— Ну, хоть не мумия! — смеюсь я.
— Ты все сделала, чтобы стать для меня мумией, Мира. Лишь бы я тебя не трогал, лишь бы не смотрел в твою сторону, — недовольно прищелкивает языком, — и… — он наклоняется и делает вдох у моей шеи.
Глубокий и задумчивый, а после всматривается в мои глаза:
— Что это, Мира? Крем для тела? — улыбается шире и пробегает пальцами по моей шее.
Я отшатываюсь и закрываю шею ладонями.
— Да, ты определенно начала пользоваться кремами, — его глаза полны разочарования, — а что мешало для меня намазаться каким-нибудь кремушком?
— Проваливай… — отступаю.
— А я тебе отвечу, Мира, — делает ко мне шаг, — ты сама хотела выйти из этого брака. Ты сама не хотела быть со мной. Ты сама все привела к тому, чтобы мы развелись, но… я козел, а ты — жертва.
21
Вот правда.
А что мне мешало бегать и ходить в тренажерный зал, когда я была в браке?
Что мне мешало мазать на себя жирные и душистые крема, которые сейчас мягко восстанавливают мою кожу и убирают мерзкую сухость?
И что мне мешало в браке купить алое платье с тонкими бретельками на ужин с мужем?
М? Что же…
Теперь это алое платье и эти туфли на высокой шпильке я надену на его свадьбу. И ведь… я не одна такая.
Многие женщины именно после развода начинают прихорашиваться.
Назло бывшему мужу. Чтобы обалдел, какую красавицу потерял. Чтобы локти кусал. Чтобы волосья повыдергивал из всех мест, до которых дотянется. Чтобы новая мымра стала ему противна.
Да, назло бывшему мы можем надеть под платье стринги, а вот “нарадость” мы почему-то не ничего не можем.
— Ты же сама обещала, — дочка Полинка сидит на пуфике у окна, — два раза.
Она на свадьбу отца оделась скромно и элегантно: пыльно-розовое платье футляр чуть ниже колена и бежевые туфли лодочки.
Я же рядом буду выглядеть как очень дорогая шлюха, которая решила все внимание на свадьбе обратить только себя. Я буду как факел.
Многие будут смотреть на меня даже против своей воли. Так работает красный цвет, глубокое декольте и открытые плечи.
В браке с Павлом я так не одевалась. Я же из консервативной семьи, где уважают элегантность, классический стиль и женскую сдержанность, а меня вдруг в сорок пять потянуло к красному.
Опять назло.
— Да, пап, я у мамы, — вздыхает Полина в телефон и выдергивает меня из напряженных размышлений. — Нет, она не передумала, — переводит на меня многозначительный взгляд, — серьги вот выбирает…
А после включает громкую связь. Я в ярости выпучиваю на нее глаза и показываю кулак и замираю, когда слышу смешливый и высокомерный голос Павла:
— Уж не решила твоя мама затмить невесту?
— Это уже проблемы твоей невесты, папа, — парирует Полинка, придерживая телефон у губ. — Но…
Полина окидывает меня оценивающим взглядом и хмыкает:
— Но… посмотреть есть на что.
— Я даже заинтригован, Поля, — Павел смеется.
И смеется он не лживо, не в напряжении, а в легкой мужской беззаботности, которой у него не было рядом со мной уже очень давно.
Я его таким не слышала, наверное… больше двух лет.
В груди колет, и я отворачиваюсь от дочки, закусив губы.
Осознаю, одну очень горькую правду для меня, как для женщины. Я бы продолжила бы быть с Павлом в браке, если бы не его измена. Меня бы не сподвигли на бунт и развод ни его угрюмость, ни наши молчаливые напряженные вечера, ни пустые ночи без поцелуев и даже объятий.
Господи, да я ведь радовалась тому, когда Павел не проявлял ко мне игривый интерес и попыток развести на близость.
Все очень закономерно в наших отношениях, и даже мое красное платье с высокими шпильками.
Паша, пусть и жесток в своих словах, но прав: обычная бабища, которая только после развода очнулась.
Нас таких — много, и моя беда — беда многих женщин моего возраста.
— Пусть твоя мама наденет те серьги, которые я ей подарил на наши двадцать лет, — хмыкает Паша на той стороне. Его голос немного сдавлен, и я делаю вывод, что он сейчас затягивает галстук на шее, — посоветуй их. Она их редко носила, а они мне нравились… — задумчиво замолкает и через пару секунд тихо говорит, — это был мой последний подарок, который был куплен с долгими и мучительными выбором и сомнениями.
— Последний? — Поля не верит и разводит на новые откровения отца, который не подозревает, что я его слышу.
— Да, — Паша подтверждает свои слова, — потом все этими подарками секретарша занималась. И знаешь, — опять смеется, — они вызывали больше восторга у твоей мамы.
Вот как. И я ведь не могу крикнуть, что он не прав, что он сейчас наговаривает, но… все его задумчивые слова — правда.
— Полюш, значит, мама на тебе и на Антоне, — что-то там на его стороне стукает и шуршит, — да… про серьги не забудь. Если, кончено, она их не продала. Она же могла, — недовольно цыкает.
Но я те серьги не продала. Я о них, честно сказать, совсем забыла.
— Хорошо, — Поля подмигивает мне, — про серьги маме подскажу.
