Пальцы сами собой сжимаются в кулаки.
— Я пришла поговорить, — перехожу на шепот, вкладывая в каждое слово ту боль, что поймет каждая обманутая женщина. — Поговорить и посмотреть в эти... бесстыжие глаза.
Голос предательски дрожит. Консьержка прищуривается, изучая меня, как биолог — странное насекомое. Я вижу момент, когда она понимает: перед ней не истеричная дура, а женщина, которую предали.
— Значит, это был ваш муж, — хмыкает она. — А я все гадала, чей же это красавчик сорвался с поводка. — Ее толстые пальцы играют с бейджиком на груди. — Хорош чертяка, — криво улыбается, подбоченившись, — сама всегда заглядывалась, когда он мимо проходил. Такой весь деловой, крутой... И... — вот теперь в ее глазах проскальзывает что-то человеческое, — никогда не здоровался. Никогда.
— Не замечал, да? — уточняю я, чувствуя, как в груди разливается сладкий яд мести.
Лицо консьержки напрягается. Попала в цель.
— Он здоровается только с теми, кто ему полезен, — добавляю мягко, будто делюсь женской тайной. — Замечает только тех, от кого он может что-то поиметь. А вы... — мой взгляд скользит по ее строгому и простому платью с белым воротничком, — вы для него просто часть интерьера. Как этот диффузор.
Она вздрагивает, будто я ударила ее по щеке. Вот такой у меня муж. Он не уважает людей, которые ниже его по статусу. Они для него не существуют.
— На прошлой неделе, — обиженная моими словами консьержка кривит накрашенные губы, — ваш муженек заставил охранников удалить одну запись.
Горло сжимается. Видимо, консьержка действительно симпатизировала равнодушному Павлу. Он же у меня красавчик. Таких мужиков, как он, можно увидеть лишь в кино: высокий, широкоплечий, четкие и резкие черты лица, жгучие глаза... Те самые глаза, что смотрели на меня с такой нежностью в начале и с таким отвращением в конце.
— Какую запись? — спрашиваю, хотя уже знаю ответ.
Знаю по тому, как дрожат мои руки и как ноет пустота внизу живота.
— Ваш муж, — консьержка переходит на официальный тон, будто зачитывает доклад серьезному профессору, — и... — подбирает подходящее слово.
— Эта шлюха... — вырывается у меня, и голос вдруг становится чужим, хриплым.
Весь мир против меня, но я должна выстоять.
Да, глаза жгут слезы, сердце сжимают холодные когти обиды и страха перед будущим, но... я выстою. Я запомню каждое слово моего мужа о том, что я — высохшая мумия, с которой противно спать в одной кровати. Нельзя такое говорить женщинам. Нельзя. Ни при каких обстоятельствах.
— Они занимались в лифте грязным непотребством, — сердито заканчивает консьержка.
О, Павел любит спонтанную близость. В нашей юности он мог в любой момент затащить меня в темный угол и взять. Грубо, глубоко, игнорируя мой стыд и шепот, что нас могут услышать или увидеть. Я будто чувствую на бедрах его жадные и требовательные руки, которые торопливо задирают юбку, его горячее дыхание на шее...
— А копия осталась? — спрашиваю тихо, будто живая мертвечина.
— Копия? — Консьержка ехидно поджимает губы, будто только этого и ждала. — У нас тут строгая политика конфиденциальности...
Она завела игру. Дразнит, намекает, что видео с камер наблюдения сохранились. А это видео мне точно пригодится. Я еще не знаю зачем, но я должна его достать.
— Вам бы с мальчиками из охраны переговорить, — консьержка вздыхает, — до меня-то лишь слухи долетели. Может, про видео и придумали. Знаете, мужики тоже любят сплетни распускать.
Она поворачивается, покачивая широкими бедрами, и медленно шагает обратно за стойку, намекая, что я могу идти в гости к Божене. Она отпускает меня с миром, но я все же увидела в ее глазах праздное любопытство: "Интересно, на что способна эта глупая жена?"
— А где можно охрану найти? — голос звучит ровнее, чем я ожидала.
— На цокольном этаже. Направо от грузового лифта, — облокачивается о стойку и задумчиво поправляет диффузор с тонкими черным палочками. — Вот как… Я лишь диффузор для этих богачей.
И куда мне?
К Божене или к охранникам?
7
— Паша, а ты что-то рано, — слышу кокетливый голосок за дверью.
Смеется.
Щелкают ключи в замочной скважине, а мое сердце вторит сильными ударами каждому повороту замка.
Я хочу сбежать, но я останусь.
Дверь распахивается:
— Ты так по мне соскучился, да? Но у тебя же есть ключи…
Смех резко обрывается, ведь на пороге стоит не Паша, а я, его жена.
Божена испуганно замирает, широко распахнув глаза.
Какие у нее длинные и густые ресницы.
— Ой… — сипит она и хочет в испуге закрыть дверь, но я машинально выставляю ногу вперед и острым носком туфли останавливаю тяжелое железное полотно.
Боль пронзает пальцы, но я даже не моргаю.
— Здравствуй, Божена, — говорю так сладко, что сама чувствую, как сахарная глазурь словно обволакивает каждое слово. — Можно войти?
— Я… не ждала… я… — крепко сжимает ручку двери.
