Выскользнув из-под обстрела, они заспешили, несколько потеряли бдительность и на углу нос к носу столкнулись с двумя торопившимися на выстрелы милиционерами.
И те, и другие настолько опешили, что за оружие просто никто не успел взяться, поскольку столкнулись они совершенно в прямом, а не в переносном смысле.
И опять Арнольдику и Скворцову повезло, что натолкнулись они не на здоровенных и хорошо обученных спецназовцев, а на обычных постовых из школы милиции города Владимира, довольно мелких, не успевших разъесться на казенных харчах и служебном приварке.
Сошлись врукопашную.
Арнольдик и его соперник ухватили один другого за руки и раскачивались так, словно нанайские мальчики.
Скворцов сумел, изловчившись, заплести ноги своего соперника подсечкой, но и сам не устоял, и покатились они с владимирским постовым по московскому тротуару, щедро осыпая ударами друг друга.
Пока они увлеченно и вдохновенно, но достаточно бестолково, тузили один другого, Арнольдик неожиданно вывернулся, как-то ловко схватил своего соперника за руку, другой рукой прихватил его за предплечье, повернулся к нему спиной и бросил через бедро, зафиксировав его руку на излом у себя на коленке.
- Снимай автомат, - приказал ему запыхавшийся Арнольдик.
А что оставалось делать бедному милиционеру? Снял он свободной рукой автомат. Жалко ему было руку, которую держал на колене, грозя сломать, этот натренированный и наученный приемам дед. Не зря предупреждали, что ловят опытных и опасных террористов. А куда ему, владимирскому мальчишке, если перелом будет серьезный, потом деваться? Из органов, как пить дать, уволят, работы нет, а дома трое братишек, да мать больная, да он сам...
Он и штаны бы снял, только бы целым остаться. Хрен их тут, в Москве этой долбаной, разберет, заставляют охотиться на стариков да старух, а старики эти самые руки ломают. Но ведь не убивает же его этот старик. А ему, младшему сержанту милиции, велено стрелять на поражение, не ожидая, пока разыскиваемые откроют огонь, и даже не предлагать им сдаться.
Короче, снял он автомат, пистолет вытащил, и положил на асфальт. Сам подставил руки под наручники, которые у него же с пояса этот дед и снял.
- Видал, что значит фронтовая выучка? - подмигнул ему довольный собой дед.
И тут милиционер заметил на груди этого деда ряды боевых наград. И ему почему-то стало очень стыдно за себя.
А дед, не спуская глаз с побежденного им младшего сержанта, подошел к катающимся по пыльной московской мостовой Скворцову, и второму милиционеру.
Одежда у них на локтях и коленях была порвана, носы разбиты, но дрались благородно: не кусаясь, не царапаясь, и не старался подло ударить милиционер Скворцова по перевязанному глазу.
Арнольдик подошел к ним, подобрал отлетевший в сторону автомат, наклонился над дерущимися. Спросил участливо:
- Помощь нужна? Судя по вашей одежде - победил асфальт. Пора заканчивать. Отдохните.
Оба соперника, разгоряченные схваткой, не очень адекватно оценивая окружающее, все же поднялись, стояли тяжело дыша, сопели, утирали носы, и были буквально переполнены решимостью и желанием ринуться снова в бой.
- Руки давай, - негромко приказал Арнольдик милиционеру, ткнув его стволом автомата.
Тот, не сводя глаз со Скворцова, все же молча протянул руки, на которых Арнольдик лихо защелкнул наручники.
Потом он несильно оттолкнул Скворцова в сторону, дав ему при этом легкий подзатыльник.
- Все, хватит вам, петухи. Скажите спасибо, что не постреляли друг дружку. Пара синяков - это как украшение для мужчины, а нам уходить пора.
- Может, жилеты возьмем? - спросил, оглядев милиционеров, Скворцов.
- Неплохо бы, да под одежду некогда одевать, а сверху если, то слишком глаза мозолить будем.
Он обернулся к милиционерам:
- Вы уж извините, ребята, что мы вас разоружили, но это лучше, чем всадить в вас по пуле. Так еще, может, взысканием и обойдется, но, в любом случае, главное, что живы остались, матерям не придется убиваться...
И они со Скворцовым побежали вдоль улочки, нырнули в арку и растворились в темноте очередного темного безымянного двора.
Но не пробежали они и десятка шагов по двору, как Арнольдик внезапно остановился:
- Стой! - запальным шепотом произнес он, с трудом переводя дыхание.
- Что, плохо вам? Устали? - участливо засуетился вокруг него Скворцов.
- Да нет, - хватаясь за грудь, отмахнулся Арнольдик, - Здоров я, здоров.
- Да я же вижу, как вы за сердце хватаетесь, я же одноглазый, а не слепой, что вы мне сказки рассказываете!
- Да у меня сердце, может, здоровее твоего будет! - рассердился Арнольдик.
- А что же тогда с вами случилось? - растерянно спросил Скворцов.
- Что, что... Медаль я потерял. Вот что. "За отвагу". Наверняка обронил, когда с этими мальчишками милиционерами мы там подрались.
- Вот черт! - в сердцах с чувством выругался Скворцов. - До вокзала же - всего ничего, а тут...
- Ладно, ты жди меня здесь, я быстренько сбегаю туда и обратно.
