Мы сидели в очереди словно на обычный приём к какому-нибудь мелкому начальнику, в ожидании часа Х, когда нас пригласят подписывать бумаги, официально подтверждающие перед лицом нашего государства и общества, что мы спим друг с другом и ведём совместное хозяйство. Моему Безпятиминутмужу постоянно звонили по работе, и он отходил к самому дальнему окну, поскольку связь в зале ожидания была очень плохой. Я рассеянно просматривала редакционные документы, которые нужно было сегодня после обеда отправить в типографию, но каждый раз отвлекалась на разговоры вокруг. Свободных стульев в отсеке «праведных» брачующихся не было, и мы сели вместе с разводящимися «грешниками». Споры о пользе или вреде брака здесь шли нешуточные и походили на битву полов в грозной борьбе за свободу. И это всё было карикатурно-комичным в тот день 13-го числа для нас, решивших, наконец, заполучить в арсенал наших личных интимных дат ещё одну – День образования семьи.
– Солнце, мне надо быстро сбегать в офис и подписать кое-какие банковские документы, чтобы успеть до обеда, иначе потом будет поздно. Ты не обидишься? – прошептал мой Ещёнемуж.
– Только не оставляй меня надолго с этими разъярёнными людьми, – пошутила я ему в ответ. – А если нас вызовут, а тебя нет, что мне говорить?
– Скажи, что сбежал, – он слегка прикоснулся к моим губам. Ну, а дальше вы знаете.
По дороге в типографию снимаю с ноги красивую туфлю на шпильке и надеваю старую мокасинину, чтобы не испортить каблук, давя на педали. Думаю о том, что надо сообщить маме, детям и теперь уже официальной свекрови, что мы, наконец, поженились. Но как это сделать задним числом?
– Мамуля, привет, – непринуждённым голосом начинаю я. – У меня к тебе новость, – я на всякий случай зажмуриваюсь. – Светофор переключается на зелёный, машины зловещими гудками торопят к старту, словно мы на гонках в Монако. Я открываю правый глаз и трогаюсь. – Мы с М. поженились!
В трубке гробовая тишина.
– Ты разве не рада?
– А когда вы поженились? – ледяным тоном произносит мама. Это её любимая позиция – отвечать вопросом на вопрос.
– Сегодня, – я уже почти пищу. – Приезжай вечером к нам, отметим!
Выдержав паузу, мама опять заговаривает патетично-патриотичным голосом. Я такой голос называю «сложнопечальный», как «сложно-серый» цвет у дизайнеров.
– Конечно, я рада. Жаль, что папа не дождался этого светлого дня. Кто тот счастливчик, который узнал эту ошеломляющую новость первым?
– Мамочка, естественно, ты. Ещё пока никто не знает.
– Понятно. И что же, вы заранее не готовились?
– Нет, я же сказала, что никто об этом не знает.
– Чем ты будешь сегодня кормить народ? Ты подумала? И вообще, кто придёт? – вдруг забрасывает меня вопросами, как помидорами. Чувствую себя плохой актрисой, уныло схожу со сцены.
Еды дома особо нет, вернее, она есть, но не для такого случая.
– Я что-нибудь придумаю, ты приезжай, пожалуйста, – пытаюсь отшучиваться я. – А приглашать никого не будем. Только самые близкие члены семьи.
– Ну, смотри, – как-то без особого удовольствия в голосе произносит мама, – тебе решать, как жизнь начинать.
Мне смешно, но я боюсь, что на том конце провода она почувствует мою иронию и ещё больше рассердится. Я отключаюсь и демонически хохочу. Отсмеявшись, включаю Ретро FM – надо остыть немного и порефлексировать. Впереди объяснения с друзьями.
– Чушь какая-то, – кто вообще придумал, что надо всех заранее оповещать? Но шестое чувство подсказывает, что нас, похоже, многие не поймут.
