28 декабря 1933 года, через 11 месяцев после того как Гитлер стал канцлером, Молотов, выступая на съезде Советов, подтвердил приверженность сталинской политике в отношении Германии:
«Наши отношения с Германией всегда занимали особое место в нашей международной политике… Со стороны Советского Союза нет причин для какого-либо изменения политики в отношении Германии».
На следующий день на том же съезде Советов нарком иностранных дел Литвинов пошел еще дальше, призывая налаживать взаимопонимание с Гитлером. Литвинов обрисовал программу отвоевывания германских территорий, изложенную в «Моей борьбе». Он высказался и о намерениях нацистов «огнем и мечом проложить себе путь на Восток, не останавливаясь у границ Советского Союза, и поработить народы этой страны». Вот его слова:
«Вот уже десять лет мы связаны с Германией тесными экономическими и политическими узами. Мы — единственная великая держава, не пожелавшая иметь ничего общего с Версальским договором и его последствиями. Мы отказались от прав и привилегий, которые сулил этот договор. Германия заняла первое место в нашей внешней торговле. И Германия, и мы сами получали исключительную выгоду из политических и экономических связей, установленных между нами (Председатель ЦИК Калинин с места: «В особенности Германия»). Основываясь на этих отношениях, Германия смогла более смело и уверенно разговаривать со своими вчерашними победителями».
Этот намек, смысл которого подчеркнул своим восклицанием Калинин, был рассчитан на то, чтобы напомнить Гитлеру о роли России, способствовавшей тому, что он смог бросить вызов странам-победительницам. Затем Литвинов сделал следующее официальное заявление:
«Мы хотим иметь с Германией, как и с другими государствами, самые лучшие отношения. Советский Союз и Германия не извлекут из этих отношений ничего, кроме выгоды. Мы, со своей стороны, не имеем никаких стремлений к экспансии ни на Западе, ни на Востоке, ни в каком-либо другом направлении. Мы хотели бы услышать то же самое и от Германии».
Гитлер ничего подобного не сказал. Но и это не обескуражило Сталина. Напротив, он с удвоенной силой продолжал заигрывать с нацистским режимом.
26 января 1934 года в обращении Сталина XVII съезду ВКП(б) снова прозвучали те же мотивы. К тому времени Гитлер находился у власти ровно год. Он резко отклонил все политические заигрывания Москвы, не упустив, однако, возможность выговорить себе выгодные кредитные условия торговли с Советской Россией. Сталин расценил это как знак политической доброй воли. Обращаясь к съезду, он упомянул о тех элементах в нацистской партии, которые ратуют за возврат к «политике экскайзеровской Германии, благодаря которой когда-то была оккупирована Украина, предпринят поход на Ленинград, а Прибалтийские государства превращены в плацдарм для этого наступления». В политике германского правительства произошли перемены, сказал он, не за счет теорий национал социализма, а как следствие стремления рассчитаться с Версальским договором. Сталин опроверг утверждение о том, что перемена политики Советского Союза по отношению к Берлину объясняется «установлением фашистского режима в Германии», и протянул руку Гитлеру, произнеся следующее:
«Это неверно. Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной».
Протянутая Сталиным рука была проигнорирована Берлином. У Гитлера на сей счет были собственные мысли. Но Сталина это никоим образом не обескуражило. Он только решил сменить тактику. Рассматривая нацистскую агитацию за создание антисоветского блока как маневр Гитлера, он решил ответить на него контрманевром. Отныне Советское правительство будет выступать как поборник Версальской системы, войдет в Лигу Наций и даже в антигерманский блок. Угроза, заключенная в подобном курсе, по мысли Сталина, должна была привести Гитлера в чувство.
Для осуществления этого крутого поворота в политике Сталин выбрал одного из своих лучших журналистов. Нужно учитывать, что целое поколение советских людей было воспитано в сознании того, что Версальский мир был самым пагубным инструментом дипломатии во всей истории. В Советском Союзе только один человек мог успешно публично проделать этот трюк, рассчитанный на эффект внутри страны и за ее пределами. Таким человеком был Карл Радек, который сыграл такую трагическую роль в знаменитом процессе января 1937 года. Сталин выбрал Радека, чтобы он подготовил советское и мировое общественное мнение к восприятию этой тактической перемены.
В эти дни, то есть весной 1934 года, я часто встречался с Радеком в здании Центрального Комитета партии. Тогда ходило много слухов о поручении Радеку подготовить серию статей для создания обстановки в пользу предстоящего поворота в политике. Статьи должны были появиться одновременно и в «Правде», и в «Известиях». Рассчитывалось, что они будут перепечатаны во всем мире и внимательно рассмотрены во всех европейских правительственных канцеляриях. В задачу Радека входило реабилитировать Версальский мир, возвестить о наступлении новой эры дружбы с Парижем, убедить сторонников Советского Союза в том, что такая позиция гармонично согласовывается с коммунистическими принципами, и в то же время оставить дверь открытой для соглашения с Германией.
