер молча стоял на своём, лишь повернул голову в сторону веранды с простреленной дверью.
— Мы тут как на ладони! — прорычал я.
Но дверь открылась, и в свете ламп появилась тёмная худощавая фигура зэка, сжимающая в руках направленную на нас двустволку.
Капец! Походу, следующее перерождение будет в шестидесятых! — мелькнула у меня мысль, и я только и успел, что поднять между нами и преступником свою спортивную сумку.
Однако мал-лей, заливая меня и себя кровью, умудрился вскинуть свою руку в сторону противника.
Мою сумку отбросило в сторону, будто кто-то дёрнул её изо всех сил, а парный выстрел оглушил меня, отзываясь протяжным звоном в ушах. И я метнул штыковую лопату в лицо пересидка, рванув к нему, как никогда не бегал до этого.
Лопата полетела ровно, как то копьё, попав в голову падающему от полученного выстрела в грудь тела. Мал-лей попал тоже. Я замахнулся на упавшее полураздетое тело и вдруг увидел застывший, остекленевший взгляд, смотрящий сквозь меня, и дыру в груди чуть правее левого соска, откуда теперь растекалась бурлящая красная жижа.
Пнув ногой оружие, я выбил у него двустволку из рук в сторону и, быстрее ветра добежав до Урала, принялся копаться в люльке. Найдя аптечку, не открывая, побежал назад.
Он сидел в той же позе, нелепо улыбаясь. Всё в его взгляде говорило мне:
— Пацан, я попал!
Да, братуха, ты попал, и ещё попадаешь. Будут ещё и девяностые, и войны на твоём веку, ты только умирать у меня на руках не вздумай!
Давящая повязка из запакованного валика стерильной ваты, жгут через руку, слабеющее дыхание офицера и фиксация бинта. И всё это под мерцание голубых и синих огней, а также крики набежавших сотрудников.
— Офицер ранен, нападавший убит его выстрелом, внутри — сообщник, застреленный преступником в ходе ссоры. Оружие там. — безэмоционально произнёс я, отступая от засыпающего раненого мал-лея. — Нужна скорая, тут кровопотеря большая.
— Ты кто? Что тут делаешь? — спросил у меня кто-то.
— Я борец. — почему-то ответил я, но сразу же поправился, дав более ясную картину. — Свидетель ДТП и правомерного применения младшим лейтенантом оружия против вооружённого преступника.
А далее я помогал старшему сержанту тащить под руки мал-лея в машину ГАИ, мерцавшую красными и синими огнями. Я сел с раненым на заднее сиденье и давал ему нюхать нашатырь, когда лейтёха пытался отключиться. Я говорил с ним. Сотрудники быстро посовещались и решили, что один из них останется на месте боя, другой же везёт нас по трясучей сельской дороге на дикой скорости, и я всё боялся, что давящая повязка сорвётся, и придерживал её на шее у офицера. Старшой ехал и кричал в рацию, давая координаты происшествия, а потом, переключившись на радиоволну скорой помощи, координировался с ними, чтобы раньше передать офицера им в руки. И выходило так, что именно он и успевал первым доехать до больницы, только нужно было ехать обратно — не в Колодезную или Боево, а в Воронеж.
Этот город никак не хотел меня отпускать! И вот уже нас встречала бригада медработников у главного входа с передвижной кушеткой и капельницей. На бутылке с кровью я заметил надпись: