– Да, повезло, что они уже кого-то съели до твоего приезда. А садовнику из тех мест я бы не особо доверял. Он же говорил, что у него жена работает с русскими в главном госпитале Уиже, – усмехнулся Сергей.
– Он хитрый, знает, кому что сказать. Сколько у него жён, мне неизвестно, но думаю, не две точно. Состоятельный мужчина, по ангольским меркам. Пыталась его воспитывать в дороге. Что это за дикость, говорю, что за традиции? Муж, великий гость, в дом за стол, жена всех детей на улицу выгоняет, а потом кормит объедками. Вот голодная детвора и собирает саранчу на улицах, в чём мать родила. А он смеется, говорит, что такая жена, как я, в Анголе своей очереди от мужа вообще не дождётся. Бог с ним. Давай пить чай, тебе уже скоро опять на аэродром. Я-то могу поспать в воскресный день.
Валери разлила чай по стеклянным бокалам. Сергей распечатал две прозрачные упаковки с круглыми и прямоугольными крекерами, открыл банку с арахисовой пастой, их обычный ночной ужин.
– Привёз, наконец, запись, под которую мы танцевали здесь в первый вечер, – Сергей забрал у командира кассету для Валери, – Игорь Тальков. В прошлом году он с группой «Спасательный Круг» был очень популярен, да и судьба трагическая. Отдельно расскажу. Концерт «Родина» у нас так запилили, что дома я не мог его слушать. А здесь ребята включили, и опять за душу берёт. Поставь в дороге – может, понравится.
– Я Джексона и Уитни Хьюстон слушала. Когда в Нью-Йорке училась, ходила на её концерты. Потом в Европе в Мюнхен ездила с подругой, когда она приезжала на гастроли. Из женских голосов Уитни мне ближе всех. Слушаю, и кажется, все песни о моих печалях. Ровесница, старше на год. Сначала она выступала с кудряшками. Если твои отрастить и покрасить – будешь похож! – Валери смеялась. – А потом Уитни подстриглась и сделала причёску как у меня, представляешь? Глупо, да? А так приятно.
– Мне Хьюстон тоже нравится, – улыбался Сергей, – имею в виду песни, конечно. Они с Джексоном какие-то неземные.
– Поймала себя на мысли, – Валери растерянно улыбалась, – не могу без тебя спать. Раньше устану с дороги – кофе, и через пять минут отключаюсь. В Макела-ду-Зомбо всю ночь ворочалась. Страшно было – вернусь, а ты не пришёл. Или потом в Европе встретишь молоденькую, как муж моей сестры. Я в маму пошла, красота наша – лотос, яркая и такая же короткая.
– А я без тебя, – Сергей нежно обнял Валери, – есть могу, спать немного могу, а жить без тебя не могу!
UN-04 и UN-06 – борта Дмитриева и Симакова утром в воскресенье прибыли в Бэу. Белая «восьмёрка» Бондарева лежала на правом боку под пальмой, словно погибший кит, выброшенный океаном на рыжий песок. Команда с перебинтованными головами, ногами и руками выстроилась рядом с машиной. Все, кто могли стоять, махали прилетевшим товарищам. После сердечных объятий началась погрузка раненых по вертолётам. Симаков с Бондаревым отошли в сторону. Лицо командира лётного отряда было распухшим, лоб забинтован, он с трудом наступал на правую ногу. Радость спасения экипажа и пассажиров прошла, а боль за поломанного друга, разбитую машину и за себя без неба осталась.
– Валера, что сам думаешь, помпаж? – пытался разобраться в ситуации Илья.
– Нет! Коля лазил с утра, смотрел – движки в порядке. Площадку я раздул как обычно, всё было в норме. Да и ангольцы были мелкие, не то что наши бойцы со снаряжением в Афгане, так что на перегруз не тянет.
– Тогда в чём причина – рулевой винт?
– Похоже. Ян говорит, что на взлёте слышал какой-то хруст в балке.
Из глиняного дома на парашюте вынесли штурмана Селиванова. Он держался, вымучивал из себя улыбку на промедоле. Бондарев, хромая, пристроился рядом и побрёл к вертолёту Дмитриева, где был весь его экипаж. Из той же хижины Волков с Яном под руки вывели шведа Йоргена с забинтованной ногой. Всех ооновцев Симаков разместил у себя на борту.
На аэродроме в Уиже в ряд стояли семь белых ооновских джипов и зелёный «Дефендер». Ребят встречали со слезами на глазах. Собрались все, кто мог, из международной миссии, русские доктора. Каждому хотелось быть причастным к этому событию, выразить свою радость и поддержку. Люди у вертолётов обнимались, снова чувствуя себя маленькой дружной семьёй, и чёрный континент в тот день был полностью на их стороне. Штурмана Селиванова и шведа Йоргена у перрона ждал малый Jet из Луанды, чтобы срочно переправить их в госпиталь в Намибию.
Валери по приезду бросилась обнимать Волкова, которого не видела с прошлых выходных, потом Майкла, Яна, Симакова, других. Дмитриев не выдержал такой несправедливости и предъявил борттехнику Ноль Шестого:
– Ну, я понимаю там – Серёга! Молодой, кудрявый, кровь с молоком. Но почему тебя, Вольдемар, старого, лысого, чуть до смерти не зацеловали? Убей, не пойму!
– Мишаня, я тебе один умный вещь скажу, но только ты не обижайся![16] – ухмыльнулся ему Волков. – Интеллект, он сам по себе сексуален. Вот нас и тянет друг к другу. Не бери в голову.
