абросками, но папа, кажется, заметил.
– А Витек еще ничего, – сказал квадратный мужик на переднем ряду, обращаясь к соседу, худому и сутулому. – По воротам попадает.
– Ну он же по молодости звездил! – отозвался худой. – В сборную чуть не попал…
Тихон напрягся. Он понял, что хочет услышать историю отцовского похода в сборную из чужих уст.
– Кто тебе сказал? – усмехнулся толстый. – Небось, сам Витек?
– Не помню… Наверное.
– Да не звал его никто! – махнул рукой толс-тый. – Хотя он с чего-то решил, что он прям Харламов. На каждой тренировке с тренером задирался, нас поучал. Достал всех… Ну мы с парнями и прикололись. Напечатали ему письмо на спорткомитетовском бланке – Малышев там часто бывал, спер для такого случая. Так, мол, и так, Виктор Петрович, ждем вас на спортбазе первого апреля ровно в двенадцать.
Тихон почувствовал, как уши наливаются красным.
– И чего, – оживился худой, – поехал?
– Полетел! – хохотнул толстый. – Только перед этим всю команду послал на хрен. Обозвал неудачниками и ушел, такой гордый.
– И чего? Как его в сборной приняли?
– Толком не знаю, – пожал плечами толстый. – Но вернулся Витенька тише воды ниже травы. Доиграл сезон молча. А потом кто-то из «Динамо» подогнал ему спортбар, считай, задаром. Он теперь бизнесмен!
– Да как тебе сказать… бизнесмен, – теперь пришла очередь худого блистать осведомленностью. – Я эту историю немного знаю. Через тот бар много чего левого прокачивается. И алкоголь, и спортпитание…
Тихон пересел подальше. Ему было противно и стыдно.
Жанна вышла из подъезда и осмотрелась. Лазуркин был на месте.
Она подошла к машине и постучала в окошко. Лазуркин опасливо помотал головой. Жанна как можно безмятежнее улыбнулась. Андрюша опустил стекло наполовину.
– Ну? – спросил он.
– Хотела уточнить, – сказала Жанна, – ты решил поговорить с моей дочерью?
– Да, – ответил Лазуркин. – Потому что не надо было меня унижать! Отвратителен я ей был! Да это ты мне была противна! Ты же с половиной фирмы переспала! Потому и не знаешь, кто у твоей доченьки папа!
Жанна сделала полшага к машине. Лазуркин ткнул в кнопку, окно почти закрылось.
– И я все расскажу твоей байстрючке! – крикнул Лазуркин в оставшуюся щелку.
– Нет, – сказала Жанна. – Не расскажешь.
– С чего бы? – фыркнул Лазуркин. – Шефу моему ты уже призналась, что тот пост был шуткой! Если ты придешь и скажешь, что передумала… Думаешь, он тебе поверит? Решит, что шизофреничка, я его уже потихоньку к этой мысли начал подводить…
– Значит, так. – Жанна говорила медленно и внятно, чтобы каждое слово дошло до собеседника в своей предельной ясности. – Если ты посмеешь сунуться к Арине, я тебя… Нет, не убью. Получить большой срок из-за такой мрази? Нет. Я тебя кастрирую. Вколю снотворное, проснешься – и все уже готово. Думаю, с учетом обстоятельств и явки с повинной меня даже сажать не будут. Дадут условное.
– Ха-ха! – дрогнувшим голосом сказал Лазуркин. – Очень страшно.
– Надеюсь, – улыбнулась Жанна. – Потому что если сейчас тебе, гнида, не страшно, то потом будет стыдно. Перед курочками. Пока… петушок.
Она развернулась и пошла домой.
Андрюша попытался тронуться, но понял, что руки у него трясутся хуже, чем после недельного запоя.
Папина команда проиграла 7:12. Отец из раздевалки вышел угрюмый и злой.
– Не, ты видел? – спрашивал он Тихона, пока вел машину. – Я открываюсь, а они там перепасовку на синей линии устроили! Они нормальные вообще? А какой я Лешке пас дал во втором? На клюшку выложил, просто ткни – и в воротах! Нет, надо дриб-линг свой показать! Ну их в пень! Правильно я на «Ночную лигу» не ходил! Чего молчишь? Я прав? Они все козлы?
– Да я не смотрел особо, – соврал Тихон.
Виктор обиженно хмыкнул и заткнулся.
Дома он долго не мог уснуть, пошел на кухню попить водички – и заметил свет в комнате сына. Заглянул. Тихон спал в одежде, свернувшись на тахте калачиком. Настольная лампа освещала разбросанные по столу рисунки.
Виктор подошел, чтобы выключить свет, и замер. Рисунки были простые, в десяток штрихов максимум, но Тихон умудрился передать и скорость шайбы, и силу столкновений хоккеистов, и треск бортов.
Только одна картинка была прорисована тщательно: человек в хоккейной амуниции с клюшкой наперевес… и с огромными черными крыльями. Лицо человека пряталось за решетчатой маской.
Вкус победы был недолог. Уже в лифте Жанна поняла, что прошлое догоняет. Что никуда ей от него не деться. Потому что Лазуркин найдет способ нагадить. А жить, боясь каждого шороха, жить, зная, что в любой момент Арине кто-нибудь добренький вывалит правду, невозможно.
«Черт бы побрал эту вашу правду!» – подумала Жанна.
