— Потому что в нашей семье такие правила.
Шаг вперёд. Ладонь хватает мой подбородок, задирая лицо к свету.
— Я не буду у тебя спрашивать разрешения быть с другой, — прожигает черными глазами во мне дыры, — я тебе не мальчик, который боится мамочку. Твоя роль — быть женой. Улыбаться на ужинах, мероприятиях, сюсюкаться с нашими внуками. Мне этого достаточно. Такой у тебя возраст. Предпенсионный. Что же поделать бабий век короток.
— Я не хочу улыбаться рядом с тобой на ужинах… — шепчу и хватаю его запястье, чтобы убрать его руку от моего лица.
— Неужели развод? — насмешливо спрашивает он с издевкой округлив глаза. — Ой, напугала! — смеется.
Возвращается к двери и презрительно кидает:
— Думаю роль разведенки, которая размазывает сопли и слезы по лицу и сидит на содержании бывшего мужа, тебе отлично подойдет.
Переговорная начинается плыть перед глазами. Поднимается тошнота, кружится голова.
Я потеряла для Паши ценность. Я для него — старая клуша, от которой его тошнит. От которой веет болезнью и старостью.
Вновь оглядывается:
— Ты права. Наши дети выросли, я их поднял на ноги, — хмыкает, — отцовский долг отдал. Смысл быть сейчас с тобой?
— Никакого, — мне зябко.
Я падаю на один из стульев. Ноги меня не держат, и я могу грохнуться в обморок.
— С этого дня тебя больше не пустят ко мне в офис, — Паша окидывает меня разочарованным взглядом. — Будешь в черном списке у охраны. И твою сегодняшняю истерику мои адвокаты оценят в серьезные убытки для компании. Как в финансовом плане, так и в репутационном.
— Когда будут готовы документы на развод? — стараюсь сфокусировать взгляд на Паше, сопротивляясь липкому обмороку, что затягивает меня в холодную темноту.
— Сегодня. Я не буду тянуть.
Выходит, и я под волной слабости сползаю со стула на пол. Слышу раздраженный голос Паши за дверью:
— Алиса, займись моей женой. Она опять там устроила драму на пустом месте.
3
— Господи, Мира, — папа сердито заглядывает в мое лицо и похлопывает по щекам. — Что случилось... Где Паша?
— Он с другой, — отмахиваюсь от жилистой и морщинистой руки отца.
Алиса зря его вызвала.
Он всегда уважал и даже восхищался моим мужем.
Говорил:
— Он человек жесткий, сильный и волевой. Таким мужчина и должен быть. Никогда не распустит нюни.
Делаю глоток воды.
Алиса отвела меня в комнату отдыха для старших менеджеров, сунула ватку с нашатырем под нос и угостила кислой карамелькой.
Помогло.
Меня немного отпустило.
— С другой? — папа не понимает.
Фокусирую на его лице взгляд. Даже морщины у него какие-то злые и презрительные, а глаза в сеточке лопнувших капилляров смотрят на меня обвиняюще.
Папа всегда так на меня смотрел.
— У него другая женщина, пап, — говорю я.
И все же не могу сдержать в себе отчаянный всхлип, который взрывается в груди острой болью. Прижимаю ладонь ко рту в попытке успокоиться.
— Он мне изменяет... — шепчу во влажные пальцы.
Папа не удивляется.
Папа не возмущается.
Папа не теряется от моего признания.
Судя по его вскинутой брови, он не понимает моей истерики. Меня накрывает одиночество.
— Возьми себя в руки, бога ради, — хлестко говорит он и отступает к креслу, в которое медленно садится.
Ему в прошлом году заменили правое колено, поэтому сейчас он немного медлительный.
— Мы разводимся, — сглатываю я, а мои слезы высыхают.
Не перед отцом мне рыдать и быть слабой.
— Это Павел тебе сказал? Или ты сейчас просто бьешься в истерике, как маленькая девочка в пубертате?
Я аж открываю рот от холодного цинизма отца.
— Уж не в твоем возрасте сопли распускать из-за любовницы мужа, — кривит тонкие морщинистые губы. — Ты, что, Паше скандал здесь закатила? В его офисе? Перед подчиненными?
Я ничего не отвечаю. Мой отец тоже изменял маме и поэтому не видит проблемы в том, что у моего мужа на стороне другая женщина?
— Мира, в двадцать лет простительно разводиться из-за интрижек мужа, — отец снисходительно вздыхает и окидывает меня таким презрительным взглядом, что мне хочется помыться.
Хочется содрать с себя кожу.
— Хотя и в двадцать лет у женщины должны быть мозги.
За дверью раздаются приглушенные голоса, среди которых я слышу раздраженный тембр Павла.
Он еще тут?
Мой папа со вздохом встает:
— Пойду-ка я побеседую лучше с Пашей, — цыкает и вновь бросает на меня разочарованный взгляд. — Я позвоню маме. Пусть она тебе сопли вытирает.
Шагает к двери и отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Я его в очередной раз разочаровала.
Он открывает дверь и громко окликает Павла:
— Паша, здравствуй!
И делает медленный шаг вперед, а я вскакиваю и следую за ним:
— Не смей унижаться перед ним!
