Немедленно последовал ответ Центра.
«Голос. Потребуйте от работников КРО честной работы на нас, что обусловливает прощение. Пусть составят списки всех известных им агентов гестапо. Павлов».
Правдивый целую неделю работал над списками. Ряд агентов нам и нашим польским друзьям удалось уничтожить накануне освобождения Кракова. В январе — мае 1945 года наши чекисты и сотрудники польской контрразведки обезвредили большую группу шпионов, диверсантов. Списки, столь добросовестно составленные Правдивым, и тут пригодились.
Теперь в гитлеровском абвере, в одном из его подразделений, у нас были постоянные глаза и уши.
Подразделение Правдивого находилось в Кшешовице, но обслуживало Тенчинек, Рыбне, Чернихув, Пшетковице и подчинялось непосредственно своему управлению в Кракове. Правдивый, как это было с Ольгой, допрашивал арестованных, а иногда сам вел следствие.
Отман отлично выполнял новые задания. От него мы получали ценную информацию.
1 ноября мы передали Центру:
«Донесение Правдивого. В сентябре в Кракове арестован радист Кнашкецкий, теперь дает Центру дезу. В районе Кракова пеленгация ищет рацию, которой переданы сведения о личном составе штаба Североукраинского фронта. Шифр этой станции расшифрован КРО».
В этой же радиограмме:
«Прошу передать поздравления с праздником и привет родственникам и родным. Голос, Гроза, Комар, Груша.
Сообщите, что имеете от наших родственников».
На второй день я получил молнию Центра:
«Голос. Уточните фамилию арестованного в Кракове радиста, подробности ареста. Приметы радиста. Павлов».
Правдивый выполнил и это задание. Деза сломленного Кнашкецкого уже не могла никого дезинформировать.
Свадьба
Янек, Хитрый — полковник польской Армии Крайовой[7], образование высшее, поляк, тридцать восемь лет. Имею личные встречи. Голос. (Из радиограммы Центру).
Третьи сутки стоим в Козлувке. Расположение хутора очень удачное. К ближайшим селам — Гарбутовице, Сукловице, Ясенице — расстояние вроде и небольшое, полтора-два километра, а добираться надо два-три часа. Красота кругом неописуемая. Осенним золотом горят лиственные леса. Синеют сосновые боры. Шумят горные ручьи. На юге белеют покрытые снегом вершины Карпат. В бинокль отчетливо виден Краков. Я, Тадек, все радисты разместились в одном доме. Тадек взял на себя охрану хутора, послал разведку в ближайшие села. К двенадцати часам дня прибыл связной из польского отряда Побука. Он принес записку. В ней сообщалось, что в 17.00 в селе Ястшембя меня ожидает полковник польской Армии Крайовой. Я был крайне заинтересован в этой встрече. Полковник, по агентурным сведениям, легально проживал в Кракове. Имел своих людей в воинских частях, в комендатуре, на железной дороге.
Несмотря на усталость, решил пойти на встречу. Вызвались в спутники Мак и капитан Собинов. Мы надели польские плащи, шляпы, захватили автоматы, пистолеты, по паре гранат и вслед за проводником двинулись в путь. Вот и Ястшембя.
Мы остались в роще. Проводник-связной тут же исчез и вскоре возвратился к нам. За ним шли Побук и неизвестный мне мужчина, низкорослый, похожий на колобок.
— Господин подполковник, — обратился ко мне Побук. — Имею честь представить вам полковника Янека.
Янек тут же стал приглашать нас на квартиру, чтобы, как он говорил, в домашней обстановке обсудить некоторые вопросы нашего сотрудничества в борьбе против швабов. Сказал, что квартира, избранная для встречи, во всех отношениях безопасна. Во-первых, она принадлежит вуйту — доверенному лицу оккупантов. Во-вторых, у хозяина дома свадьба: появление гостей — дело естественное. В-третьих, хозяин квартиры предупрежден, что своей головой отвечает за благополучный исход нашей встречи.
Переступили порог празднично убранного дома и сразу очутились в компании разодетых женщин и чрезмерно учтивых мужчин.
У нас были отличные легенды. Мы не боялись неожиданных вопросов. И все же, откровенно говоря, чувствовали себя вначале не в своей тарелке. Какой-то странной казалась эта обстановка после лесной жизни. Вуйт пригласил нас в отдельную комнату. Сюда никто из гостей не заглядывал. Здесь мы оставили свои автоматы, сняли плащи. Сели играть в преферанс. За игрой неторопливо обсудили все интересующие нас вопросы. Полковник дал мне два рекомендательных письма к своим людям, работающим на железнодорожной станции. Его сообщения о Краковском гарнизоне подтверждали данные нашей разведки. Мы договорились о постоянной связи, о координации и согласованных действиях наших диверсионных групп.
Тепло попрощались и отправились в обратный путь.
Была непроглядная темень. Проводник, чувствовалось по всему, плохо знал местность. Мы шли степной тропинкой, в юго-восточном направлении. Проводник этот мне не нравился. Я видел его впервые, но что-то отталкивающее было в его угодливых движениях, ответах, репликах. Подошли к небольшому селению. Мы с капитаном Собиновым под каким-то предлогом отправили проводника. Зашли в первый попавшийся дом. Хозяин охотно согласился проводить нас в лесничевку — к партизанам. К своим мы явились только к часу ночи.
