21 декабря прошлого года я получила смс от мужа, что наша дочь больна тяжёлой болезнью. Мы были далеко друг от друга. Я в Москве, он в Люксембурге. Первым удар принял он. Мы рассмешили Бога. Все наши грандиозные планы рассыпались в прах. Вместо Рождественской поездки на сафари в Африку нужно было собираться в больницу в Брюссель на совершенно неопределённое время. Пока старшая дочь срочно покупала билеты себе и мне в Брюссель, я металась по московскому дому в отчаянии. Мне было страшно жить. И сейчас мне кажется, что бояться жить может быть ужаснее, чем бояться умереть.
Вторую неделю прошу мужа принести из подвала коробку с ёлкой. А он всё не несёт. Наконец, прижимаю его к стенке.
– Что происходит? Почему не хочешь ёлку, рассказывай! – надеваю маску психолога.
– Принесу и соберу завтра, когда вы приедете из госпиталя, обещаю. Знаешь, – признаётся неожиданно, – просто в памяти последнее действие, которое я совершил, уезжая в тогда ещё страшную неизвестность, – закрываю ставни, оглядываю квартиру ещё раз – не забыли ли чего, и выключаю ёлку. Понимаешь, выключаю до наступления Нового года.
Понимаю.
Мы уезжаем из госпиталя. Дома – ёлка. Наряженная. А муж ждёт, когда мы вместе включим на ней гирлянду. Наши пузатые матрёшки с Успенским кафедральным собором, храмом Христа Спасителя, церковью Преображения Господня весело смотрят на нас. Скоро Рождество.
О. К.
Ракушка на фоссиле
Татьяна
21 декабря 2017 г., в 21:43
Привет, Оля.
Прочитала твой пост в Фейсбуке «Рассмешить Бога». Он пронзительный! И в то же время – светлый! Всколыхнулись воспоминания о предрождественских днях 2016 года.
Я просто замерла от ужаса, когда ты сказала, что никуда не улетела на отдых, а летишь в госпиталь в Брюссель. Сразу представила, что тебе предстоит пережить. И что твоя насыщенная жизнь, которой ты привыкла управлять, уже осталась в прошлом на неопределённое время. Очень хотелось, чтобы диагноз оказался ошибочным. И сказать тебе, растерянной, ещё не понимавшей, что под твоей старой жизнью уже подведена жирная черта (да ещё накануне твоего пятидесятилетия) было нельзя. Потому что – нельзя. Потому что помню своё оцепенение, свои сжатые в тиски мозги и своё желание не думать ни о чём, просто производить какие-то нужные действия. И, конечно, надеяться, что это – ненадолго. (Как люди в начале Войны думали, что она через несколько месяцев закончится).
Слава Богу, у меня был близкий человек, подруга в возрасте моей мамы, медик по профессии, которая, работая в раковом отделении, конечно же, знала, что мне предстоит, и тоже ничего мне не говорила о будущем, просто учила проживать каждый день с выключенными мозгами, чтобы не свихнуться. Учила быть просто кухаркой, прачкой, санитаркой, медсестрой и другим подсобным персоналом. Именно персоналом, а не скрученным комком ужаса. И это было правильно. Я потом много раз говорила, что, если бы я знала, что мне предстоит пережить на протяжении следующих лет, я бы просто отказалась жить.
Я надеюсь, что моё участие в твоей жизни в этот уходящий год, как и участие твоей семьи, помогло тебе пережить его. Уж не говорю о возникшей идее романа. Писать в такое время и о таком – это вам не на сафари в Африку съездить! Ведь я тоже запомнила в мельчайших деталях тот день, когда под моей жизнью была подведена черта и выключены огни.
Ольга
21 декабря 2017 г., в 23:57
Доброй ночи, Татьяна Владимировна.
Мы запоминаем значительные события в своих судьбах, а иногда и в судьбах других, если эти события носят трагический характер. Спроси прохожего, что он делал 11 сентября 2001 года. И он тебе в подробностях вспомнит тот день по часам.
Я помню по часам тот день 21 декабря 2016 года, когда беда пришла в наш дом (кстати, сегодня ровно год). Поначалу мне казалось, что это лишь мой личный субъективный опыт. Но потом узнала, что родители в больнице помнят не просто дату, когда был назван диагноз их детей, но и кто что в этот момент делал, чем жил, что ел и в какую одежду был одет. В дальнейшем я много и часто разговаривала с родителями тех детей, которые, к счастью, уже очень давно пережили страшную болезнь и выздоровели. И не переставала удивляться, что они помнят тот день во всех подробностях до сих пор. Он отпечатался в их памяти, как древняя ракушка на фоссиле.
Тени
Если попытаться дать краткое истолкование внутренней логики акта острого горя, то можно сказать, что составляющие его процессы начинаются с попытки не допустить соприкосновения двух текущих в душе потоков жизни нынешней и былой… стоя на берегу настоящего, вглядываться в поток прошедшего, не соскальзывая туда, наблюдая себя там со стороны и потому уже не испытывая боли.
Татьяна
18 января 2018 г., в 17:51
Здравствуй, Оля.
Разбередила ты мне душу своей Элизой. Появилось желание повспоминать, как всё происходило у меня в те далёкие восьмидесятые.
Воронка
Это случилось пятого ноября 1984 года. Мы с мужем только что переехали по обмену в бывшую коммуналку. Она была загажена до предела. Двери и рамы облупились, сантехника не выдерживала никакой критики, паркет выщерблен, стены кухни покрашены жуткой тёмно-синей масляной краской. По полу ползали тараканы, а по обоям – клопы. Но это нас не пугало. Начали перевозить вещи, выводить тараканов и сдирать обои, наивно полагая, что сдираем их вместе с клопами. Семь разноцветных слоёв, переложенных газетными, мы отмачивали и отскребали шпателем один за другим, пока стены не приобрели первородный сероватый оттенок. До полной победы было ещё далеко. Тараканы, видимо, перебежали к соседям, а вот клопы не сдавались. Они ушли в подполье сухой штукатурки и совершали ночные набеги на супружеское ложе – мою старую девичью тахту. Приходилось постоянно обрабатывать её паяльной лампой. Процедуры хватало на несколько дней, но мы не теряли энтузиазма.
После житья впятером: я, муж, старший сын Володя, годовалый Андрюша и собака Мышка – в однушке на «Речном вокзале», трёхкомнатная квартира на родной «Войковской» казалась землёй обетованной. Полные решимости одержать окончательную победу над клопами, мы были готовы даже обрушить сухую штукатурку и добраться до кирпича.
Вещи стояли в коробках. Мы чувствовали себя новосёлами, приехавшими покорять целину. Андрюша уже начинал ходить, но иногда останавливался и как будто замирал на месте. Было решено его обследовать у ревматолога и невропатолога. У ревматолога успешно побывали, а невропатолога в нашей районной поликлинике не оказалось. Неторопливо примеривалась, где бы получить нужную консультацию.
В тот вечер оставили Андрюшу с моей мамой, а сами уехали в гости. Вернулись поздно и узнали, что в наше отсутствие Андрюша упал. Он стоял на кухне, держась за высокий детский стул. Мама на минутку отвернулась к плите. Вдруг раздался грохот. Андрюша неожиданно опрокинулся навзничь, потянул за собой стул, и тот ударил его по лбу. Ребёнок, конечно, поплакал, мама, конечно, испугалась, шишка, конечно, выросла, но вроде бы всё обошлось. Кто в детстве не падал?
Наутро Андрюша был какой-то вялый. Не плакал, лежал тихо, из угла рта стекала слюнка. Надо было что-то предпринимать. Детскую травму везли тогда в Филатовскую больницу. Мы решили не вызывать скорую. Завели машину, упаковали ребёнка в зимний конверт синего цвета в белый горошек и не спеша поехали. В дороге у Андрюши начались судороги, но потом всё прекратилось, и он затих. В приёмном покое долго ждали осмотра врача. Пришёл молодой хирург, взглянул, рванул молнию на конверте, схватил ребёнка – он был уже в коме – и выбежал из комнаты.
На следующий день Андрюша, к удивлению хирургов, весело прыгал в кроватке отделения реанимации, не проявляя никаких признаков сотрясения мозга. Врачи предложили перевести его в профильную Морозовскую больницу для обследования, но муж категорически отказался и прямо из реанимации под расписку забрал сына домой.
Сил противиться у меня тогда ещё не было. Да и кто мог предположить, что с этого дня на долгих пять лет нас засосёт в глубокую воронку страшной Андрюшиной болезни, выбравшись из которой побеждёнными мы ещё долго будем разгребать завалы своих искорёженных жизней.
Стены в нашей новой квартире все эти годы так и будут стоять ободранными, а клопы по непонятной причине уйдут сами. Навсегда.
Т. М.
Ольга
19 января 2018 г., в 22:05
Добрый вечер, Татьяна Владимировна.
Спасибо за «Воронку». Прошу Вас, пишите дальше, если есть силы на воспоминания. Хотя бы для меня. Мне сейчас это очень нужно. И я тоже, обещаю, буду записывать свои мысли, свои чувства, свою жизнь. Поэтому посылаю Вам в ответ воспоминания, которые я назвала «Тени».
Тени
После окончания школы я намеренно не стала никуда поступать. Тогда я страстно желала учиться в Литературном институте имени Горького и надеялась втайне от родителей устроиться на работу куда-нибудь на фабрику или завод, как по тем временам неукоснительно требовал этот особый творческий вуз – отработать перед поступлением не менее двух лет в рабоче-крестьянской среде. Все тайное становится явным. Родители узнали о моих планах, встали намертво и не пустили меня ни к рабочим, ни к крестьянам.
Благодаря папиному знакомству я стала работать младшим корректором в маленьком редакционно-издательском отделе при Московском полиграфическом институте.
Институту принадлежали два здания в разных местах Москвы. Одно – основное, многоэтажное современное, в виде приоткрытой книги, было престижно, но находилось в непрестижном месте – на Большой Академической улице, которая, кстати, была совсем недалеко от нашего дома. В двух шагах от «каменной книги» примостились корпуса Тимирязевки со своими экспериментальными огородами и садами. Мне не понравилось в этом здании при первом знакомстве, и не нравилось потом, когда я ездила туда по издательским делам.