Дома меня ждёт сюрприз. В прихожей сияет солидного размера цифра 13, наспех раскрашенная красными фломастерами и слегка кривовато висящая на стене, зато в столовой в напольной вазе букет белых роз на высоких толстых ногах. Я про себя пересчитываю – 13. Нина и Саня надевают мне на волосы огромный белый бант, сделанный ими из бумаги, как оригами – когда успели? Новоиспечённый муж открывает входную дверь, и они орут: «Тили-тили-тесто, жених и невеста! Горько!», – видимо, это их первые представления о том, как должна проходить настоящая свадьба.
Теперьужемуж приходит домой с цветами, икрой и пирожными. Когда мы садимся за стол с мамой, свекровью и детьми, он достаёт откуда-то из-под полы бокал с шампанским и протягивает мне.
– На вот, выпей, – говорит он загадочно. – Только осторожно, не одним махом.
– Что это я должна одна пить? Давайте тосты говорите! – призываю я наших мам.
Они поздравляют каждая по-своему. Свекровь заявляет, что, к сожалению, вряд ли застанет тот прекрасный день, когда мы будем справлять серебряную свадьбу, а мама опять сетует, что отец не дожил до этого знаменательного дня. Они, похоже, забывают про нас. А мы едим икру и пьём шампанское, пока они погружаются в воспоминания.
В бокале было кольцо. Настоящее, обручальное. Ещё немного, и я бы его проглотила. Я увидела его в последний момент. Оно вдруг засветилось в последних каплях шампанского и призывно переливалось в хрустале бокала. Я бережно его достаю и прямо мокрым надеваю на безымянный палец.
– Вот это да! Сегодня день сюрпризов! А где твоё?
– Я без него обойдусь. Что-то кольца мне пальцы натирают. Да и не люблю я это, – смеётся мой законный муж.
Потом мы пьём чай с пирожными и много шутим. Кажется, вся обида наших мам куда-то рассеялась, да и впрямь, глупости всё это, не правда ли?
Когда глубоко за полночь наших мам развозят по домам таксисты, а девочки уже спят, мы убираем со стола и непринуждённо болтаем о рутинных делах и заботах, словно и не было этого длинного дня под номером 13.
– Ты счастлива? – спрашивает меня муж уже в спальне.
– Знаешь, говорю я, лёжа в постели, вытянув руку и разглядывая переливающееся в свете луны и ночника новенькое колечко, – вот что я решила: у наших дочек будут настоящие свадьбы! С фатой, потрясающей красоты подвенечными платьями и со всей необходимой для этого брачной мишурой. Обязательно!
– Поживём – увидим, – говорит муж и гасит свет.
О. К.
Татьяна
25 января 2018 г., в 00:35
Доброй ночи, Оля.
Спасибо за «Тринадцать». Повеселилась от души!
А всё-таки странная вещь – время. Есть время, когда мы пишем о тех или иных событиях. Есть время начала и конца самих событий. Есть время, за которое другие о них прочитают. Есть ещё одно время: время, которое проживает сам автор. Если он пишет о прошлом, то обнаруживает, что какие-то важные исторические события прошли для него незамеченными, а ничтожные с точки зрения мировых катаклизмов навсегда остались в памяти. Это преломление времени автор будет навязывать своим героям. Они тоже многих событий не заметят. Человек так устроен, что, пока вода не подступит к ногам…
Однажды в ванной нашей старой квартиры прорвало трубу. Квартира располагалась на втором этаже, аккурат над булочной. Я в дальней от ванной комнате готовилась к экзамену и ничего не замечала, пока не почувствовала, что под ногами мокро. Картина была ужасающая: паркет в коридоре вздулся, горячей воды – по щиколотку. Я только-только успела перекрыть воду, как раздался звонок в дверь. Ворвалась с руганью разгневанная заведующая булочной, стала пугать меня судом и добавила, что я уже промочила четыре мешка с сахарным песком. Впрочем, при расследовании инцидента оказалось, что намокло всего полмешка.
Ограничились ценным подарком.
Так же, как и наводнения в квартире, в те далёкие годы конца восьмидесятых, я, сосредоточенная на драме своей личной жизни, не замечала нарастающего потока событий, изменивших историю всей страны, в том числе и мою.
