— Да, мы многое упустили в твоём воспитании, — мама разочарованно качает головой, — но теперь нам с твоим отцом остаётся только наблюдать, что будет с тобой.
10
— Я как честный мужчина оставляю тебе этот дом, — заявляет Павел, развалившись на диване.
Пьёт кофе, что-то смотрит в телефоне и хмурится.
На втором этаже суетятся двое его помощников. Собирают его вещи.
Я вернулась от мамы разбитой, униженной и растерянной.
С изменами Павла я узнала о некрасивой стороне нашей семьи: никто из наших мужчин не отличался верностью и уважением к жёнам.
Я жила в счастливом неведении. Восхищалась любовью моих родителей, верила Павлу и любила.
А не должна была.
— Мам, — раздаётся за спиной голос старшей дочери Поли, — вы правда разводитесь?
Я оглядываюсь.
Ей двадцать пять. Паша после университета поставил её во главе одного из своих филиалов, и она справилась, хотя никто не верил, что хрупкая девушка сможет управлять капризным коллективом. Она смогла. Без криков и без истерик.
— Ты думаешь, я пошутил? — Паша откладывает телефон. — Или, как сказал бы твой брат... это был пранк?
— У твоего отца другая женщина, — пожимаю плечами, — а со мной... ему противно ложиться в постель.
От дочери веет лёгкими духами — что-то свежее, с нотками бергамота. Это её новый парфюм, подарок от коллег на день рождения.
— О, решила поделиться с дочерью интимными подробностями нашей жизни? — Паша вскидывает бровь.
Домой к вечеру он вернулся от Божены без гнева и раздражения, и я понимаю почему: он удовлетворил свою красавицу, снял напряжение, ярость и расслабился.
Сейчас он под мощной дозой эндорфинов, и могу ждать от него лишь ленивое высокомерие и вальяжные насмешки.
— Это твои слова, — пожимаю плечами.
— Я от них не отказываюсь, — делает глоток кофе, не отводя от меня взгляда.
Горячий пар поднимается от чашки, смешиваясь с горьковатым запахом свежего эспрессо.
Он пьёт кофе чёрным, без сахара — всегда так.
Этот терпкий аромат раньше ассоциировался у меня с утрами, когда он, ещё сонный, целовал меня в шею, а я смеялась и отстранялась: «Паш, ты не побрит. Царапаешься».
Теперь этот запах кажется мне ядовитым.
На втором этаже гремят ящики, слышен скрип паркета под тяжёлыми шагами помощников. Они переговариваются вполголоса.
Их голоса глухо доносятся через потолок, будто из другого мира. Один из них роняет что-то металлическое — раздаётся звонкий удар, за которым следует сдержанное ругательство.
— Я с вас три шкуры сдеру, если что-то сломаете! — кричит Павел, глядя на потолок. — Безрукие ослы!
— Это Божена, — разворачиваюсь к молчаливой дочери, которая лишь сглатывает. — Ты знаешь Божену?
Павел ставит чашку на стеклянный столик с глухим звоном. Звук резкий, будто точка в конце предложения.
— Не втягивай дочь, Мира, — чётко проговаривает он. — Мне было достаточно того, что ты испортила мне переговоры.
— С корейцами? — едва слышно спрашивает Поля.
Павел медленно поднимается с дивана. Его движения плавные, как у хищника, уверенного в своей силе.
— Я тебе позвонил, чтобы ты маме слёзы повытирала, — хмыкает и поправляет полы пиджака. — Ты же девочка, — делает шаг к дочери, которая медленно выдыхает. — А с Боженой я тебя обязательно познакомлю лично.
Выдерживает многозначительную паузу, затем тихо, но твёрдо говорит:
— И вы с ней обязательно подружитесь.
Паша не оставляет дочери выбора своим категоричным заявлением.
— Может, ты ещё обрадуешь нашу дочь новостью, что твоя милая Божена ждёт ребёнка?
Я вскидываю подбородок и с трудом выдерживаю тёмный, тяжёлый взгляд Павла.
Я инстинктивно втягиваю воздух, когда он наклоняется в мою сторону. Запах его одеколона — дорогого, с древесными нотами — теперь кажется удушающим.
Неожиданно он смеётся:
— Даже удивительно, что я так долго продержался в браке с тобой.
— У тебя будет ребёнок? — хрипло переспрашивает Поля.
— Да, — улыбается, обнажая белые ровные зубы в самодовольной ухмылке, — я снова стану папой, — дотрагивается пальцем до кончика носа Поли, — не раскисай, малышка.
Поля замирает и поджимает губы.
— Ты меня никогда не разочаровывала, — Паша касается её щеки, — и я знаю, что ты оставишь глупые обиды и ревность маме.
Целует дочь в лоб и выходит из гостиной, крикнув к потолку:
— Ускорьтесь, рукожопы!
Поля тяжёлым шагом идёт к креслу, медленно садится и глухо шепчет, закрыв лицо руками:
— Мам, как ты всё это допустила?
11
— И что ты будешь делать, мам? — спрашивает Полина. — И зачем ты скандалила при корейцах, мам?
Поджимаю губы и постукиваю по краю чашки с чаем с мелиссой и мятой.
— Мам, — продолжает Поля. — Ты же прекрасно знала, что это один из самых важных проектов папы...