Мы снова ждали груз из Центра. Три ночи подряд, с 10 по 12 октября, на поляне, возле Козлувки, дежурили бойцы, несколько раз зажигали костры. Но самолета не было. Пришлось изменить координаты. Ведь немцы могли сообразить, что здесь ожидается груз. Не исключалась и возможность проникновения гестаповских агентов в расположение наших отрядов.
13 октября к нам прибыл командир соседнего польского отряда Зенек. Сообщил, что к его отряду прибилась какая-то русская десантная группа.
Мы договорились о встрече. К вечеру пришли десантники. Их группу выбросили западнее намеченного района. На второй день группа вынуждена была принять бой с немцами. Один из разведчиков, Гришка, был тяжело ранен. Командир группы капитан Павлик согласился впредь до получения приказа командования остаться с нами.
Мы становимся самостоятельными
В ночь на 19 октября мы ушли от Тадека. Нельзя было больше злоупотреблять гостеприимством польских друзей, подвергать их постоянному риску. Немцы, охотясь за нашей рацией, могли в любой момент засечь расположение отряда.
В трех-четырех километрах от Козлувки ждем груз из Центра. Для самостоятельных действий нужны люди, оружие. Мы разместились в двух домиках, расположенных на склоне горы, у самой опушки леса. Хозяева, видно, запуганы немцами. На все наши вопросы, увещевания отвечают одним и тем же заученным голосом: «Ниц нима, ниц нима. Вшисько герман забрав».
Пришлось наложить на всех «домашний арест». Без моего разрешения никто не мог выйти за пределы хутора. Все «приблудшие» задерживались и тщательно проверялись нами.
20 октября на рассвете меня разбудил часовой. Доложил, что приближается группа вооруженных людей. Мы приготовились к неожиданной встрече. Плотный туман долго не позволял рассмотреть людей. Сначала мы услышали хриплое дыхание, кашель, похожий на лай, и только на расстоянии шести-семи метров увидели на старых пилотках звездочки, красные ленты. К нам прибыли вооруженные польскими винтовками, трофейными автоматами, «вальтерами» бойцы и офицеры Красной Армии, военнопленные, бежавшие из немецких лагерей смерти.
Многие были ранены, истощены, многих бил озноб. Ночью группе дважды приходилось преодолевать горные ручьи. Люди шли, спотыкаясь о валуны, не чувствуя холода. Шли на последнем пределе.
Все это я узнал уже в первые минуты знакомства. Я приказал накормить людей, разместить по землянкам на отдых. Пригласил в свою землянку старшего группы — Евсея Близнякова.
Белорус. Родом из Могилевской области. Накануне войны работал в Куйбышеве, потом призвали на действительную службу. Воевал. Командовал пулеметным взводом.
В июне 1942 года, контуженный, попал в плен. В концлагере заставили работать на военном автозаводе. В мае 1943 года бежал в польский партизанский отряд. Организовал из военнопленных, бежавших из лагерей, диверсионную группу. Район боевых действий польского отряда — Липник, Бескиды. Узнал об отряде капитана Михайлова. Решил присоединиться.
Все было похоже на правду. Я составил запросы на Близнякова и двух летчиков: они утверждали, что выбросились из горящих самолетов, пробираются к своим.
Послал радиограмму:
«27.10. Павлову. Создана боевая разведгруппа. 22 человека. Русские, большинство военнопленных, два летчика, приземлившиеся во время катастрофы в начале октября. Кроме агентурной разведки, начинаем добычу «языков». Голос».
Ночью Ольга принесла расшифрованный ответ Центра:
«Боевую группу для разведданных использовать можно и нужно, но учтите, что добывать данные о противнике главным образом вы должны агентурным путем. Будьте осторожны. Подробно доложите о летчиках. Павлов».
Мы выполнили приказ Центра. Вскоре пришло подтверждение: все показания Близнякова и летчиков подтверждаются.
В последующие дни я познакомился и со всеми остальными бойцами группы Близнякова.
…«Голос» стал интернациональным: русские, украинцы, белорусы, поляки, башкир. И у всех одно желание, одно стремление: бить врага. За муки, перенесенные в лагерях смерти, за сожженные города и села, за миллионы замученных советских людей.
Собрав бойцов, я зачитал приказ о зачислении всех в боевую разведдиверсионную группу. С первых дней Ольга, Груша, ребята из группы Павлика подружились с новичками. Митька и Евсей Близняков были отличными подрывниками, мастерами диверсий. Абдулла стал у нас Сашей и вскоре всех покорил своими кулинарными способностями. Он и остался шефом кухни.
Так мы превратились в своеобразный гибрид — боевую единицу агентурно-разведывательного и диверсионного характера.
Нас было четверо, стало двадцать семь. Двадцать семь очень разных по характеру, но связанных одной целью, одной задачей.
Самолета с грузом все не было. 27 октября Евсей, Митя-Цыган, Саша, Белый ушли на задание. Решили раздобыть продовольствие, а заодно потревожить немцев в селе Пцим. В 23.00 послушали последние известия. Я проверил посты. Здесь, в лесу, в Горной долине, было тихо.