Правда, красивая. Короткая и тоненькая ночнушка с кружевом по подолу подчеркивает аппетитные изгибы ее сочного тела и полную грудь.
Значит, моего Пашу потянуло на сладких булочек с большими коровьими глазами?
А я же — сушеная вобла с кожей-пергаментом, и на мне ночнушки из шелка с кружевом не так соблазнительно струятся.
— Скоро Паша… Паша приедет… — тихо сипит Божена.
Я медленно переступаю порог, заставляя ее попятиться. Дверь с тихим скрипом закрывается за моей спиной.
— Пожалуйста… — Божена прижимается к стене, будто пытаясь стать частью обоев прихожей — нежно-розовых, с золотыми завитками. — Паша будет недоволен…
— Я его жена, — напоминаю я. — И ты пугаешь меня моим же мужем?
Кидаю взгляд на ее грудь, которая мягко и провокационно колышется при каждом неровном вдохе.
Свои? Или вставила?
Поднимаю взгляд на бледное лицо Божены, которая продолжает играть испуганную лань перед хищником.
Только вот какая из меня хищница? Я — уставшая женщина, которая сидит на сильной гормональной терапии.
— Ты мне кофе не предложишь? — горько усмехаюсь я.
— Я люблю его, — неожиданный и смелый ответ на мой вопрос. — И я… я… — хочет найти себе оправдание, — я старалась бороться…
— Хватит, — прижимаю пальцы ко лбу.
Все это реально.
Любовница Паши — реальна. Красивая, фигуристая и с большой грудью, а я все никак не могу принять эту правду.
Слишком больно, но в то же время… прозаично и буднично.
И банально.
Я обескуражена. Мой муж — такой же, как и остальные мужики при деньгах и власти.
Не благородный принц, не верный рыцарь, а обнаглевший мужик, который решил, что имеет право на любовницу.
— Мира, послушайте… — шепчет Божена и суетливо приглаживает волосы. Убирает их за уши, открывая холеное свежее лицо, — я вам не враг…
— Правда? — смеюсь. — А кто? Подруга, что ли?
— Ну… — она запинается, путается в собственных мыслях, как в кружевах своего пикантного белья. — Я… — смотрит на меня наивно и глупо, — всегда отпускала его к вам…
— Чего?! — я хохочу.
Резко и некрасиво, а Божена отводит взгляд.
— Отпускала? — повторяю я и делаю шаг к Божене. Заглядываю в ее лицо. — А ты кто?
Может быть, моя свекровь была права в том, что мне стоило переиграть эту шлюху и оставить ее ни с чем. Стоило ее сожрать? Стоило оставить без Паши?
Но… я же поддалась эмоциям. На языке горчит разочарование.
— Отпускала, — я вновь смакую эту возмутительную глупость.
— Мне было достаточно просто его любить…
Боже мой, какой бред. Ни одна из таких нимф с большими и красивыми глазами почему-то не любит доставщиков из "Яндекса". Или милых парнишек, которые стоят за стойкой в забегаловках и кричат: "Свободная касса!"
Нет, они все хотят любить богатых и успешных мужиков.
— Тебе же надоело его просто любить, — возражаю я, но без ярости или ненависти. С принятием, — ты ведь беременна, да?
Поднимает на меня удивленные глаза, словно увидела во мне не жену Павла, а экстрасенса, способного читать мысли.
Прелестная красавица. Наверное, она также смотрит на Павла, когда давится его мужским достоинством.
А я так смотреть не умею. Да и выглядеть это будет глупо. Мне же сорок пять. Я не девочка, чтобы вот так хлопать глазками.
— Как вы узнали…
— Твоя сестра рассказала.
И мне удается на секунду выдернуть настоящую Божену на свет. Глаза ее темнеют, по лицу пробегает тень презрения и гнева.
Нет, передо мной не трепетная лань стоит, а злобная гиена, которая лишь прикидывается очаровательной глупой женщиной.
Щелкает замок, ручка на внутреннем полотне двери дергается вниз, и дверь открывается.
— Он пришел, — попискивает Божена, мгновенно снова превращаясь в испуганную птичку. Но в ее глазах уже мелькает торжество — ее рыцарь на белом коне прибыл.
Она надеется, что он защитит ее.
Дверь распахивается, и в проеме возникает Павел. Его дорогой костюм слегка помят, а в руках — ключи от машины.
— Почему у тебя дверь не заперта? — грозно вопрошает он и мрачно замолкает, увидев меня.
8
Павел все-таки пришел к своей красавице, и, предполагаю, у моего отца не вышло уговорить его спустить ситуацию с разводом на тормозах.
Стоит на пороге квартиры грозный и недовольный. Желваки играют на щеках, а на висках вздулись вены. Крепко сжимает ключи от машины в кулаке. Аж костяшки побелели. Крылья носа вздрагивают при выдохе.
Хорош, черт, и ведь он знает об этом.
Знает, что женщины засматриваются на него. Знает, что деньги и власть делают его еще привлекательнее.
Знает, что его сорок пять лет — это не мои сорок пять.
Весь мир у его ног, и он может взять любую женщину, а я стала для него обузой.
Как же все это грустно.
И несправедливо.
— Что. Ты. Тут. Делаешь? — чеканит каждый слог глухим голосом.
А я испорчу Божене ее сюрприз с беременностью. Хотела упаковать тест с двумя полосками в красивую коробочку и обвязать ее ленточкой?