Часто бывая в кабинете Радека, я знал, что он ежедневно консультируется со Сталиным, встречаясь с ним иногда по несколько раз на дню. Каждая написанная им фраза тщательно изучалась Сталиным лично. Статьи были в полном смысле плодом совместного труда Сталина и Радека. Пока они были в стадии подготовки, нарком Литвинов не оставлял попыток достичь соглашения с Гитлером. В апреле он предложил Германии сообща создать механизм для сохранения и гарантии независимости и нерушимости границ Прибалтийских государств. Берлин отверг это предложение.
Статья Радека была повсеместно воспринята как предвестник поворота Советского Союза в сторону Франции и Малой Антанты и отхода от Германии.
«Германский фашизм и японский милитаризм, — писал Радек, — вступили на путь борьбы за передел мира против Советского Союза, Франции, Польши, Чехословакии, Румынии и Прибалтийских государств, против Китая и США. Однако британскому империализму хотелось бы, чтобы эта борьба была направлена исключительно против Советского Союза».
Однажды у меня с Радеком состоялся довольно серьезный разговор. Он знал, что мне известно о его задании. Я коснулся нашей «новой политики» и заговорил о том впечатлении, которое она произвела в информированных кругах.
Радека как будто прорвало.
«Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь сможем порвать с Германией. Мои статьи одно дело, а жизненная реальность — совсем другое. Никто не даст нам того, что дала Германия. Для нас разрыв с Германией просто немыслим».
И Радек повел разговор о том, что мне было хорошо известно. Он говорил о наших отношениях с германской армией, которые даже при Гитлере находились в сильной зависимости от наших отношений с деловыми кругами Германии, и о том, что Гитлер сам под пятой у промышленников. Разумеется, Гитлер не пойдет против генерального штаба, который настроен в пользу сотрудничества с Россией. Разумеется, Гитлер не станет скрещивать шпаги с германскими деловыми кругами, занятыми с нами обширной торговлей. В этом вся суть германо-советских отношений.
Он назвал безмозглыми тех, кто полагал, что Советский Союз отвернется от Германии из-за преследований нацистами членов коммунистической и социалистической партий. Компартия разгромлена — это верно. Ее лидер Тельман в тюрьме. Тысячи ее членов заключены в концентрационные лагеря. Но это — лишь одна сторона дела. Нечто другое возникает, когда затрагиваются жизненные интересы Советской России. Эти интересы требуют и впредь придерживаться политики сотрудничества с германским рейхом.
Что же касается статей, которые он писал, то какое они имеют отношение к фактам? Это все дело большой политики. Такой маневр необходим. Сталин вовсе не намерен рвать отношения с Германией. Напротив, он ищет пути сближения Берлина с Москвой. Все это было элементарно для тех из нас, кто знал политику Кремля изнутри. Весной 1934 года никому из нас не снилось, что разрыв с Германией возможен. Мы все считали, что статьи Радека отражают сталинскую стратегию.
Литвинов отправился в поездку по европейским столицам под предлогом защиты интересов так называемого пакта Локарно, призванного обеспечить — с общего согласия всех заинтересованных стран — неприкосновенность существующих границ государств Восточной Европы. Он прибыл в Женеву. Его поездка породила массу слухов о готовящемся франко-русском сближении как следствии публикаций радековских статей. В то же самое время Сталин упрямо продолжал утверждать на заседаниях Политбюро: «И все же мы должны идти вместе с Германией».
13 июня 1934 года Литвинов сделал остановку в Берлине для совещания с бароном Константином фон Нейратом, тогдашним министром иностранных дел гитлеровского правительства. Литвинов предложил Германии присоединиться к выдвинутому им Восточноевропейскому пакту. Нейрат твердо отклонил приглашение, туманно объяснив это тем, что подобная договоренность увековечила бы Версальскую систему. Когда Литвинов намекнул, что Москва может подкрепить свои договоры с другими странами путем военных союзов, Нейрат ответил, что Германия не боится риска очутиться в подобном окружении.
На следующий день, 14 июня, Гитлер встретился с Муссолини в Венеции на обеде.
Последний резкий отпор Берлина не обескуражил Сталина. Через советских внешнеторговых представителей ему до сих пор удавалось убедить влиятельные германские круги в искренности своих стремлений найти взаимопонимание с Гитлером, давая им понять, что Москва и впредь будет предоставлять концессии Германии.
В то же время Сталин сделал попытку вынудить Польшу сформулировать свою политику в ущерб Германии. Никто не мог знать тогда, какой путь изберет Польша, и для решения этой проблемы был созван пленум Политбюро. Литвинов и Радек, а также представитель Комиссариата обороны были едины во мнении, что следует повлиять на Польшу, чтобы она действовала заодно с СССР. Единственным человеком, не согласным с этой точкой зрения, был начальник Отдела контрразведки ОГПУ Артузов. Он выразил мнение, что перспективы польско-советского союза иллюзорны. Раздраженный таким