— Ками, тебе не обязательно красть всю папку… Возьми немного…
— Тина! — прикрикнула я и продолжила уже шепотом, потому что вестибюль, полный будущих шпионов, не лучшее место для ведения тайных разговоров. — Я не собираюсь красть личное дело МакГенри только ради того, чтобы проверить, вправду ли она подожгла спортзал в своей последней школе.
— Взять на время, — поправила меня Тина. — Всего лишь взять на время, чтобы посмотреть…
— Нет! — наотрез отказалась я. Мы свернули в небольшой темный коридор. Там, возле зеркала, за которым скрывался лифт, стояла Лиза. Она смотрела в него так, словно не узнавала собственного отражения. — Что случи… — На зеркале был приклеен желтый листок. — Сломался что ли…
И тут я прочла, что на нем написано.
Занятия по секропам для второго курса отменяются.
Встретимся в парке в 7 часов вечера.
Форму не надевать!
Соломон
Отражение Бекс появилось рядом с моим, и наши взгляды встретились. Я отлепила записку от зеркала, чтобы сохранить ее для истории академии, потому что в ней сразу две вещи были необычны. Во-первых, мне не доводилось даже слышать, чтобы у нас отменили хоть одно занятие, и уж тем более самой стать свидетелем такого. Во-вторых, Джо Соломон пригласил четырнадцать девушек на что-то вроде прогулки под луной.
Дело приобретало интересный оборот.
Я и раньше видела, как Лиза боялась какого-то задания, но в тот день за обедом она была чересчур уж бледной. Она снова и снова перечитывала аккуратные ровные строчки конспектов по секропам, то и дело останавливаясь и закатывая глаза, словно пыталась прочесть ответы где-то там у себя на макушке. Может, так и было. С Лизиной головой все возможно.
— Liz, est-ce qu'il'-y-a une epreuve de CoveOps don't je ne connais pas?[4] — спросила я, полагая, что если намечается какая-то контрольная по секропам, о которой я не знаю, то кто-то должен меня просветить. Но Лиза сочла, что я шучу.
— Tu ne la consideras pas serieuse? — чуть не закричала она. — Tu sais qu'est-ce que se passe ce soir![5]
Ну, конечно, я воспринимала это всерьез, но Лиза мне почему-то не верила. Тогда я отбросила к черту французский и прошептала:
— Нет, Лиза, я не знаю, что будет сегодня вечером.
— Exactement![6]— горячо зашептала она, наклонившись ко мне. — Там может быть все что угодно из этих книг! — сказано это было так, словно мы должны отправиться в зону военных действий, а не на задний двор академии. — Или такое, чего нет в книгах!
Я начала всерьез волноваться за Лизу, особенно когда к нам наклонилась Бекс и сообщила:
— Держу пари, мы отправимся на задержание нарко-картеля, который торгует в ночных клубах. — Она видела это в одной из серий «Шпионки».
Лиза с трудом сглотнула, и костяшки пальцев у нее побелели, так она вцепилась во флеш-карточку.
— Лиза, ничего такого не будет, — шепнула я, но к тому времени на нас пялился уже весь второй курс.
— Так! Что тебе известно? — решительно вопросила Тина. — Твоя мама тебе что-то рассказала?
— Нет! — открестилась я, уже жалея, что вообще затеяла этот разговор. — Ничего я не знаю.
— И Соломон не просил у твоей мамы два вертолета, три пневматических ружья и два десятка бразильских паспортов?
Но прежде чем я успела ответить на этот нелепый вопрос, главные двери отворились, и в столовую вошли семиклассники, громко здороваясь — «bon jour» — одна из немногих фраз, которые они успели выучить. Второй курс тут же забыл обо мне и вернулся к увлекательному занятию этой недели — глазеть на Макей МакГенри.
Она первая, кто догадался сочетать черный лак для ногтей с белой блузой с круглым отложным воротником (это пока еще не проверенный факт, а только версия), бриллиантовое кольцо в носу тянуло на двадцать тысяч долларов. Но для постороннего наблюдателя она мало чем отличалась от нас. Макей вошла в зал так, словно была хозяйкой здесь (как обычно), взяла простой салат из зелени без заправки (как обычно) и подошла к нашему столику. Плюхнувшись рядом с Бекс, она сказала:
— Эта писклявая мелюзга раздражает, — и это уже было далеко не обычно.
До сих пор я слышала от Макей только замечания типа «Ты заслоняешь мне свет» или «Если вам понадобится пластика, попросите у моей мамаши телефончик хирурга». И вот теперь она сидит рядом и разговаривает с нами. Ведет себя, как одна из нас!
Лиза сказала:
— Je me demande pourquoi elle a decide a parler a nous aujourd'hui. Comme c'est bizarre![7] — Но я тоже не понимала, откуда у Макей такая разговорчивость.
Прежде чем я успела ответить, Макей отбрила Лизу:
— С тобой, недотепа, никто и не собирается разговаривать.
Я только было начала переваривать тот факт, что даже наследницы косметических империй, которых выперли почти из всех частных школ, могут прекрасно говорить по-французски, как Макей наклонилась к отпрянувшей от нее Лизе.
