и. Большие, знакомые до каждой прожилки и венки, чуть грубоватые. Эти руки когда-то согревали меня.
— Обменяйтесь кольцами, пожалуйста," — произносит сотрудница.
К молодоженам с подушкой, на которой лежат кольца, выходит младший брат Божены — очаровательный серьезный десятилетка в стильном костюмчике. Семья невесты притаилась по другую сторону от ковровой дорожки. То мать, то отец, то другие родственники кидают в мою сторону осуждающие взгляды.
А я им улыбаюсь. Их лица краснеют от гнева: я порчу свадебку их дочки.
Божена протягивает руку, ее пальцы дрожат чуть заметно. Паша берет тонкое золотое колечко с атласной подушки. Он делает это медленно, почти театрально.
Мысль, что для меня старается.
Его большой палец скользит по подушечкам ее безымянного пальца – Он нанизывает кольцо. Оно скользит легко, слишком легко. Как будто оно всегда там должно было быть. Холод золота против ее теплой кожи. Я помню, как он надевал мое – тогда его руки дрожали, а взгляд был таким... нежным.
Теперь же – только сосредоточенная точность хирурга.
Теперь ее очередь. Ее ручка с маникюром цвета персика берет массивное мужское кольцо – платину, кажется. Она подносит его к пальцу Паши. Ее пальчики кажутся такими хрупкими рядом с его ладонью. Кольцо встает на место.
Гулко стучит мое сердце. Бум. Бум. Бум. Громче слов сотрудницы ЗАГСа.
—И по законам Российской Федерации, а также по велению ваших сердец... – сотрудница делает паузу для эффекта, – ...жених, вы можете поцеловать невесту!
Аплодисменты. Вспышки фотокамер. Божена зажмуривается, поднимает лицо, ее губы, подкрашенные нежно-розовым, уже полуоткрыты в ожидании. Паша не спешит. Он поворачивается к ней всем корпусом. Его руки поднимаются, медленно, как в замедленной съемке. Ладони охватывают ее лицо – большие, смуглые на фоне ее фарфоровой бледности.
Большие пальцы ложатся ей на скулы. Он наклоняется. Его тень падает на нее. И в этот момент, когда расстояние между их губами – сантиметр, когда Божена уже замерла в предвкушении, его взгляд – острый и насмешливый, – резко скользит по ее виску и перекидывается… Прямо на меня.
Наши глаза встречаются. В его – не любовь к невесте, не торжество. Там – вызов. Чистый, ледяной вызов. И он... подмигивает. Один раз. Быстро, почти незаметно. Уголок рта дергается в едва уловимой усмешке.
А потом его губы опускаются на губы Божены. Крепко, властно, демонстративно. Она вскрикивает от неожиданности, но звук тонет в аплодисментах. Поцелуй не нежный, не любовный. Он – акт обладания. Маркировка территории. Для нее. И для меня.
— Что же теперь мой выход, — вздыхает рядом наша дочь Поля.
В руках у нее мой скромный букет нежных розовых пионов, который она должна была подарить невесте, ведь все приличия должны быть соблюдены.
Адреналин бьет в виски, горячий и ясный. Страх? Нет. Теперь только азарт. Ты начал, Павел. Теперь моя очередь.
Я резко выхватываю букет из рук Полины. Она вскрикивает от неожиданности шепотом:
—Мам!
— Нет, это мой выход, — говорю я. — Как же не поздравить твоего папу с самым счастливым днем.
— Не лезь, Поль, — Антон поправляет очки на носу. — Мы просто наблюдаем.
Делаю шаг вперед. Потом второй. Алый шелк платья шуршит, каблуки четко стучат по паркету, отбивая ритм моего бешеного сердца. Десятки глаз, десятки камер поворачиваются ко мне. Шепоток пробегает по залу:
— Это же бывшая жена... О Боже... Что она…
Стараюсь для ваших сплетен, мои дорогие.
— Может, мы ее остановим? — спрашивает моя мама.
— Поздно, — отвечает печально моя бывшая свекровь. — Хотя такой мне Мира больше нравится. А то тебя напоминала в молодости…
Камеры щелкают со всех сторон.
Да, я — бывшая жена.
Да, я не боюсь этой свадьбы.
Да, я намерена превратить ее в фарс.
Да, я хочу, чтобы о свадьбе Божены и Павла судачили накаждом углу и всякий раз перескакивали с невесты на меня.
Я буду главной героиней этой свадьбы.
Вижу, как Божена, оторвавшись от его губ, ловит каждое мое движение. Ее глаза — круглые, испуганные, как у крольчихи перед выстрелом.
А Павел вскидывает бровь.
— Я так за вас рада! — ускоряю шаг и расплываюсь в улыбке. — По праву бывшей жены первый букет невесте буду дарить я!
24
Я делаю шаг. Каблук четко стучит по паркету, звук гулко отдается в моей груди. Шаг. Еще шаг. Подхожу вплотную. Чувствую, как Божена инстинктивно отстраняется, но рука Павла на ее локте удерживает ее на месте.
Протягиваю пионы. Их нежно-розовые головки дрожат у меня в руках. Божена машинально, как во сне, берет их. Ее пальцы ледяные, влажные, скользят по моим. В глазах – паника и полное непонимание.
В этот момент я приобнимаю ее за плечи. Чувствую, как она вся сжимается, замирает. Наклоняюсь к ее щеке. Пахнет тональным кремом и потом. Целую. Легко, как бы невзначай. Шепчу прямо в маленькое ушко под фатой:
— Я не шутила, когда говорила, что приду на вашу свадьбу.
— Что ты задумала…
Отстраняюсь, ловлю ее взгляд – Божена растеряна в полном недоумении. Она не двигается, букет пионов прижат к груди, как щит. Адреналин бьет в виски горячими волнами. Поворачиваюсь к Павлу.