- Да куда вы вернетесь?! - обозлился Скворцов. - Там уже ментов полным-полно...
- А я потихоньку. Там нас не ждут, думают, что мы поскорее от этого места подальше смоемся. А я аккуратно. Ты же знаешь, что я умею по-тихому, по-кошачьи...
- Ладно, Арнольд Электронович, ТОЛЬКО, ЧУР, потихоньку. Я вас очень прошу! И я никуда не уйду с этого места. Я буду присматривать, и если что я рядом.
- Ладно, только за мной не шастай. Я быстро. Мне одному сподручнее...
И Арнольдик растворился в темноте. Даже Скворцов не разглядел, каким он пошел путем.
А он шел, пластаясь по стенам, проскальзывая за кустами. Прошмыгнув в нужный двор, долго стоял и смотрел на то место, где только что происходила схватка с милиционерами.
Стоял, смотрел, слушал...
Ничего подозрительного старый разведчик не высмотрел и тенью юркнул на то самое место, где боролся с молоденьким милиционером.
Он почти что на коленях исползал асфальт, исследуя каждый сантиметр, уверенный, что вот именно на этом самом месте боролся с милиционером, и что именно здесь он потерял свою медаль.
- Что ищем? - раздался голос у него над головой.
Голос был спокойный и негромкий, даже немного насмешливый, но Арнольдик подпрыгнул так, словно у него над ухом из пистолета выстрелили.
- Не это?
Прямо над ним стоял тот самый милиционер, которого он лично разоружил, и держал в одной руке направленный на Арнольдика пистолет, а в другой, на протянутой к нему ладони, медаль "За отвагу".
- Ее ищешь? - все так же негромко спросил милиционер. - А я знал, что ты за ней придешь, старый вояка. Ну что же, вставай...
Что Арнольдику оставалось делать? Он тяжело поднялся с колен, подняв вверх руки...
Глава четырнадцатая
А на нас с Павлушей разворачивала пушку БМП, от которой мы безнадежно, с упрямством безумцев, пытались улепетнуть в луче цепкого прожектора, да еще по бесконечно-прямой улице.
Павлуша трясся у меня на запятках, я вовсю работал руками, дергая рычагами ручного управления. Как назло, и как всегда в самый неподходящий момент в жизни, мотор либо совсем сдох, либо просто забарахлил.
И что за идиот планировал эту улицу? Запертые ворота, длинные дома, заехать некуда...
А первая гулкая очередь крупнокалиберного пулемета уже разрыла, разметала асфальт за нашими спинами. Вот сейчас, сейчас, они чуть приподнимут планку прицела, вздыбят слегка ствол, и...
Я еще сильнее и отчаяннее заработал ручным управлением, но почти тут же пришлось жать на тормоза и резко заворачивать: улица неожиданно закончилась тупиком, сплошной кирпичной стеной, в которую мы с Павлушей едва не врезались. Вот сейчас я мысленно поблагодарил судьбу за заглохший мотор.
БМП, сыто урча, остановилась метрах в тридцати, поводя хищным хоботком скорострельной пушки, щекоча нам нервы и развлекая сидящих в машине.
- Паша, Паша, - зашептал я. - Ты присядь, или ляг за спинкой кресла, я постараюсь тебя прикрыть...
Ствол тем временем уставился мне прямо в лоб, постоял так, потом медленно пополз вниз, замерев на уровне живота, отчего мой желудок тут же резко и бурно запротестовал. Если бы я не понимал бесполезность этого деяния, я бы тоже запротестовал. А так я только крепче вжался в каталку и замер, ожидая выстрела.
Ствол приподнялся и из него вырвался длинный язычок пламени, чтобы слизнуть меня навсегда с этого асфальта, слизнуть наши с Павлушей имена из Великой Книги Жизни...
И мы были бессильны помешать этой величайшей несправедливости...
Глава пятнадцатая
В одном из кабинетов в здании на Петровке, стояли по стойке смирно оперативники: Алютенок, Антонович, Стукалец и Крякин
За столом, перед которым они стояли, сидело трое. Один из них придвинул к себе лист бумаги и начал читать ее вслух, изредка поднимая глаза над спущенными на нос сильными очками, бросая короткие и недоуменные взгляды на стоящих оперативников, словно не верил, что все это написано про них:
- По результатам внутреннего расследования по факту утраты оперативниками спецотдела табельного оружия и документов, выявлены злой умысел и добровольная сдача оружия и документов в руки бандитов. Все это дает основания возбудить уголовное дело в отношении вышеперечисленных оперативников. Мерой пресечения избрать содержание под стражей.
- Да как же так?! - не выдержал Стукалец. - Вы что, нас не знаете?! Ну виноваты, накажите. Но чтобы такие обвинения! Чтоб мы сами бандитам и оружие и документы передали, сами, своими руками...
- Да вы хотя бы о детях наших подумайте! - взорвался Крякин. - Если вы нас засудите, мы из зоны не вернемся, нас там разом кончат. А детям нашим ни пенсий, ни пособий не будет! На что они жить-то будут?! Вы что не знаете какое время сейчас?!
- Да как у вас только язык повернулся, - покачал головой Алютенок. Чтобы я, трижды бандитами простреленный, да сам им в руки оружие передал...