Жизнь возвращалась в привычное русло.
Глава 5. Рапорт
Потеря командирской машины в Бэу привела к тому, что с понедельника до пятницы шесть экипажей провожали закатное солнце в Атлантику на эшелоне, а на базу в Уиже возвращались в сумерках.
На субботу командир Симаков запланировал «профилактику». Нужно было обслужить машину, дать возможность экипажу перевести дух.
В то утро Авдеев собирался спать долго, а проснулся затемно – кто-то толкал его в плечо. Он не ожидал увидеть у кровати Майкла. Обычно шеф миссии не заходил в спальные комнаты к лётчикам и техникам. Он ставил задачи экипажам через командира Бондарева и переводчика Гурова на завтраке в кафе или непосредственно перед вылетом на аэродроме. К тому же его одежда – светлая рубаха под рыжей ветровкой и парусиновые брюки вместо привычной песочной формы в шортах – окончательно сбивала с толка.
– Сорри, сорри, Викто́р! – взволнованно шептал всегда учтивый канадец с длинными, как у Леннона, волосами. – Пришёл. Не мог не прийти и не попрощаться с тобой, – произнёс он с грустными французскими нотками в голосе, его аккуратная седеющая бородка расплылась в трогательной улыбке. – Вот получил отставку. Моя работа здесь завершена. Лечу в Луанду, потом домой.
– Как домой? Подожди! Сейчас я разбужу ребят, Волкова, Симакова, – не понимал спросонья Авдеев. – В чём дело? Это начальство в Луанде решило тобой прикрыть задницы после визита Олбрайт?!
– Не буди их. Пусть спят. Скажи только, что я заходил. Мне очень жаль расставаться с вами, поверь!
– Но почему? Ещё не было толком расследования! – Авдеев быстро натянул джинсы, жёлтую футболку. Чтобы не тревожить сонных товарищей, они вышли в коридор. – Ничего не ясно по хвостовой балке вертолёта, по унитовцам на борту! А кто отвечает за охрану аэродрома?! – эмоционально говорил он, не желая мириться с несправедливостью.
Майкл только улыбался, Виктор продолжал:
– Мы ждём со дня на день комиссию из России. Нужно докопаться до причины аварии, а не искать стрелочника, – убеждал он себя и собеседника, будто его мнение могло что-то изменить.
У Симакова в экипаже Майкла любили. К лётчикам он относился с уважением, руководил толково, на вечеринках сразу забывал, что генерал-аншеф. Волков подозревал в нём русские корни: «Наверняка таит, что эмигрант второй волны. А что? Может быть запросто. Под Леннона косит, и в Питере у интеллигенции такая же мода».
– Страховая фирма должна найти виноватого, – объяснял шеф миссии, когда они спускались по лестнице с четвёртого этажа. – Вертолёты застрахованы в компании «Плой». Серьёзная организация, никто в ООН с ними не хочет спорить. Я был старшим – одного этого уже достаточно. Можно сказать, легко отделался.
– Майкл, потяни в Луанде хотя бы несколько дней, может, наша комиссия разберётся, – верил Авдеев. Ему хотелось найти выход, предложить что-то толковое руководителю миссии и просто хорошему человеку, который всегда относился к нему с доверием.
Они вышли на улицу.
– Виктор! Мадлен Олбрайт ни при чём. За эту неделю на меня сотрудники в Уиже подали три рапорта, были и раньше, но чтобы три сразу…
– Кто?! – Авдеев остолбенел, ему казалось, что среди ооновцев такого быть не могло, со стороны они всегда так мило улыбались.
– Не буду называть имён, да и уже неважно. Решение принято. И всё-таки я рад, как мы прожили этот месяц, как наладили работу. А ответственность большая. Конечно, не всем нравится наше сотрудничество. Ну, не будем грустить, Виктор! Вернусь к своим студентам в Торонто, буду рассказывать о нашей дружбе в Уиже, о русских лётчиках. Давай прощаться, а то я стал сентиментальным, скоро глаза совсем промокнут.
Майкл обнял Виктора, открыл правую дверцу «Ниссана Патрола» с чёрными «UN» на белом боку, с улыбкой поднял ладонь и сел в автомобиль.
Авдеев смотрел им вслед до поворота, пеняя субботнему утру девятнадцатого сентября на отвратительное начало, а потом побрёл наверх. В свежем воздухе остались отголоски дизеля и щекочущий нос запах расставания.
На завтрак в кафе «Напротив» экипаж Симакова прибыл крайним.
– Нечестно они поступили с Майклом, – хмуро заявил Волков на рассказ Авдеева о событиях раннего утра, – не тридцать седьмой, чтобы по доносу выгонять человека с работы и высылать в Канаду.
В этот момент с улицы влетел Скворцов.
– Олег! Выручайте, мужики! Дайте Виктора на вылет! У нас опять чилийка по плану, а Юрец вцепился в койку: «Не полечу, и всё!»
– Вадим! Две недели без отдыха. Народ во сне дёргается, – хотел отшутиться Симаков, но посмотрев в зал, понял, что все на полётах, а экипаж Бондарева за соседним столиком отстранён до особых распоряжений, и дал добро. – Ладно, Витя, дуй с ними. Сильно не напрягайся. И не забудь с их борта на бакшиш коробку «американ. сухпая» – произнёс он с иностранным прононсом, – а то Серёга весь наш провиант на баб спустил.