– Классный ответ. Прямо по существу, – выдергиваю руки и складываю их в замок на груди, отворачиваясь к окну.
– Ты мне не звонила, – его ладонь сжимает колено.
– Ты тоже не звонил.
– Ждал, пока это сделаешь ты.
– Ну и ждал бы дальше! Зачем опять нарисовался?!
– Я уже отвечал на этот вопрос. Ты повторяешься.
Не верю ему. Не могу. Но дурное сердце бьется быстро-быстро. Оно хочет верить. Хочет, чтобы все это было правдой.
– Посмотри на меня, Ань.
Поворачиваюсь, нерешительно поднимая глаза, но держу подбородок опущенным, словно это может меня спасти. Ощущаю себя очень странно. Выжатой, измотанной, но не уставшей. Словно плаваю в желатине, и все вокруг такое медленное, как я сама.
– Я уезжал по работе в горы. Там фигово со связью, точнее, ее нет вообще. Вернулся сегодня и сразу к тебе. А ты уже и думать обо мне забыла. Так кто из нас должен обижаться?
– Никита, я не очень хорошо тебя знаю, но не надо мне заливать. Это может быть уязвленное эго, но никак не обида. Не смеши.
Клим улыбается, показывая зубы. Ровные, белые. Он точно носил брекеты, с такими не рождаются. Как же ему идет улыбка…
– Чай черный или зеленый? – спрашивает Никита.
– Любой. Мне все равно.
– Никогда не отказывайся, когда тебе предлагают выбор.
– У тебя очень хорошо получается делать его за меня. Вот и вперед.
Не отрываем друг от друга взгляд. Сегодня все по-другому. Напряжение между нами теперь приправлено необъяснимой тягой и бессилием, сдавливающим грудную клетку.
– Хочу поцеловать тебя… – рука Никиты скользит вверх по ноге.
– И что мне делать с этой информацией?
– Ты этого хочешь?
– Я… – во рту становится нестерпимо сухо, губы покалывает.
– Попроси, Аня. Просто попроси… – он наклоняется ближе, и я нерешительно тянусь навстречу. – Я даю тебе право выбора.
Наши дыхания сталкиваются, сливаясь в воздушном поцелуе. Остается последовать их примеру, но… Никита замирает, и я тоже.
Не хочу ничего говорить. Хочу, чтобы он сам все понял и сам все сделал, но Никита ждет. Специально изводит меня. Это жестоко.
– Нет. Не хочу, – отвечаю я твердо.
Он ведет игру, понятную только ему одному. Я не знаю правил, а значит заранее обречена на провал. Это нечестно. Я отказываюсь играть.
– Хорошо, – спокойно отзывается Никита, отклоняясь назад и убирая от меня руки.
– Хватит, Никит. Понимаю, что тебе весело, но мне вот что-то не очень. Походу, я снова ошиблась в тебе. Или в себе. Не знаю… Думаю, вторая попытка окажется такой же провальной, как и первая.
Он открывает дверь, ничего не отвечая и сохраняя хладнокровие, и выбирается наружу. Сижу, вжавшись в спинку кресла. Клим тормозит на секунду и наклоняется, заглядывая в машину:
– Я не шутил, Аня. Но теперь запомни, сейчас я спросил у тебя в первый и последний раз. Больше этого делать не буду.
Хлопает дверь, щелкает центральный замок.
Не шутил? Да как вообще можно понять, когда он серьезен, а когда…
Закрываю глаза, делая глубокий вдох. Что я делаю? Что он делает? Каждый раз жалею, что сажусь в его тачку, но стоит ему поманить, как я снова это делаю.
Диагноз ясен.
Дура.
Хроническая.
И это не лечится.
Никита зол. По нему не видно, но я чувствую его тяжелое настроение. Продолжаем путь все дальше из города по полупустой трассе. Молчание давящее, неспокойное. Через время ровный асфальт сменяет грунтовая дорога и становится просто невыносимо. Фонарей больше нет, путь освещает лишь белый свет фар. Деревья с обеих сторон похожи на огромных монстров.
– Страшно? – спрашивает Никита.
– Нет, – упрямо поджимаю губы.
– Не бойся, здесь нет ничего…
Фары гаснут, Никита жмет на тормоз, и уши разрывает оглушающий звук автомобильного гудка. Ремень впивается в грудь, выбивая из нее протяжный испуганный вопль, покруче чем в фильмах ужасов. Если бы я была героиней такой киноленты, меня бы убили первой, чтобы заткнуть.
Все случается так ошеломительно быстро. Сердце неистово тарабанит в ребра. Никак не могу отдышаться, хватая ртом воздух. Пытаюсь вглядеться в темноту за лобовым стеклом, но не вижу ровным счетом ничего. И тут… Слева раздается тихий хриплый смех.
Сука!
Дважды сука!
Трижды!
– Никита! – ору я, отстегивая ремень.
Адреналин буквально кидает меня на него. Беспорядочно бью по плечам и груди, а Никита все никак не может перестать ржать.
– Смешно тебе, идиот?! Придурок! – продолжаю колотить его, не встречая сопротивления. – Ненормальный! Пришелец недоделанный! Да откуда ты свалился?!
– Четыре, – Никита смыкает руки у меня за спиной, заваливая к себе на грудь.
– Ненавижу тебя! – упираюсь лбом в его плечо и тяжело дышу. – Ненавижу… – шепчу, вдыхая его крышесносный запах.
Никиту все еще потряхивает от беззвучного смеха, руки ласково гладят меня по спине.