— Ты не забыла, что он мне изменяет? — наконец спрашиваю я.
— А такие вопросы не решаются в присутствии чужих людей, мам, — Полина хмурится. — А потом ты удивляешься, почему папа взбесился?
— Ты на его стороне?
— Я на стороне адекватности, мам, — Полина щурится. — Ты бы меня поняла, если бы сама... — резко обрывается.
— Продолжай, Поля, — я медленно разворачиваюсь к ней.
— Если бы сама была во главе хотя бы маленького проекта, — Полина скрещивает руки.
— Вот как?
— Да, мам, — Полина не отводит взгляда. — Папа год мурыжил этих корейцев. Год, мама.
— Он мне изменяет.
— Разводись, — чётко проговаривает Полина и повторяет. — Разводись, мам, но разводись так, чтобы за твоей спиной над тобой не смеялись, а над тобой будут смеяться.
Я чувствую, как в руках рождается дрожь. Я была жалкой. Вот о чём говорит Поля. Я была жалкой перед корейцами, перед переводчиками, перед подчинёнными Павла. Я была громкой, истеричной и жалкой.
Будут обсуждать не Павла, а меня. Будут жалеть, вздыхать и прятать злорадные улыбки: жена опасного босса устроила шоу для его иностранных партнёров, и все вывернут так, что это Паша развёлся со мной.
Развёлся из-за моих истерик. Развёлся, потому что я его опозорила и потому что он такое не потерпит.
— Не буду я тебя уговаривать быть с папой, — Полина пожимает плечами, — или терпеть его измены. Сейчас никого не удивишь разводами. Люди сходятся, расходятся, но то, что ты устроила... ты в первую очередь ударила по своей репутации.
— Твой отец... назвал меня...
— Но не при посторонних, — Полина качает головой, — а ты позволила себе унижать его при других. При других мужчинах. При тех мужчинах, которые уважают женскую покорность и тихий нрав. Мам, ты же замужем не за сантехником, в конце концов. Это женам сантехников простительно орать на всю Ивановскую об изменах, лезть в драку и позориться перед соседями.
Я хочу сбежать.
— Не надо меня отчитывать...
— Ты хочешь слухов, пересудов, смеха за спиной или развода, после которого у тебя будут деньги, уважение и, возможно, помощь? М? — Полина вскидывает бровь. — Мозги включи, мам! Мозги!
Полина аж встаёт на ноги под волной гнева:
— Ты понимаешь, что развод — это не сопли и слюни?! — она уже кричит на меня. — Обидно, что папа изменяет? Сделай так, чтобы он пожалел! Сейчас ты в его глазах просто истеричка, от которой он рад избавиться!
— Не кричи на меня...
— Ты не понимаешь, — она от меня устало отмахивается, — ты опять не слушаешь. И я уверена, что ты сейчас и на меня обидишься, — смеётся, — ведь я не поддержала твой глупый перформанс перед корейцами.
Она наклоняется ко мне и всматривается в глаза:
— Ты сама никогда не добивалась уважения у других, — выдыхает в лицо, — сначала ба и деда тебя опекали, потом ты пользовалась репутацией отца. Может, поэтому папа и изменяет тебе? Может, поэтому он позволяет себе тебя оскорблять, м? Потому что нет уважения. И вот в чём проблема, мам... Я сейчас говорю про уважение в целом.
Жестокие слова.
Бьют под дых.
Морозят и перекрывают кислород, но... честные.
Забавно, от мамы я требовала честности, а когда я её получила от дочери, то хочу плакать и кричать.
— Кто ты без папы? — Поля не моргает. — И это очень важный вопрос, мама, если вас ждёт развод, мама.
— Не надо так со мной...
— И помнишь мой пятый класс? — Полина криво усмехается. — Меня тогда обижали. Ты потребовала у отца перевести меня в другую школу, а он сказал, что я сама должна поставить на место обидчиков. Ты добилась своего. Меня перевели, но история повторилась. Опять обижали...
— Неправда... В новой школе было всё хорошо...
— Нет, мам, — Полина улыбается. — Хорошо стало потом. Когда я заставила себя уважать. Когда я перестала сопли на кулак наматывать, хныкать. Когда я перестала быть жалкой, мам.
— Почему... ты мне не говорила?
— Вот и ты перестань быть жалкой, — приглаживает мои волосы на макушке, — разводись красиво.
— Я… не знаю как… — всхлипываю. — Мне очень обидно, Поля… Я же люблю твоего отца…
— Вот он тоже себя очень любит, мам, — Поля улыбается. — А ты себя любишь?
12
— Мама и папа разводятся, — заявляет Поля, хрустя чипсами, которые она достает из пачки с громким шуршанием.
Антон настороженно поправляет очки на носу — тонкая платиновая оправа холодно блестит в свете вечерней лампы, накидывая ему лет пять.
Он у нас метит в дипломаты.
Учится на последнем курсе факультета международных отношений. Весь прошлый год провел во Франции на стажировке в посольстве.
За него замолвили словечко знакомые Павла, который не стал раскрывать их имена. Слишком конфиденциальная информация, которую и жене не стоит раскрывать.
Неожиданно только сейчас понимаю, что у моего почти бывшего мужа действительно серьезные связи, которые позволят его сыну выйти на уровень международной дипломатии.
Конечно, мои родители не станут с ним ссориться.