Странная вещь время
1986 год. Лёша
Хорошо запомнила этот день: пятница, 14 февраля 1986 года. Мы встретились у входа в сберкассу соседнего дома. Они, Володя с Лёшей, были теми, кто готовил к продаже и продавал мою машину. «Волга» и место в подземном коллективном гараже около дома достались мне незадолго до второго замужества в подарок от папы, высокопоставленного чиновника. Белая с красными кожаными сиденьями и ничтожно малым для десятилетнего стажа пробегом, она, недоступная в советское время простому гражданину даже в мечтах, неожиданно стала нашей собственностью. Муж холил её и лелеял, ублажая ежедневным техосмотром. Я, наверное, могла бы ревновать, если бы сама не была страстно в неё влюблена. Это был любовный треугольник: мы оба любили машины и то ощущение свободы в несвободной стране, которое давал личный автомобиль.
Прошло время, «Волга» кое-где проржавела и нуждалась в ремонте. Решили также осовременить систему охлаждения – перевести на тосол. Незадолго до первой Андрюшиной операции с машины были сняты бамперы, пороги и кое-что из внутренностей.
И вот теперь я была вынуждена с ней что-то делать.
После двухлетней борьбы всё неумолимо двигалось к трагической развязке: и жизнь младшего сына, и мой брак. На вторую операцию, почти безуспешную по мнению врачей, я не соглашалась, тогда как муж, наоборот, почему-то настаивал. Операции без согласия обоих родителей в НИИ Нейрохирургии не проводились. Чтобы надавить на меня, муж стал угрожать расправой моему старшему сыну Володе. В отчаянии я написала письмо ректору института, где мой благоверный после защиты диссертации работал доцентом. Просила урезонить сотрудника. Подробностей не знаю, но через пару дней его из квартиры как ветром сдуло.
Однако на этом давление не закончилось. Вскоре муж подал заявление в суд о разделе имущества и прислал мне подробный перечень с обещанием «делиться до последней ложки». Первым пунктом в этом перечне стояла «Волга». Мои иллюзии, что машина, подаренная до брака, – вне дележа, развеяли знакомые юристы. Они же посоветовали продать любимицу. Нет машины – нечего делить. А деньги, потраченные на лечение сына, взыскать невозможно.
Я решилась последовать этому разумному совету, но была в полной растерянности. Год машина простояла в гараже со сложенными внутри деталями, и у меня не было никакой возможности даже думать о её восстановлении – целыми днями дежурила в больнице.
Неожиданно всё устроилось. Подготовить машину к продаже взялся сосед Володя, который в то время работал в инструментальном цехе ЦИТО. Он же привлёк приятеля – автомеханика Лёшу, выпускника МАДИ, жившего неподалёку, у метро «Сокол». Невысокий, с рельефной фигурой спортсмена-тяжелоатлета, он, несмотря на свою молодость, вызвал у меня доверие.
Был назначен месячный срок и дана генеральная доверенность на продажу машины. По поводу денег договорились так: мне – фиксированную сумму, а всё, что удастся получить сверх, – ребятам. Однако юристы остудили мою доверчивость, посоветовав сделать доверенность на продажу без права получения денег. На всякий случай. Мои подрядчики были недовольны, но смирились, когда я сказала, что в своей порядочности уверена, а их знаю не так хорошо, как себя.
Машину готовили к продаже по всем канонам автомобильного рынка того времени: заново хромировали в ЦИТО бамперы, сквозные дыры в крыльях камуфлировали толстым слоем грунтовки, а старые шины обновляли с помощью сапожной щетки. Мне, постоянно дежурившей в больнице у сына, увидеть результат предпродажной подготовки не удалось. А он превзошёл все ожидания: выручка от продажи в два раза превысила оговоренную сумму – деньги для того времени немалые.
Поздоровались, вошли в сберкассу. Я почувствовала напряжение, исходившее от ребят, даже какую-то скрытую угрозу. Но решила не придавать этому значения. Получила деньги, разделила их на две кучки, одну – засунула в задний карман джинсов, другую протянула им. И тут же обстановка разрядилась: оказалось, что они всё-таки не доверяли мне и готовились силой отнимать свою часть. На радостях решили столь успешно завершившееся событие отметить небольшим застольем. Сначала элегантно отмечали у меня на квартире, потом поехали к Лёше – продолжить. В разгар продолжения Лёша зачем-то позвал меня в соседнюю комнату. Ничего не подозревая, я послушно проследовала за ним. Не включая света, он закрыл дверь. Со словами: «это кровать» неожиданно толкнул меня на узкую жёсткую койку у входа. И тут я начала дико хохотать.
