В зале ресторана оказались одни, хотя все столики были заказаны. Никто не смог выбраться из Москвы в такой мороз, за исключением шведского посла, который с компанией гостей расположился на втором этаже в отдельном кабинете. Мой новоявленный муж каждые полчаса выходил на улицу и прогревал машину, а шведский посол, приехавший на «Volvo», и в ус не дул! Это было моё первое знакомство с «Volvo».
К моменту бракосочетания я уже отчислилась из аспирантуры и перешла работать на подведомственное папе оборонное предприятие. Взяли меня, ожидая будущих вливаний из министерства, начальником лаборатории с окладом, которому мог бы позавидовать любой мужчина. Но не деньги были моей целью, а квартира в кооперативном доме этого предприятия. Попасть в очередники я могла, только перейдя под папино крыло. Крыло, под которое я поднырнула, располагалось за Химками – в Родионово, практически в чистом поле. С работы и на работу возил служебный автобус. На новом месте мне не нравилось всё, начиная от подобострастного отношения начальства (как будто я была коронованная особа) и заканчивая работой, далёкой от моих научных интересов.
Но цель была достигнута: через некоторое время моя фамилия появилась в списках пайщиков кооператива «Ленинград», на «Речном вокзале».
Туда было решено отправить жить мою маму, хотя согласия у неё мы до поры до времени не спрашивали.
Котлован рыли так долго, что казалось, дом не построят никогда. Мы с Вадимом постоянно проверяли, как продвигается стройка. Дом планировали сдать к осени 1979 года, но рабочих рук не хватало – впереди маячила Олимпиада, призванная заменить обещанный Хрущёвым коммунизм. В ожидании, когда маму можно будет отселить, мой законный муж иногда тайно ночевал у нас на «Войковской». По утрам они с мамой старались не попадаться друг другу на глаза.
Прошёл год, прежде чем дом был наконец-то достроен. Мама не оправдала наших ожиданий – не захотела уезжать с «Войковской», где её, учительницу, проработавшую тридцать лет в местной школе, все знали. Поэтому пришлось переехать в новостройку нам троим. Чуть позже появился четвёртый жилец – собачонка по имени Мышка. Квартира была однокомнатной, моего сына Володю устроили на кухне. У окна поставили детский диванчик, который в разложенном состоянии упирался в холодильник. Рядом втиснули парту. На этой кухне он прожил почти пять лет.
Осенью 1983-го родился младший сын Андрюша. Моя мама, сжалившись над нами, проживающими уже впятером в маленькой квартирке с совмещённым санузлом, согласилась переехать. Двухкомнатная квартира на «Войковской» была в нашем полном распоряжении. Подключив ещё квартиры мамы и сестры мужа, мы сделали сложный обмен. Через полгода стали владельцами трёхкомнатной квартиры в доме, расположенном в том же дворе, что и моя старая. «Осюсествлялись мечты» – как шутил тогда Аркадий Райкин.
Устав от эпопеи с переездом, муж перед новым учебным годом в аспирантуре решил отдохнуть в Крыму. О моём отдыхе речи не заходило. Но всё равно казалось, что это начало долгожданной счастливой жизни.
А это был её конец.
Т. М.
Ольга
23 января 2018 г., в 23:20
Добрый вечер, Татьяна Владимировна.
Как у нас с Вами всё перекликается! Ещё до Нининой болезни я написала забавный рассказ о своём бракосочетании. С трудом нашла его в ноутбуке. Вот, прочтите, пожалуйста.
Тринадцать
– Невеста, где Ваш жених? – брезгливо спрашивает крупная женщина, явно с силой втиснутая в кургузый цветастый пиджачок и узкую юбку, из-под которой торчат мясистые ноги в туфлях-лодочках.
Я делаю грозный вид и почти сурово, с укоризной отвечаю:
– Сбежал мой жених!
У мадам брови ползут на лоб, украшенный сверху массивной халой из 1960-х. Она, похоже, растерянна.
– А что вы хотите? Мало того что сегодня 13-е число (спасибо, не пятница), так ещё и очередь такая. Причём, заметьте, не столько брачующихся, а как раз наоборот, яростно расстающихся! Посидел он так часок, посмотрел на всё и сбежал, – и я вопросительно смотрю на неё и заодно обвожу на всякий случай взглядом публику, заполнившую узкий коридор Тверского ЗАГСа Москвы.
Мужичок на соседнем стуле крякает, молодая худенькая женщина на скамейке напротив встаёт, одёргивает юбку и совершенно не соответствующим её хрупкой внешности низким голосом обращается ко всем присутствующим:
– Надо что-то делать. Давайте позвоним этому жениху! Он обязан вернуться. Вот слабаки мужики пошли. Подумаешь, послушал он про мою семейную жизнь.
– Кто слабак? – звучит сзади весёлый голос моего Ещёнемужа. – Никому звонить не будем, жених погорячился, но вернулся. И, подхватив под локоть, он молниеносно вносит меня в кабинет к женщине с халой.
Женщина-Хала неодобрительно качает головой. Вся процедура бракосочетания идёт не по законам жанра, принятого давно и, казалось, навечно. Жених куда-то вероломно сбежал, потом вернулся, невеста без свадебного платья, в документах указано, чтобы без музыки и без колец. Да ещё и без торжественной речи. Вот этого она никак допустить не может и, несмотря на пожелания, начинает стандартное вступление.