Он стоит неподвижно, как изваяние. Лицо – каменная маска. Только глаза живые – темные, глубокие, смотрят на меня с прищуром, с немым вопросом и… любопытством? Чего ждешь, Паш? Скандала? Слез?
Или я тебя сейчас развлекаю?
Вероятно, дело в том, что я сейчас явно развеяла его скуку.
В его глазах столько жизни, что мне вновь становится больно за наше прошлое, в котором его взгляды на меня были всегда уставшими, терпеливыми или раздраженными.
Поднимаю руку. Касаюсь его щеки. Кожа гладкая, только что выбритая, пахнет его дорогим, терпким одеколоном – запах, который когда-то сводил меня с ума. Теперь он обжигает. Улыбаюсь шире, впиваясь взглядом в его.
— Павел… — мой голос звучит ниже, интимнее. — Не думала, что нас ждет вот такое будуще... Развод… а после твоя свадьба. — Делаю паузу, ловя его дыхание – ровное, слишком ровное. — Но… я желаю тебе счастья.
Он прищуривается сильнее. Сомнение, настороженность, недоверие – все это читается в его взгляде. Его губы плотно сжаты. Он не верит ни единому моему слову.
Потому что он знает — не желаю я ему счастья с Боженой. Я желаю ему тоски рядом с ней. Зудящего неудовлетворения. Скуки.
— Но эта свадьба не изменит того, что ты был в моей жизни, а я была… в твоей.
И тут – порыв. Дикий, неконтролируемый. Прежде чем мозг успевает крикнуть «стоп!», тело уже движется. Я встаю на цыпочки, руки сами взлетают к его лицу, ладони прижимаются к горячим щекам.
Я его целую.
Не нежно. Не по-дружески. Глубоко, властно, с языком. Со всей яростью, обидой, тоской и с той страстью, что оставила меня после двадцати пяти лет брака.
Вкус его – знакомый, родной – кофе, мята, что-то неуловимо его. Взрыв в голове. Щелчки фотоаппаратов становятся частыми, как пулеметная очередь, сливаясь в один оглушительный треск.
За спиной – взрыв шепота, возглас ужаса, чей-то сдавленный крик. Но сейчас существуют только его губы, его тепло, его неподвижность.. Он не отталкивает. Не отвечает. Но и не отстраняется. Замер.
Шок? Удивление? Что-то еще? Но его дыхание сбилось.
Я отрываюсь первой. Резко. Стою перед ним, дышу часто-часто. Губы горят. Улыбаюсь. Широко, вызывающе и даже безумно.
Поднимаю руку, вытираю тыльной стороной пальцев влагу с губ – его слюну, свою помаду. Движение небрежное, дерзкое.
Тишина на секунду становится абсолютной. Даже фотографы замерли.
— ТЫ, ЧТО, ШАЛАВА УСТРОИЛА?! — Визгливый, истеричный крик разрывает тишину. Мать Божены, тучная женщина в перетягивающем ее кричащем платье, кидается ко мне, лицо багровое от ярости, кулаки сжаты.
Но она не успевает сделать и двух шагов.
— Да кто это еще тут шалава?! — Голос моей матери отвечает жестко и тихо. Ледяной, смертельно опасный.
Смело выходит горделиво в ыходит к скандальной тетке, осанка – королевы, готовой казнить дерзкого плебея. Ее взгляд – презрительный, уничтожающий.
— Уж не тебе, лимита, про шалав-то говорить. Свою-то дочь погляди, в чужую постель пролезла!
Божена, наконец, ахает, будто очухивается от транса. Букет пионов выскальзывает из ее ослабевших пальцев, падает на ковер с глухим шлепком. Лепестки рассыпаются. Она отшатывается, лицо мертвенно-белое, глаза – огромные. Она разворачивается и кидается прочь, к дверям в углу зала, за которыми коридор ведет к уборным ЗАГСа. Ее белое платье мелькает, как призрак.
Хаос. Гул голосов нарастает. Кто-то кричит, кто-то смеется нервно. Фотографы носятся, как стервятники, ловя каждый кадр: разбитый букет, убегающую невесту, разъяренных матерей, нас с Павлом.
К нам подскакивают Поля и Антон. Поля хватает меня за руку выше локтя, ее пальцы впиваются в кожу.
— Мам, все, хватит! — Ее голос резкий, командный. — Тебе нужен воздух. Пойдем. Сейчас же.
Антон встает рядом с Павлом, загораживая его от части взглядов, его лицо – маска холодного раздражения.
— Пап, у тебя невеста убежала… Если ты не отменяешь свадьбу, то…
— Не отменяю.
Он смотрит на меня. Все так же прищурившись. Шок прошел. В глазах теперь – буря. Гнев? Недоумение? Что-то еще, темное и незнакомое? Его губы все еще влажные от моего поцелуя. Он не вытирает их.
Поля уже тянет меня к выходу, к боковой двери, подальше от центрального ада. Я сопротивляюсь на мгновение, оглядываюсь через плечо. Ловлю его взгляд. И подмигиваю. Один раз. Быстро, дерзко, с той самой вызывающей улыбкой, нак оторую я только способна.
— Нас ждет еще банкет, милый, — шепчу на прощание, зная, что он прочтет по губам.
25
Когда Мира протягивает Божене пионы, я понимаю, что моя бывшая жена решила мне ответить на мое подмигивание. Если честно, что я ожидал от нее лишь возмущения, обиды, гнева, но ничего это в глазах Миры я не вижу.
Она шепчет что-то в ухо Божены. Та бледнеет. А потом... потом Мира поворачивается ко мне. Медленно и плавно.