– Чего смеёшься? Надо мной? – Лёша как-то весь сжался и выскочил из комнаты.
Больше в тот год мы не встречались. Но я часто думала о нём и представляла, что всё могло случиться по-другому, если бы не мой дурацкий смех.
И хотела этого другого.
1987 год. Ступени
Вторую операцию всё-таки провели – папа убедил меня дать согласие, дескать, отец ребёнка имеет право на шанс. Чуда не произошло, после операции стало только хуже. Предложили облучение. Начались новые хождения по мукам – изматывающие сеансы лучевой терапии, тоже практически безрезультатные.
После окончания курса облучения меня с умирающим от рака малышом выписали из больницы с напутствием: «Больше не обращайтесь, ничем помочь не сможем». Прогноз дали на полгода. И эти полгода надо было как-то прожить с ребёнком-инвалидом без всякой помощи. Труднее всего было его купать и вывозить на прогулки. Семь высоких каменных ступеней от лифта до выхода из добротного, сталинской постройки дома приходилось преодолевать по нескольку раз в день с прогулочной коляской и сидящим в ней пятилетним ребёнком.
Старший сын в это время заканчивал школу и поступал в институт, а вся моя жизнь была сосредоточена на преодолении этих ступеней. Прожила. С тремя пачками сигарет в день и напрочь загубленным позвоночником.
Не прошло и тридцати лет, как в нашем подъезде установили откидывающиеся полозья для детских колясок.
1988 год. Поток событий
«Девятка» появилась взамен проданной «Волги». Иметь «девятку», последний хит автопрома, – это было круто. Шлягер «Твоя вишнёвая „девятка“» в начале перестройки распевала вся Москва. Покупка была вынужденная – иначе выгоняли из подземного гаража. Точь-в-точь как в одноимённой комедии Рязанова. Таков был неписаный закон эпохи всеобщего дефицита. Дефицит водки был ещё впереди, но всё остальное в Москве по-прежнему доставали по блату. «Девятку» удалось купить по протекции папы. Также по блату было получено разрешение похоронить сына на закрытом к тому времени Химкинском кладбище.
Двенадцатое июля – разгар непривычно жаркого для Москвы лета. Водили нас с папой по кладбищу долго, свободных участков не находилось. Предложили клочок земли между двумя могилами в дальнем тёмном углу. Измученные, мы согласились. Договорились о рытье могилы. В день похорон папа, опытный хозяйственник, решил проверить исполнение работ. Обнаружил у полувырытой могилы двух рабочих. Они наткнулись на трубу и не знали, что делать дальше. Предложили выход из положения: подсунуть гробик под трубу. «Своих под трубу подсовывайте», – гаркнул папа-генерал.
Отличное солнечное место тут же отыскалось.
Потом были похороны.
Потом – пустота.
А в это время:
– Семья Овечкиных с детьми захватила самолёт, чтобы бежать из СССР.
– Советские войска выходили из Афганистана.
– Разгорались события в Нагорном Карабахе.
– Был подписан закон «О кооперации».
Вокруг уже бурлило, но к моим ногам вода ещё не подступила.
1989 год. Перемены
После тягостного развода с мужем и скрупулёзной дележки имущества в моей так и не отремонтированной квартире, ставшей теперь коммунальной, поселился сосед – алкоголик Витёк. Он работал мясником и был женат на стюардессе. Стюардесса всё время летала, а Витёк в её отсутствие устраивал загулы и любезно оставлял мне на кухне недоеденные макароны.
Я по инерции ходила на работу. Работа всё ещё была, а вот зарплату уже не выплачивали. Однажды меня вызвал в кабинет мой бывший сокурсник, а ныне – главный инженер.
– Таня, пора создавать кооператив.
– Зачем? – непонимающе спросила я, далёкая от коммерции.
