десь сидим. Она даже не поздоровалась со мной.
Я натянула туфли и уже собиралась завязать шнурки, когда она потянулась к моим ступням. Я ясно увидела перед собой обожженные, сморщенные руки Миру. Она принялась завязывать шнурки на моих туфлях, но ей было неудобно сидеть в такой позе, и она встала и устроилась напротив меня. Сначала она развязала слабые узлы, потом снова потуже завязала их и даже проверила, все ли в порядке. Все это выглядело так естественно, я даже не успела сказать, что могу зашнуровать сама. Странно, но я не видела ничего предосудительного в ее помощи. Я удивлялась самой себе, что не отдернула ноги, когда она возилась со шнурками, разглядывала ее покрытые шрамами пальцы. И даже Мен Сё молча сидел, прижимая к себе кошку. Миру прятала руки в карманах или под столом, когда я впервые увидела ее на лекции, а потом в кабинете профессора Юна. Теперь же эти руки свободно мелькали передо мной.
– Туфли принадлежали моей сестре.
Миру закончила завязывать шнурки и снова с серьезным видом уселась между нами. Ее голос был чистым и нежным. Она с легкостью влилась в нашу компанию, словно не только что присоединилась, а провела с нами весь день. У меня даже возникло ощущение, что мы втроем путешествуем несколько дней подряд и теперь остановились немного отдохнуть. Для меня полной неожиданностью стали легкость и комфорт в общении друг с другом. Я вдруг почувствовала – напряжение между мной и Мен Сё при упоминании о ней или моих вопросов о Миру вдруг начало рассеиваться. Я вдруг поняла: глупо себя вела, когда отодвинулась от него, увидев ее на другой стороне улицы. Теннисные туфли старшей сестры Миру пришлись мне впору, словно я всегда их носила. Теперь мне казалось: я уже не тот человек, который искренне удивился словам Мен Сё: «Я, серьезно?»
Как только моя мама поняла, что умирает, то отослала меня в город. Она словно оторвала меня от себя, хотя я вовсе не хотела оставлять ее. Она умерла и не узнала, что в городе я не желала ни к кому и ни к чему сильно привязываться. Когда она спрашивала меня, подружилась ли я с кем-нибудь, то всегда отвечала: «Пока еще нет». Мне было так больно оттого, что она заставила меня уехать. Даже некоторое время я обижалась, будто мама прогнала меня из дома. Я не желала привязываться ни к кому в этом городе. Мне была невыносима сама мысль о том, что расскажу кому-то о своей жизни, я не могла представить, что провожу время вместе с кем-то в этом городе. Я сознательно выбрала одиночество, чтобы не усложнять свою жизнь, чтобы избежать нежных и искренних чувств. Двоюродная сестра, бывало, смотрела на меня и спрашивала: «Ты ведь не думаешь, что сможешь выжить в этом мире в полном одиночестве, не так ли? Никто не может всегда оставаться один», – добавляла она беспокойно.
И вот теперь, сидя на улице, я вдруг осознала: Мен Сё и Миру сумели пробиться сквозь эту искусственную стену одиночества вокруг меня.
– Как все прошло на острове? – спросил он Миру.
– Там ничего не было, – ответила она.
– Тогда не надо больше туда ездить.
Внезапно повисла неловкая пауза. Пытаясь разрядить обстановку, я спросила, не хотят ли они перекусить. Он ответил, что голоден, но Миру промолчала.
– Может быть, пойдем ко мне?
Они оба разом взглянули на меня.
– У меня есть только кимчи из листьев периллы, – продолжала я, – но могу приготовить рис. У меня много риса. Пойдемте.
Я подхватила пакет с карликовой пальмой и встала. Они последовали за мной. Кошка от Мен Сё перепрыгнула на руки к Миру. Это была белоснежная кошка. Ее белый мех нежно переливался в темноте. Миру запустила свои обожженные руки в кошачий мех и принялась почесывать шею зверька. Кошка пристально смотрела на меня, сидя у Миру на руках. Ее глаза были нежно-голубыми, как небо на рассвете. Когда мы дошли до шоссе, Мен Сё предложил поймать такси, сказал, что слишком проголодался, чтобы идти в такую даль. Автобусы по-прежнему не ходили, но мы заметили случайное такси. Неужели демонстрация наконец закончилась? На пустынных улицах почти не попадались прохожие. Мен Сё уселся впереди, а мы с Миру устроились сзади. Заметив мой интерес к кошке, Миру предложила мне подержать ее. И я впервые с того момента, как она принесла теннисные туфли, увидела ее лицо, заглянула в пронзительные черные глаза. Я поставила пакет с пальмой на пол такси и взяла на руки кошку. Хвост зверька на мгновение напрягся, но затем постепенно расслабился. Нежный мех ласково коснулся моей щеки. Кошка сидела у меня на руках и лениво смотрела в окно в темноту, на трепещущие листья на ветках деревьев, растущих вдоль дороги. Мех на кошачьем хвосте казался таким невесомым и нежным, словно воздух, и если бы он не щекотал мою кожу, то я не поверила бы в происходящее.
– Ты ей нравишься.
– Что?
– Ты ей нравишься, судя по тому, что она сидит спокойно.