Папа с резкостью, которой я не ожидала от человека с больным коленом, разворачивается ко мне. Щурится и цедит сквозь зубы:
— Тебе бы поучиться мудрости у мамы. Она никогда не позволяла себе так размазывать сопли по лицу. Где твоя гордость, Мира? Достоинство?
— О, Александр Иванович, — летит из глубины коридора насмешливый голос Павла. — Приехали дочку спасать от мужа-негодяя? Я тороплюсь.
— Неужели не найдешь и пяти минут для тестя? — папа шагает к Павлу, который ждет его у лифтовой площадки, сунув руки в карманы брюк.
Он стоит у лифтовой площадки, сунув руки в карманы брюк. Такой надменный. Такой недоступный. Такой насмешливый.
— Неужели не найдешь и пяти минут для тестя? — папа шагает к нему, оставляя меня одну в коридоре.
Я вижу, как они обмениваются мужскими взглядами — понимающими, снисходительными. Будто я — непослушный ребенок, которого нужно поставить на место.
— Мира, — Павел бросает на меня холодный взгляд, — приведи себя в порядок. Ты выглядишь как сумасшедшая. Ты позоришь отца.
Из соседнего кабинета высовываются любопытные лица сотрудников. Кто-то шепчет, кто-то прячет ухмылку. Они все видят. Все слышат.
— Пап... — мой голос дрожит, но я все еще пытаюсь достучаться. — Ты должен быть сейчас на моей стороне.
Отец даже не оборачивается.
— Ты слышала мужа, — бросает он через плечо. — Приведи себя в порядок.
Павел нажимает кнопку лифта и, не глядя на меня, произносит:
— Что же, Александр Иванович, с вами я готов обсудить условия нашего развода. Однажды мы обсуждали нашу свадьбу, а теперь пришло время развода.
— Не горячись, Паш. Дай ей время прийти в себя. Возраст у нее сейчас такой. Плюс еще проблемы с гормонами.
Двери лифта открываются. Они заходят внутрь вместе — мой муж и мой отец. Два самых важных мужчины в моей жизни.
И ни один из них не оглянулся.
Лифт закрывается.
Я остаюсь одна посреди коридора, под перешептывания коллег, под их жалкие, сочувствующие взгляды.
Мои ноги подкашиваются. Я медленно приваливаюсь к стене, а иначе я осяду на пол
— Мира, — ко мне на носочках подбегает Алиса и зло зыркает на коллег, — обед еще не скоро. Возвращайтесь к работе
Она вновь сует мне в руки бутылку воды, вытирает слезы и заглядывает в глаза с примиряющим шепотом:
— Ваш отец успокоит вашего мужа. Я поэтому ему и позвонила.
А вокруг — только чужие глаза, которые уже завтра разнесут эту историю по всему офису.
— Ты знаешь, кто она? — хватаю ее за руку и стискиваю ее тонкие пальцы до хруста. — Знаешь? Кто?
Кусает губы и коротко кивает.
— Кто?
— Моя старшая сестра, — едва слышно шепчет и совестливо отводит взгляд. — Божена.
4
— Если Павел Витальевич узнает… — Алиса решительно заталкивает меня обратно в комнату отдыха, — он меня **прибьёт**…
Захлопывает дверь, к которой приваливается спиной.
— Твоя сестра? — уточняю я.
— Да, — презрительно кривит губы.
Но кроме презрения к старшей сестре в глазах Алисы, я вижу… ревность. Она такая явная и острая, что я осязаю её кожей.
Алиса… влюблена в моего мужа?
Что за бред?
— Я заболела… осенью, — зло шепчет она, — и я попросила Божену заехать **в** химчистку за пальто вашего мужа и закинуть его в офис. С этого всё началось…
Алиса сжимает кулаки, ногти впиваются в ладони, но она, кажется, не чувствует боли. Её голос дрожит, но не от страха — от ярости.
— А потом я… попала в больницу… с отравлением, — Алиса мило улыбается, — только грипп отошёл… и я с отравлением… И Божена заменила меня на эти пару недель…
Она резко обрывает свой рассказ, будто слова жгут ей язык. Глаза блестят неестественным блеском — не от слёз, а от бессильной злобы.
— Понимаете теперь, почему он вдруг так часто задерживался на работе? — её смех звучит горько, почти истерично. — Божена… Она ведь специально рассказывала мне, как он…
Алиса вдруг замолкает, будто осознав, что сказала лишнее. Но по тому, как её взгляд метнулся в сторону, как сжались плечи, я понимаю: она не просто знала. Она видела.
Вновь смотрит на меня, и я понимаю по её разочарованному взгляду, что она хотела бы занять место сестры.
— Я просила её прекратить…
Алиса осознаёт, что в своей ревности рассказала многое и про себя. Теперь хочет оправдаться и сыграть честную и возмущённую девушку, но…
У неё сейчас одна цель — стравить меня и сестру.
— И я думаю… думаю, что она залетела от вашего мужа.
Губы Алисы искривляются в уродливой гримасе — будто ей противно даже произносить это вслух.
Будто её сейчас стошнит прямо на меня.
Я цепенею, кровь отливает от моего лица.
— Да-да, вы не ослышались, — теперь её голос звучит сладко, ядовито. — Она уже две недели таскается по врачам, но скрывает. А вчера я случайно увидела её переписку с подругой…