22
Ни одной женщине не хочется, чтобы в семейном архиве на фотографиях со свадьбы красовалась бывшая жена мужа. Да еще в алом платье, с голыми плечами и на высоких шпильках.
Я представляю, как будет внутри божены все переворачиваться от злобы и ревности, когда она будет рассматривать присланные снимки на одобрение, а там я.
В алом платье и с очаровательной рядом с ее мужем.
Она думала, что избавилась от меня?
Она думала, что я буду из тех бывших жен, которые в слезах и соплях уползут в нору?
А почему бы мне не устроить дружбу с Павлом? Он же мне не чужой человек. Двадцать пять лет брака, общие дети и скоро, вероятно, пойдут внуки.
Хорошо Божена устроится, если я сейчас, вся такая гордая и обиженная, исчезну из жизни ее мужа.
Это прям идеальный сценарий для каждой наглой шалавы, которая считает, что бывшая жена должна свалить в туман.
Нет.
Иду я на свадьбу Божены и Паши не для того, чтобы сдержать свое слово, а для того, чтобы подпортить ее своим присутствием.
Я повеселюсь. Я постараюсь быть на каждой фотографии. Наглая, яркая и веселая.
— Мам, ты что-то явно задумала, — вздыхает рядом Антон.
— Я задумала сегодня повеселиться, — честно признаюсь я. — Какое событие. Мы женим вашего папу на молодой шлюшке.
Мы стоим в торжественном зале ЗАГСА и ждем, когда массивные двери распахнуться и войдут жених с невестой.
В стороне несколько фотографов снуют туда-сюда и фотографируют гостей. Один из них — со стороны нашей семьи.
— До сих пор не могу поверить, что ты пришла, — вздыхает мама за моей спиной.
— Почему вам можно, а мне нельзя? — я медленно оглядываюсь на маму, открывая линию шеи, и чувствую как фотоаппараты, наведенные на меня, щелкают.
— И как ты разоделась? — мама пожимает с осуждением губы. Выдыхает и шипит, — как шлюха!
— Бабуль, — Полина по другую сторону от меня оборачивается, — что ты завелась?
— Я на твою мать сильно обижена.
— На что на этот раз, бабуль?
— Она меня не любит, — шепчет мама. — Вот и все.
Я чувствую на себе заинтересованные и любопытные взгляды других гостей. Они ждут от этой свадьбы шоу. Возможно, даже драку невесты и бывшей жены.
Обычные свадьбы — скучные и предсказуемые, а тут… бывшая жена явилась. Зачем? Будет ли скандал? Будут ли слезы?
Я прям коже ощущаю их предвкушение.
— Милая, — успокаивает папа маму и берет ее за руку, — у нашей дочери сейчас сложный период. Она бунтует.
— Она меня в могилу загонит…
— Мне придется сразу за тобой, — усмехается папа.
Теперь я оглядываюсь на отца. Я возмущена. Он не имеет никакого морального права говорить такие нежности той женщине, которой изменял всю жизнь.
— Опять похороны себя устраиваете? — усмехается моя бывшая свекровь чуть по диагонали. — На жалость давите?
— Ты бы заткнулась, — шипит мама. — Я только из-за уважение к твоему сыну сейчас не плюю тебе в лицо.
— Да вот мой сын тебя и жалеет, — Мария Николаевна косится на маму. — И всегда жалел. И немудрено, — кривит морщинистые губы в розовой помаде и поправляет бриллиантовое колье на тонкой шее, — с дочерью никакого тепла… Да у нее ко мне больше любви, чем к тебе. Тебя-то сдаст в дом престарелых, а меня… к себе возьмет.
— Дорогая, — бывший свекр Виталий Васильевич приобнимает супругу и сердито шевелит седыми усами, — просто игнориуй…
— Как ты меня игнорировал двадцать лет назад, — мама высокомерно хмыкает и вскидывает подбородок.
И только моя бывшая свекровь хочет разразится криками, как нас оглушает марш Мендельсона и распахиваются тяжелые двери торжественного зала.
Как вовремя.
Я даже облегченно выдыхаю. Драка моей мамы и бывшей свекрови откладывается.
Все головы, как по команде, повворачиваются к распахнувшимся дверям. Там, залитая светом софитов, стоит наша сладкая парочка.
Мой бывший муж в строгом смокинге выглядит хорошо: горделивая и немного ленивая осанка, властные и твердые шаги… Он не нервничает, как нервничал со мной, когда ему было девятнадцать.
Рядом с ним — плывет Божена в ослепительно белом, пышном платье. Да, платье дорогое, но безвкусное. Рядом фыркает Полина. Она тоже не одобряет выбор невесты.
Идут по ковровой дорожке. Все аж затаили дыхание, а взгляд Павла цепляется за мое красное платье, он удивленно косится, вскинув бровь.
Первые бесячие фотографии — есть: жених смотрит на бывшую жену, а не на невесту.
23
Воздух в зале густой от смеси дорогих духов, пыльцы из букетов и какого-то приторного запаха свечей – пахнет фальшью. Паша ведет Божену под руку, его пальцы сжимают ее локоть слишком крепко, по-хозяйски. Она плывет в облаке тюля и кружев, улыбка застывшая, нарисованная, но глаза блестят победой.
Они останавливаются перед столом сотрудницы ЗАГСа. Та, румяная и улыбчивая, начинает говорить. Голос ее звучит с фальшивой торжественностью – заученные, пустые слова о любви, верности, семье. Я не слышу. Я вижу только его рук