Знала бы она, что вся эта история с женитьбой оказалась у нас нестандартной с самого начала, с того момента, как мы пришли в ЗАГС месяц тому назад подавать заявление. В специально отведённом для этого кабинете сидела женщина – близнец той, что встречала нас тридцать дней спустя.
Зарегистрироваться в этом ЗАГСе было удобно обоим, поскольку работали мы в одной компании, неподалёку, и работали много. Поэтому поскакали подавать заявление во время обеденного перерыва. Вбежали запыхавшиеся, румяные от февральского мороза, немного смущённые и возбуждённые предстоящим действом. Размечтались уговорить чиновницу расписать нас пораньше, всего на одну неделю, тем более что были уже не юными женихом и невестой, имели двухлетнюю общую дочь и из прошлой жизни – каждый по браку с детьми. Очень надеялись на понимание. Но наткнулись на бетонную стену.
– Положено тридцать дней, и без пререканий! – грозно прорычала Цербер с ещё одной халой.
– Вы знаете, у нас редкий случай, когда можем вдвоём уехать с работы на 8 Марта, да ещё и выходные получается захватить. Купили билеты в Египет, уже оплатили отель, – вкрадчиво и очень любезно пустилась я в разъяснения.
Цербера это не волновало. Такое впечатление, что ей было приятно отказывать всем счастливым и благополучным. Она демонстративно открыла свою амбарную книгу и злорадно произнесла:
– Всё, что в моих силах предложить, – это 13 марта, на три дня раньше положенного.
Женщина откинулась всем своим мощным телом на спинку кресла. Она с интересом изучала нашу реакцию, ожидая увидеть замешательство. Была готова даже к гневу – он её вполне бы устроил. Неожиданно она начала мощно раскачиваться. Сзади неё было достаточно места, чтобы грохнуться со всей дури назад. В какой-то момент мне показалось, что спинка кресла накренилась настолько, что, преодолев точку невозврата, сейчас опрокинется вместе со своей непосильной ношей. Надо было как-то спасать положение и давать ответ, чтобы она, наконец, перестала издеваться над мебелью. Тем более что тринадцатое число было для нас судьбоносным. В воздухе повисло напряжение. Тётка с халой чувствовала себя практически богиней, она даже слегка прикрыла глаза, задрав двойной подбородок к потолку, и с хищным прищуром наблюдала за нами в ожидании поворота событий.
Думаю, она бы сильно удивилась, узнав, что значит для нас эта цифра. Мало того, что мои родители постарались и родили меня 13-го числа, так ещё и квартира, куда привёл меня жить мой Поканемуж, оказалась под этим же номером. А теперь вот ещё и жениться предлагают в эту «чудесную» дату.
Мы переглянулись и закивали головами в знак согласия.
Женщина-Хала перестала раскачиваться, зачем-то нагнулась под стол и вынырнула из-под него уже совсем с другим лицом. Как будто там, в корзине для мусора, лежали другие лица, которые она надевала по мере необходимости. Лицо с глубокими морщинами укоризны в области губ недоверчиво покосилось на наши улыбки.
Вздохнув, словно брала тяжёлый грех на душу за наше легкомысленное решение, Хала стала вносить в книгу дату и время бракосочетания. Она, похоже, уже смирилась, записывая наши отказы обменяться кольцами, прослушать торжественную речь, привести свидетелей и не включать Мендельсона. Зуб даю, что после нашего ухода она три раза втихаря перекрестилась и поплевала по углам. Так, на всякий случай.
В Египет мы всё равно полетели. Пусть и не в свадебное путешествие. Вновь ощущать себя невестой было неожиданно, забавно и даже сексуально.
Почему мы никому не сказали, что, наконец, решили расписаться, сейчас, спустя годы, я не могу объяснить. Это не было тайной, суеверием, стеснением. Просто, наверное, не придали этому того значения, которое придают миллионы людей. Зато мы сохранили деньги, нервы и силы – искренне считала я, оплачивая квитанцию в Сбербанке.
Тем не менее в назначенный день и час мы явились в ЗАГС.
13 марта ад и рай соединились на короткий миг в одном месте в центре Москвы.
Очередь за «актами» была немаленькая, причём разводящихся, абсурдно сидящих в одном зале с брачующимися по причине ремонта одного из залов и в связи с этим отсутствия мест, было значительно больше. Шутка бога любви? В любом случае, что-то в этот день пошло не так и для сотрудников заведения. Все запланированные часы приёмов были сдвинуты на неопределённые сроки. То из-за пробок в городе опаздывали свидетели, то не приходил для развода чей-то супруг.
Через наш холл в соседний, торжественный зал регистрации, прошмыгивали невесты, волочившие по побелке длинные подолы подвенечных платьев, семенили женихи, начищенные туфли которых мгновенно покрывались тонким слоем предательской белой пыли. За ними следовали свидетели, друзья и роственники брачующихся. Девушки периодически взвизгивали, глядя, как на их туфли ложится белый незамысловатый узор, мужчины демонстративно морщились, но сохраняли на всякий случай торжественный вид. Больше повезло невестам. Белые платья, фата и туфли выглядели вполне романтично на фоне витающей в воздухе строительной пыли. Было киношно и пахло свежей краской.