— Там ничего нового для себя не увидишь! Шаг влево, шаг вправо выселение, проходная закрывается в 23.00, после 22.00 режим тишины. Пить — курить нельзя. Графики дежурств по коридорам и кухне на этажах. Ответственная за порядок комендант Свердлова Надежда Юрьевна.
Справа от «Уголка коменданта» размещался стенд Техники безопасности с наглядными иллюстрациями, о том что утюги забывать включенными нельзя, и вообще всё выключать после пользования, а в случае пожара, организованно двигаться к выходам. А еще правее был стенд «Общежитие — наш дом» где множество фотографий со счастливой молодёжью, к которой теперь я тоже относился и рисованными картинками. На одной из которых я увидел отдаленно напоминающую меня и Гену карикатуру, на ней мы с ним, бежим от лопаты и грабель, за спешащими в воздухе медальками. И подпись: За медалями погнались в коллективе потерялись! Спорт он друг и брат студенту, ну а труд отец всему!
— Это что мы? — спросил я.
— Ы! — улыбнулся Генка, — Светка нарисовала.
— Это какая?
— Член студорга. Рисует карикатуры и пишет стихи, изобличает тунеядцев среди нас.
— Рифма страдает у Светы, — проговорил я.
— Света — со студсовета, — хмыкнул Гена, — Какие планы на день?
— Нет планов, — пожал я плечами, — Тренировка только вечером.
— Покажи, где мы живём? — попросил я.
— Я всё поверить не могу в твою историю. Кем ты был в будущем? — спросил меня Гена пока мы шли наверх по окрашенной в зелёный цвет лестнице. Почему-то только с боков ступеней и деревянным ручкам перил.
— Как и многие в развитом капитализме не особо кем-то. Ребят тренировал, в школе физкультуру вёл. — ответил я.
— А в этой жизни будешь электронщиком! — улыбнулся Гена.
— Все профессии нужны все профессии важны. Но вот представь если моё будущее сбудется, кем станут электронщики? Если все предприятия закроют?
— Ну не знаю, не может такого быть. Вот к примеру та же самая Света, которая на нас карикатуры рисует, она в цехах на должности намотчика трансформаторов, им говорят очень хорошо платят. Сейчас можно в цеха устроится наладчиком, правда берут не всех.
— Скажи в Вороне педуниверситет со спортфаком есть?
— Не, нету, в Воронеже есть. Зачем тебе спортфак, получается зря на электронщика поступал?
— Получается зря, — как-то неловко ответил я.
— Слушай, а может у тебя просто сотряс такой с амнезией и замещением выдуманной памятью?
— А может и сотряс! — улыбнулся я, — Скорее всего сотряс…
Тем временем мы подошли к деревянной двери с номером 313, одной из дверей в длинном зеленом коридоре на полу покрытым линолеумом, а в конце с большим окном. Гена достал серебристый ключ и провернув его в скважине на два оборота открыл замок.
Общажная комната на три кровати с железными дужками, со столом у окна с наваленными на нём тетрадями и со стеллажами на которых стоят книги. Тут было душно, вероятно из-за закрытого окна, пол в отличии от коридорного деревянный, крашенный в алый цвет. И чем-то пахло не очень приятным, но всё же лучше чем в поезде.
— На пары сегодня идти не вариант, с понедельника самое-то. — произнес Генка, скидывая сумку в угол, и разуваясь.
— … — выдохнул я и повесил сумку на крючки для одежды и тоже разувшись, подошёл к окну, потянувшись через стол, отцепив шпингалеты снизу и сверху дернул эмалированную ручку на себя.
Окно со скрипом поддалось, а в комнату ударил свежий уличный воздух. Этого у прошлого было не отнять, количество машин меньше, загазованности меньше.
За спиной я услышал как тяжёлое тело Генки рухнуло на скрипнувшую пружинную кровать, а я еще раз взглянул на тетради. Часть из них принадлежала мне, Медведеву Александру, часть Геннадию Губанову. И отсортировав их по двум пачкам Генкины положил на один край, а свои взял в руки и бегло пролистал. Тут были тетради по физике, высшей математике, электротехнике и электронике, метрологии и стандартизации, безопасности жизнедеятельности. И отдельный тубус с листами А3 по черчению и инженерной графике.
Чужая жизнь, чужая судьба была прервана и я взирал на её обломки. Судя по карикатурам и бардаку в комнате что Медведева, что Губанова не ждало будущее хороших инженеров и членов ВЛКСМ. Света всё правильно изобразила на картинке и если бы Союз не распался мы были бы выброшены на обочину счастливого коммунистического мира, а спорт бы ушёл с возрастом, как и желание и силы что-то поменять. В партию таких не берут, в комсомол тоже. Из очевидных социальных лифтов спорт и служба в армии, с последующем вступлением в милицию или пожарную часть. Как она сейчас называется?.. На ум не приходило ничего. 1983 год… Если беды будущего не избежать, то можно быть хотя бы к нему максимально готовыми.
И я вздохнув отложил тетрадки на угол стола подошёл к шкафу, чтобы заглянув туда не найти спортивной одежды. Ладушки. Пахнущие шорты были вынуты из сумки, зато серая футболка с полки была взята чистая, но мятая. Секунду подумав что это какой-то кабздец я не стал надевать на себя грязное, а вышел в коридор и направился в его конец. Справа была кухня со столом мойкой и четырех конфорочной плитой, а слева туалеты с раковинами и зелёными эмалированными тазами под ними. Также были пара гладильных досок на деревянных ножках с утюгами. На моё счастье горячая вода была и я набрал в таз её присев на табуретку замочил шорты, предварительно взяв бежевый обмылок.