– На соседнем предприятии уже создали, – отрезал он не терпящим возражений тоном.
Так в приказном порядке я вступила на тропу предпринимательства.
1990 год. В другой раз
Как-то, выйдя с работы, я случайно встретила на «Соколе» Лёшу. Посидели в пельменной. Вспомнили эпопею с машиной. Лёша признался, что в тот день влюбился в меня, потрясённый тем, как легко я рассталась с деньгами. Долго потом страдал. На мой вопрос, чем он сейчас занимается, Лёша, усмехнувшись, ответил: «Рэкетом проституток на Калининском. Днём качаемся в спортзале, потом сидим в ресторане „Метелица“ до закрытия. Никакой выпивки, только сок. Ну а потом – работа». Предложил познакомить с друзьями. «Как-нибудь в другой раз», – сказала я и почему-то снова глупо захихикала.
Много лет спустя я пересеклась с Володей, тем самым моим соседом, и узнала, что Лёша разбогател. Он теперь владелец крупного торгового центра в Щукино. Я часто проезжаю мимо этого ТЦ…
1991 год. Августовский путч
Утром 19 августа я, как обычно, подошла к проходной. Не обнаружив в кабинках сотрудников, выдававших пропуска, очень удивилась. Спросить, что случилось, было не у кого. Охранять государственную тайну тоже было некому – гэбэшники, как тараканы, куда-то попрятались. На территорию оборонного предприятия мог запросто зайти любой иностранный шпион. Прошла на рабочее место и только там узнала, что в стране произошёл путч. Никто не работал, все напряжённо ожидали пресс-конференции ГКЧП.
От нечего делать решила съездить на разведку к зданию на углу Нового Арбата и Краснопресненской набережной, нынешнему Белому дому.
На улицах было непривычно пусто. Бросалось в глаза полное отсутствие стражей порядка. Без помех достигла набережной. Поставила машину поближе к центральному входу (высокий забор появился позже) и пошла пешком. Картина была странная. Стайками собирались какие-то люди. У перевёрнутого троллейбуса толпилась молодёжь.
Громоздили балки, щиты и прочую арматуру – начинали, как я потом поняла, строить баррикады. Все были возбуждены, к чему-то готовились.
Вдруг увидела танки. Они стояли на мосту, ведущему к гостинице «Украина» (ныне Hotel Radisson). По мосту шли люди, останавливались, глазели на танки. Среди них были женщины с детьми. Представить, что эти танки вот-вот начнут стрелять, было просто невозможно!
Потолкавшись среди толпы, решила уехать. Почти все выезды с набережной были перекрыты. Каких-то 1015 минут – и я невольно оказалась бы в числе защитников Белого дома.
Вечером отключили электричество. Было неясно, что происходит. Выручил карманный радиоприёмник на батарейках. Москвичей призывали выйти на улицы, чтобы защитить демократию. Собралась, но решила позвонить папе. Он категорически запретил выходить из дому и добавил: «Было бы за что сражаться – сам бы вышел».
С тех пор политической инициативы я не проявляла. На демонстрации не ходила. В митингах участия не принимала.
Т. М.
Ольга
27 января 2018 г., в 23:30
Здравствуйте, Татьяна Владимировна.
Вы пишете, странная вещь – время. По мне, оно ещё и коварное – движется с разной скоростью. Как ни крути, мы, действительно, отсчитываем его вехами, событиями, произошедшими с нами, с нашими близкими, страной и миром. Через внезапные осознания, часто благодаря совершенно неожиданным поворотам судьбы и ассоциациям. И тогда оно раздваивается, как воспалённое сознание душевнобольного. Оно делится на то, которое бежит своим чередом для всех, и то, которое становится твоим личным временем. Эти времена могут не совпадать в своём ритме, но отлично сосуществовать, не искажая и не мешая друг другу. Одно может скакать галопом, а другое взять и застыть на месте, как это произошло у меня, подумать только, уже 37 лет назад.
Однако, как говорится, находясь в центре клумбы, посмотреть на неё с высоты нельзя. Эта возможность предоставлена лишь Садовнику. Мне кажется, я почти доросла до этой должности. Вот что я тут вспомнила.