Я не любила кошек. Помню, как-то очень давно я отправилась повидаться с мамой. Я легла рядом с ней и задремала, тут пришла кошка и уселась рядом с нами. Я проснулась первой и спросонья испугалась. Я швырнула книгой в кошку и завопила, тогда та, не обратив на меня никакого внимания, с достоинством удалилась. На следующий день кошка появилась снова и помочилась на пол комнаты, в которой я в тот момент находилась. И я наступила в лужицу и поскользнулась. И тогда мама сказала: «Видишь, ты швырнула в нее книгой, и кошка тебе отомстила». С тех пор воспоминание об этом случае заставляло меня держаться подальше от кошек. В доме двоюродной сестры тоже была кошка, когда я первый раз приехала в город. Хозяин того дома сдал жилье, а сам переехал и бросил в доме серую кошку. Моя двоюродная сестра стала ее кормить. Как-то раз я спросила ее, почему хозяева оставили кошку, и сестра ответила: «Кошки привязываются не к людям, а к дому. Именно поэтому так много кошек в заброшенных домах».
История святого Кристофера, которую профессор рассказал нам в первый день, прочно засела в моей памяти. Захотелось узнать больше, и я принялся рыться в библиотеке в поисках книг о нем.
Я выяснил: благодаря тому, что он перенес на себе младенца Христа через реку, святого Кристофера принято считать покровителем водителей и моряков в христианском мире. У многих водителей такси и грузовиков в кабине можно в качестве талисмана увидеть образ святого Кристофера. Он был одновременно аскетом, претворял волю Господа в жизнь, усердно трудился посланником, доносящим до людей Божью волю.
Во-вторых, я узнал, что Иисус Христос тоже святой Кристофер. Имя Кристофер произошло от слова «Крист», что означает «мессия», а «фер» по-гречески – «носильщик». Мессия несет на себе грехи и страдания всего человечества, умирает на кресте за людей, является аскетом и посланцем, отправленным на землю, чтобы донести до людей волю Божью. В греческой мифологии Атлас и Гермес чем-то напоминают Кристофера.
В-третьих, Мессия нес на плечах крест, а святой Кристофер нес на плечах Мессию. Если мы перевернем это предложение, то окажется, что Иисус нес на себе крест и Иисус направил святого Кристофера на путь спасения. Они оба имели призвание, которому должны были следовать, потому и произошла их судьбоносная встреча.
У всех людей есть призвание. Возможно, у меня тоже есть призвание? Предназначение, которому я должен следовать всю свою жизнь? И выпадет ли мне когда-нибудь шанс выполнить это предназначение? И хотя мне уже больше двадцати лет, я чувствую себя так, словно бесцельно брожу, спотыкаюсь во мраке, пытаюсь найти выход.
Я украл книгу из книжной лавки. Мне не нужна была эта книга, и я не хотел ее читать. В тот момент, когда я достал ее с полки, меня словно что-то пронзило насквозь, от макушки до пяток. Я вышел из магазина с книгой в руке, но никто не остановил меня. Это было ужасно. На титульном листе я написал дату и приписал: «Мен Сё впервые в жизни украл книгу». Страница по-прежнему выглядела пустой, и я добавил еще одну строчку: «Вы не повзрослеете, пока не украдете книгу». Но после подумал и решил, что эти надписи выглядят отговоркой незрелого человека, и стер все, кроме даты.
Коричневая Книга – 3
Глава 4Путь к соленому озеру
Прежде чем пригласить их в мою комнату, я попросила Мен Сё и Миру немного подождать снаружи. Я первой зашла внутрь и убрала со стола лист бумаги с обещаниями самой себе, вернувшись в город. По какой-то причине я чувствовала, что должна это сделать.
Белая кошка вошла в комнату и тут же принялась исследовать все вокруг, наверное, пыталась найти свое собственное место на незнакомой территории. Она запрыгнула на подоконник и свернулась калачиком. Мен Сё вытащил карликовую пальму из пластмассового ящика, пересадил в глиняный цветочный горшок и водрузил на мой письменный стол. А затем уселся на стул и принялся стучать по клавишам пишущей машинки. Миру устроилась рядом с кухней. И хотя я называла эту крохотную нишу кухней, на самом деле в ней помещались лишь раковина и плита, а напротив виднелся холодильник. Я вымыла и насыпала в кастрюлю рис, а затем раздвинула стол, часть которого была встроена в кухонную стойку, чтобы расставить на нем пластиковые коробочки с закусками. Раздвижной столик был коротким и узким. Когда я им не пользовалась, он обычно находился в собранном состоянии. Чтобы нам троим здесь уместиться, пришлось бы сидеть в тесноте. Я достала закуски из холодильника и принялась открывать крышки. Ранее сестра мне принесла пластиковые контейнеры с обжаренными в масле анчоусами, грудинкой, маринованной в соевом соусе, и щедро сдобренными специями листьями периллы. Каждый раз, как я доставала из холодильника коробочку, Миру бормотала названия блюд, словно названия книг: «Кимчи из редьки, тушеные корни лотоса, соте из корней лопуха». Она удивилась, зачем мне одной столько еды, и поинтересовалась, сама ли я все это приготовила.
– Неподалеку живет моя старшая двоюродная сестра. Она все это приготовила.
– Ты сказала, что у тебя есть только кимчи из листьев периллы.