Вода от шорт сразу же окрасилась серым, их давненько так не стирали, натерев мылом я упорно тёр их в руках пока не удовлетворился и вылив мыльную воду, прополоскал шорты в раковине. Намочив при этом повязку на руке, но что делать, чистота требует жертв. А после выжав их туда же я разложил на гладильной доске, включил утюг с кабелем в полосатый зиг-заг и принялся ждать пока тот нагреется.
— И чем это ты тут занимаешься? — спросил у меня и я обернулся.
Передо мной стояла низкорослая женщина в узких очках, она имела рыжие волосы собранные в шар и была в синем платье в белый кружочек. Кто бы она ни была, она держала руки на бедрах, словно имела особую власть задавать мне такие вопросы.
— Шорты стираю. — просто произнёс я.
— Это я вижу, почему не на парах? — спросила она.
— Я только с турнира, и сегодня я что-то себя не очень чувствую. — ответил я, посещения пар в первые сутки новой жизни никак не было моим планом.
— Это я вижу. Чтобы Медведев что-то стирал когда такое было! Температуру мерил?
— Вроде нормальная. Сообщил я. Мне уже оказали помощь, — показал я ей перебинтованную руку.
— Медведев, Медведев, кто ж бандаж мочит-то? Человек крайностей, то в грязном ходишь, то повязку мочишь! Ума-то нет. — С этими словами она меня оставила.
Погладив шорты и футболку я выключил утюг, сразу же надел всё это на себя на себя и пошёл к выходу. Однако проходя мимо триста тринадцатой комнаты на меня сбоку шикнули.
— Эй! Что Надежде Юрьевне попался? — спросил высовываясь в дверную щель Генка.
— А так вот это она комендант?
— Конечно она. Кто ж еще? Давай быстро в комнату, чтоб не спалила, что и я прогуливаю.
— Братух, у меня алиби, — поднял я забинтованную руку на которой висели данные мне им еще в поезде штаны. — Возвращаю. Спасибо.
— Ты куда в шортах намылился? — спросил у меня Генка.
— На стадион. Есть тут стадион?
— «Старт» на Мира 17, пару кварталов отсюда.
— Ну вот, я туда бегать!
— Делать тебе нечего!
— Надежда Юрьевна примерно так и сказала. Я Ген, свою жизнь с платами и транзисторами не ассоциирую. Я спортсмен в первую очередь.
— Ничего себе, как ты заговорил. Постой. — удивился Гена.
— Что?
— Я с тобой, тогда! А-то без меня ты с твоей амнезией в двух домах заблудишься!
Глава 6Большой путь начинается с первого шага
Стадион «Старт» встретил нас монументальной аркой из серого бетона.
На ней, отражая солнечный свет, поблескивала позолотой знаменитая олимпийская надпись «Быстрее, выше сильнее». В лучах утреннего солнца она казалась особенно торжественной, напоминая о триумфах советского спорта на мировой арене. Слева и справа от арки, словно часовые, стояли массивные пятиугольные тумбы из того же бетона, их пустующие отсеки для флагов напоминали о том, что сегодня не было соревнований. У их подножия ютились до боли знакомые из моего прошлого киоски — «Мороженое» и «Союзпечать» с закрытыми на замок ставнями.
Дальше начинался уютный сквер, где под зелёными кронами берез прятались чугунные скамейки с характерными завитками. На одной из них, сгорбившись, сидел седой мужчина в коричневом костюме, который, несмотря на явную поношенность, сохранял следы былой парадности. Планка медалей на левом лацкане говорила без слов о многом. Его натруженные руки крепко сжимали деревянную трость с прорезиненной ножкой и крючковатым навершием, а взгляд был устремлен куда-то вдаль, в сторону парка.
— Доброго дня, — поздоровался я, слегка склонив голову.
— Здрасьте, — добавил Гена, по-спортивному бодро.
В ответ мы получили едва заметный, но теплый кивок — словно молчаливое благословение на спорт, от представителя поколения, вынесшего на своих плечах войну и восстановление страны.
Центральная аллея вела нас дальше, к спортивным сооружениям. Слева возвышалась знакомая всем с детства баскетбольная клетка — высокие металлические стойки со щитами и кольцами. Рядом притулился продолговатый ларек «ПРОКАТ РОЛИКОВ» — его голубая вывеска с белыми буквами. Сейчас его ставни были наглухо закрыты, а на дверях висел навесной замок.
Чуть поодаль стояло одноэтажное здание с покатой крышей. На его стене красовалась табличка с надписью «Лыжная база», а под ней — большие круглые часы с римскими цифрами, стрелки которых показывали без пяти одиннадцать. Рядом располагался «спортивный городок» — несколько турников и брусьев, покрашенных в мягкий голубой цвет.
Но главное украшение стадиона — футбольное поле — предстало перед нами во всей красе. Изумрудный газон, аккуратно подстриженный, обрамляла восьми полосная беговая дорожка с алым полиуретановым покрытием. Металлические ворота, выкрашенные в белый цвет, сверкали на солнце. Справа возвышалась зрительская трибуна — железобетонная конструкция, где вместо привычных сидений были установлены деревянные лавочки, выкрашенные в синий цвет. Сейчас она пустовала, и только воробьи деловито суетились на ее ступенях, что-то выискивая на полу, попутно выясняя, кто из них авторитетнее.