— Вот скажи, — продолжала Макей, безуспешно пытаясь изображать южный акцент, — как человек, которого все считают таким умным, может говорить такие тупости?
Лиза побледнела, потом покраснела, и на глаза у нее навернулись слезы. Я еще ничего не поняла, а Бекс подлетела к Макей, заломила ей правую руку за спину, другой рукой ухватила за бриллиантовое кольцо в носу. Все произошло так стремительно, что я успела только вознести краткую благодарственную молитву за то, что британцы наши союзники (будем надеяться, что повторения Войны за независимость не будет).
— Я знаю, что ты отстаешь от нас на три года, но позволь дать тебе один очень короткий, но важный урок, — прошипела Бекс по-английски (возможно, потому, что трудно угрожать на французском). Но случилось неожиданное: Макей улыбалась, почти смеялась — и Бекс растерялась.
В зале постепенно становилось все тише, словно кто-то понемногу убавлял звук. Когда даже учителя замолчали, Бекс все еще держала Макей, я, перегнувшись через стол, держала Бекс, а Лиза мертвой хваткой вцепилась во флеш-карточку, в которой были указаны пять самых вероятных мест в Санкт-Петербурге, где можно поискать черный рынок взрывчатки.
— Ребекка, — раздался позади мужской голос. Джо Соломон. Под его взглядом Бекс слегка отпустила руку Макей. — Как я понимаю, у тебя могут быть неприятности, — сказал он.
Это правда. Воспитанницы Академии Галлахер не дерутся вне стен спортзала. Мы не толкаемся и не даем пощечин. Но самое главное, мы не используем полученные здесь умения против сестер. Никогда. И то, что на Бекс не кинулись сразу с десяти сторон, еще раз доказывало, насколько все презирали и считали чужой Макей. Но мистер Соломон тоже был здесь чужаком. Возможно, именно поэтому он сказал:
— Если тебе хочется доказать свою исключительность, у тебя с твоими подругами будет такая возможность сегодня вечером. — Он посмотрел на нас с Лизой. — Удачи.
Но это было не то веселое, беззаботное «удачи», нет! В нем слышалось предупреждение: глядите в оба, не то переломаете ноги.
Лиза уткнулась в свою флеш-карточку, а мы с Бекс смотрели друг на друга через стол, и на лицах у нас испуг сменялся безудержным восторгом. Для студентов Академии Галлахер миссия — это не наказание, а золотая звезда! И только в глубине души таился легкий страх, что нам предстоит играть с живым оружием — возможно, и в прямом, и переносном смыслах.
Макей вернулась к своему салату, а мистер Соломон добавил:
— Et n 'oublierpas, Mesdemoiselles, ce soir vous etes des civils — ressemblez-y.[8]
О, да, только этого мне не хватало — получать советы о моде от самого Джо Соломона. В столовой все вернулись к обычным разговорам, вот только сомневаюсь, что кто-нибудь из второкурсников, кроме Макей, смог съесть еще что-нибудь. Джо Соломон только что еще раз напомнил нам: скоро мы покинем эти уютные стены и начнем действовать самостоятельно — впервые в нашей супершпионской жизни.
К этому моменту нас вели годы упорных тренировок, а мне лично нечего было надеть по такому случаю.
Даже не знаю, как это случилось. Неожиданно второй курс Академии Галлахер для особо одаренных девушек из группы проходящих подготовку спецагентов превратился в стайку обычных подростков. И это немного пугало.
Лиза потратила несколько часов на то, чтобы превратиться в ходячую иллюстрацию из учебника, показывающую, как должен выглядеть секретный агент. Она скопировала абсолютно все — от кожаного ридикюля до небольшой шляпки-таблетки. (Это был очень старый учебник.) Вскоре коридоры заполнились возгласами: «Вы не видели мои черные ботинки?» и «Ни у кого нет лака для волос?».
Я всерьез начинала волноваться за судьбы национальных спецслужб. В нашей комнате Бекс выглядела устрашающе (как обычно), Лиза — смехотворно (но попробуй сказать ей об этом!), а Макей пялилась в старый номер «Космо», словно выбор в пользу зеленого или черного был вопросом жизни и смерти. Мне оставалось только сидеть на кровати в своих старых джинсах и черном трикотажном топе, в котором мама когда-то десантировалась на крышу иранского посольства, и молча смотреть, как часы отсчитывают минуты.
Потом к нам в комнату ворвалась Тина. — Которое? — спросила она, показывая черные кожаные штаны и мини-юбку. Я уже собиралась сказать «ни то ни другое», но тут к нам влетела Ева Альварес.
— Это пойдет? Мне это идет? — Ева показала пару туфель на высоком каблуке. У меня ноги заломило от одного их вида.
— Ева, ты сможешь в них бегать? — спросила я.
Но прежде чем Ева успела ответить, кто-то сказал:
— Это последний писк в Милане. — Я оглянулась и пересчитала всех по головам. И только тут до меня дошло, кто это сказал. Макей посмотрела на нас поверх журнала и добавила: — Если вам это интересно.