А потом она подумала, что врать несравнимо проще. И даже трусливо решила, что «вот пусть Лазуркин и рассказывает». И поймала себя на том, что плачет. И в очередной раз напомнила себе, что она взрослый человек. И что она сейчас пойдет и сама, своими собственными словами, разрушит свои отношения с дочкой. Потому что она сама в свои пятнадцать никогда бы в жизни маму не поняла и не простила.
Говорить она начала сразу, с порога, не разуваясь, чтобы не расплескать решимость.
Да, она не знает, кто Аринин отец. Не стала выяснять. Да, раньше она врала, что папа умер, когда Арина была совсем маленькая. И фото показывала совсем постороннего человека. Да, это неправильно. Но с другой стороны, она никогда не рассказала бы правду, если бы не угроза шантажа.
Арина не кричала и не плакала. Она выслушала молча. А потом сказала:
– То есть вот почему домой никого не приводи, дверь держи открытой… Ты боишься, что я такая же…
Жанна дернулась, как от пощечины. Но кивнула.
– Я поставлю замок на дверь своей комнаты, – сказала Арина.
Жанна кивнула еще раз. Она на все была согласна. Если требует замок, значит, будет жить дома. С ней. А если так, значит, все еще можно исправить.
И когда в квартиру позвонили, Жанна открывала с твердой решимостью набить Лазуркину его гладкую физиономию – без всякого страха разоблачения.
На пороге стоял статный седовласый красавец, груженный пакетами.
– Извини, – улыбнулся он, – я потерял твой телефон.
Жанна так и застыла с раскрытым ртом. Арина, которая выглянула на звонок, подозрительно спросила:
– Это кто?
– Папа, – отозвалась Жанна, не отрывая взгляда от белозубой улыбки мужчины.
– Мой папа? – изумилась Арина.
– Мой. А твой дедушка.
– Это Арина? – в свою очередь изумился гость. – Ого, какая ты… взрослая!
Дедушка довольно смутно представлял себе возраст внучки. В его воображении это была маленькая девочка. Поэтому подарки он привез… запоздалые. Розовое платьице на второклассницу, куклу Барби с шикарным домиком и так далее. Арину заинтересовала только мудреная карточная игра.
– О! Я думал, тебе на вырост, но тебе как раз!
– А она на английском? – Арина вертела в руках коробку.
– Ну да, – пожал плечами дедушка, – а ты что, не знаешь его?
– Папа, но как… откуда… – Жанна не могла найти слов.
– Театру пятьдесят лет. Не слышала? Там юбилей, все готовятся. Совсем не следишь?
– Совсем, – сказала Жанна.
И заплакала.
Потом уже они сидели на полу и Жанна показывала Арине старые афиши. Она их сняла со стен во время ремонта, но выкинуть не смогла.
– Вот эта лучшая, – сказала Арина.
Жанна усмехнулась. Знаменитый балет «Икар». Бесподобный Анатолий Ухтомцев с огромными крыльями летит прямо на зрителя. В свое время эту афишу увидел весь мир.
– Это до сих пор моя визитная карточка, – гордо сказал дедушка, встал, поднял руки, как на картинке, и втянул живот.
Арина смотрела на него с восхищением.
– Ты запись «Икара» не видела? – спросил у нее дедушка.
Арина помотала головой.
– А что ты из балетов любишь?
Арина посмотрела на маму. Жанна посмотрела на стенку.
– Я не водила ее в театр, – сказала она, – не могла.
– Эх, – сказал дедушка, – дед, понимаешь, мировая звезда, а родная внучка этого даже не знает! Завтра вечером у вас выход в свет! Едем в театр!
Тут он вдруг споткнулся и забормотал:
– То есть… Ладно, Жан, если ты не хочешь, то и не надо. А вот Арину, наверное, стоит сводить.
Жанна и Арина глянули друг на друга. Приезд дедушки на некоторое время выбил их из колеи, но теперь обе вспомнили, что между ними только что произошло. Арина набычилась.
– Да, – поспешно сказала Жанна, – вы идите. А у меня… срочная работа.
Крылатый хоккеист впечатлил Виктора. Он долго ворочался в постели, но как только закрывал глаза, неясное лицо за хоккейным забралом вставало перед ним. Он невольно пытался рассмотреть это лицо, но ничего не получалось. То Тихон, то доктор, который его лечил, то сам Виктор…
А потом снова появилась хай-скул. Тот же коридор, те же люди… Только Виктора не было среди действующих лиц. Он смотрел откуда-то со стороны, не в силах вмешаться. Сценарий не поменялся: капитан футболистов шел к чирлидерше, сбивал с ног ботаника, подручный ржал, остальные подхихикивали, чирлидерша строила глазки, капитан лапал ее на глазах у всех…
И тут что-то пошло не по плану. Худая, нескладная фигура пробиралась сквозь толпу. Глаза спрятаны под челкой, но Виктор сразу узнал сына. Вот только не понял, куда тот идет. Бить морду футболисту? Защищать чирлидершу?
«Назад! Не ходи туда!» – попытался закричать Виктор, но не смог. Его же тут не было.
Тихон тем временем добрался до цели. Он наклонился над ботаником, который так и сидел на полу в окружении своих рассыпанных вещей, и протянул ему руку. Ботаник с готовностью ухватился за ладонь Тихона и поднялся.
И все повернулись к ним. К Тихону и лузеру.
Виктор перепугался до холода под лопатками.