– Зачем ты это сделал? – бью его макушкой в подбородок.
– Хотел разрядить обстановку.
– Офигенная идея! Гениальная! Ты понимаешь, что я чуть не родила?!
– Аня, ты вообще знаешь, что прежде, чем кого-то родить, сначала нужно…
– Вот лучше заткнись. Серьезно, – рычу я. – Мы в гребаном лесу. И я без зазрения совести привяжу тебя к дереву и оставлю на съедение волкам, если еще хоть раз пошутишь про мою…
– У тебя очень плохо с угрозами.
Закатываю глаза. Жаль он не видит уровень моего сарказма, но, надеюсь, слышит:
– До тебя мне, конечно, далеко.
– Я дам тебе пару уроков.
Его руки на моей спине оживают и ползут вниз. И теперь я действительно начинаю бояться.
– Это то, что ты хотел мне показать? – тяну за спасительную ниточку, понимая, что сейчас может случиться то, к чему я не готова, и то, от чего вряд ли смогу отказаться.
Чувствую это кожей, сердцем, каждой клеточкой. В медленных движениях его рук и тихом дыхании. Мы снова слишком близко, и это кажется таким настоящим и честным. Он поймал меня в ловушку, не понимая, что я уже давно попалась.
Здесь нет никого. Совсем. Только мы. И притворяться становится все сложнее. Сопротивляться нет никакого желания. Хочется попросить его о поцелуе. Или даже сделать это самой? Нужно всего лишь поднять голову и…
Я ужасна. Отвратительна самой себе.
Никита прижимается щекой к моей голове:
– Нет. Но уже недолго осталось.
– Тогда, может, ты меня отпустишь и мы поедем дальше?
– Может быть…
И снова эти эмоциональные качели, словно ветер раздувает угли и вот-вот запылает все вокруг. Что же это такое? Что с нами происходит?
– Я насчитал четыре оскорбления в свой адрес. Чем будешь платить, Аня?
– После того, что ты сделал, у меня должен быть депозит, как минимум, на девяносто шесть оскорблений.
– Вот как?
– Угу… – прикрываю глаза, чтобы успокоиться и очистить мысли, но это ни черта не помогает.
– Так-так. Не спать, – Никита раскрывает объятия, и я нехотя поднимаюсь. – Поехали, а то мы реально никогда не доберемся.
Возле высоких кованых ворот нас встречает низенький мужичок с фонариком. Никита опускает стекло.
– О, Никитка! Рад тебя видеть. Давненько ты не приезжал.
– Здравствуйте, Расул Джонович. Я недавно вернулся. Беседка моя свободна?
Мужчина переводит на меня взгляд и улыбается:
– Надо же. Ты сегодня с гостьей. Свободна, сынок. Для тебя всегда свободна. Ночь сегодня чудная. Ясная. Помнишь, как горелку включать? А то замерзнете.
– Помню-помню. Спасибо.
Ворота распахиваются, открывая вид на блестящий в лунном свете пруд. Въезжаем на территорию, и я жадно разглядываю обстановку. Где-то вдалеке играет музыка. Двухэтажные домики из дерева и камня, мощеные дорожки и множество фонарей понатыканных тут и там. По воде тянутся три деревянных пирса, ведущие к стеклянным беседкам над прудом.
– Вау! Как здесь красиво.
Никита никак не комментирует мою реакцию, снова закрываясь в непробиваемом панцире, но это не мешает мне продолжать восхищаться красотой этого места. Все такое… Удивительное и интересное. Кованые завитки на краях домов, причудливые узоры из каменной кладки. Свет фонарей соревнуется с мягким лунным свечением, укрывающим пространство тонкой прозрачной вуалью.
Никита паркует машину рядом с двумя большими черными джипами и молча выходит на улицу, прихватив пакет, который он изначально поставил на коврик под задним сидением. Вот жук! Он еще на заправке спланировал подставу. Что за человек?
Выбираюсь следом и прячу руки в карманы куртки. В городе было теплее. Здесь воздух влажный и такой пронзающий и холодный, что кожа тут же покрывается мурашками.
– Идем скорее, – говорит Клим и шагает по мелкой гальке к левому пирсу.
Еле успеваю за ним, стараясь удержать равновесие и не упасть. Всходим на деревянный мост над водой, и меня начинает не по-детски трясти. Тут даже перил нет. Шаг влево, шаг вправо и все… Бултых! Ступаю очень осторожно, ровно посередине.
– Аня, шевели булками! Холодно!
– Да иду я! – отзываюсь, но не ускоряюсь.
Никита тяжело вздыхает и возвращается за мной. Ловко поднимает на руки и продолжает путь. Страх парализует речь. Обхватываю Клима за шею так крепко, что могу придушить.
– Вот как заставить тебя замолчать? И откуда это? Не умеешь плавать?
– Все я умею, просто сейчас не очень подходящая погода для купаний. И учти, если решишь меня скинуть, то полетишь вместе со мной, потому что я тебя не отпущу, – сдавливаю руками его шею и упираюсь лбом в щеку, закрывая глаза.
– Не отпускай, малышка. Я не против.
Сразу видно, что Никита здесь, как дома. Он зажигает большой фонарь на толстой ножке, который оказывается еще и обогревателем, и вытаскивает пару пледов из узкого пластмассового комода. Один из пледов летит в мою сторону и приземляется на голову. Невероятная забота. Вот спасибо.
Сажусь на диванчик с мягкими подушками, накидывая одеяло на плечи. Никита бросает на меня хмурый взгляд: