Случалось, что муж с сыном или я с сыном приезжали в пятницу до воскресенья в Брюссель. И тогда мы были вместе. Все вместе. Но в последние недели у Пети по выходным проходили шахматные турниры и прочие соревнования, которые пропускать не хотелось.
Утром отвезла Петьку в школу, вернулась домой. Надо было собираться в дорогу и поменяться с Митей, которого я не видела больше месяца (наши пятиминутные встречи на трассе на заправке я не считаю), чтобы он успел забрать сына после занятий.
Зазвонил телефон.
– Хочу позвать тебя на свидание.
Я от неожиданности и неуместности его предложения молчала, не понимая, что ответить. Он что, наш разговор с подругой подслушал, что ли?
Но он объяснил:
– Что мы встречаемся всё время на дороге, как разбойники? Я тут нашёл по пути один городишко, а в нём очень приличный ресторан, гастрономический, между прочим. И редкий случай, он открыт по понедельникам на обед. В общем, приглашаю. Я зарезервировал столик на двоих. Пообедаем, поменяемся машинами и разъедемся, как обычно.
Я заставила себя вылезти из джинсов, свитера и кроссовок – моих верных спутников этой зимы – и надела элегантные брюки, твидовый пиджак и даже слазила на верхнюю полку в шкафу за ботильонами.
На свидание я приехала первой. В маленьком ресторане с красивым старинным камином не было ни души. Зато официантов и другого персонала было почти столько же, сколько и нарядных круглых столов со скатертями и хрустальными бокалами. Один из них торжественно повёл меня к столу у окна, на котором стояла табличка «Зарезервировано».
– Мадам ожидает кого-то? – подобострастно нагнувшись, прошептал молодой парень. – Могу предложить вам пока бокал шампанского?
– Да, да, – рассеянно ответила я, успев отвыкнуть за эти месяцы от внимания, пусть и приторного, коммерческого.
Мне принесли бокал, и тут я осознала, что ведь за рулём. Решила, ладно, бокал разрешено, и с глухой радостью сделала ледяной глоток непозволительного праздника.
Митя не приезжал. Я успела подробно изучить интерьер заведения, пересчитала столы, настольные лампы и канделябры.
Мне почему-то было обидно звонить и спрашивать: ты где? В конце концов, я на свидание приехала. Где романтика? И заказала второй бокал.
Я высматривала в окне Митину машину, но узкая улица провинциального бельгийского городка была пуста и безмолвна. За расслаблением от выпитого опять пришла тревога. Официанты, наверное, тоже словили моё состояние – они, как и я, постоянно смотрели в окна и вздыхали. Я видела, как они сочувственно перешёптывались, поглядывая в мою сторону. Свидание, похоже, накрывалось медным тазом.
И тут голосовое сообщение: на трассе авария, страшная пробка, безобразно опаздываю, прости, прости, заказывай еду, буду минут через 20–30 – не раньше.
Спросила официанта, когда закрывается кухня, объяснила про аварию и задержку. Он сбегал к шефу, тот – удивительное дело – обещал ждать. Любопытство персонала уже зашкаливало. Они по очереди ходили на улицу и проверяли, не подъехал ли объект моего томительного ожидания.
В зал шеф вышел лично – пожилой, пузатый, в белом колпаке и кителе, с улыбкой на полном лице.
– Мадам, я приготовил вам маленькие закуски, дабы скрасить ваше ожидание, – сказал он и поставил на стол крохотные произведения искусства из фуа-гра, инжира и прочих деликатесов.
Наше первое тайное свидание с Митей в Москве было тоже зимой. После работы мы договорились встретиться у входа в отель «Метрополь», где по тем временам был один из роскошных и запредельно дорогих ресторанов. Митя был за рулём, я поехала на метро.
Внутри меня всё ныло и ликовало одновременно. Есть совсем не хотелось, я с ужасом думала, что и крошки не проглочу, наверное. Так и случилось.
В роскошном зале ресторана мы сидели за маленьким столом, накрытым какой-то нереально белой накрахмаленной скатертью с огромными книгами-меню, размером с пол нашего же стола, и не могли сосредоточиться ни на одном блюде. Наконец, выбрали, официант принял заказ, зажёг свечи.
Наше свидание прошло практически в тишине. Мы просто молчали. Хотя нет, мы разговаривали глазами. И это была самая потрясающая беседа в моей жизни. Кажется, мы успели многое друг другу «рассказать», и это многое было очень сокровенным. Когда принесли закуску, мы так к ней и не притронулись, официант обиженно унёс заветрившиеся деликатесы. Основное блюдо я чуть-чуть поковыряла, так, для приличия. И тут к нам вышел сам шеф – какой-то крутой дядька, известный на всю Москву. Он смущённо спросил, почему мы ничего не едим? Нам совсем не вкусно? Наверное, в его практике такое случилось впервые.
И тогда мы оторвались друг от друга и посмотрели на тарелки с красивой едой. Пришлось извиняться, улыбаться, уверять, что всё вкусно, просто мы не голодны сейчас.
Митя привёз меня прямо к подъезду, но выходить из машины совсем не хотелось. Он быстро поцеловал в губы и умоляюще посмотрел: пора. Меня ждали родители, к которым я переехала после разрыва с мужем, и маленькая Санька, а его ждала жена, с которой давно ничего уже не связывало, кроме долга.
Дома я поняла, что ужасно голодна. Чтобы никого не будить, в потёмках пришла на кухню, достала из холодильника холодные «бантики», которые явно не доела Санечка за ужином, и проглотила как самое большое лакомство. Я была одновременно несчастна и счастлива.
Митя вихрем влетел в ресторан, скинул куртку. Я встала. Он бросился ко мне, прижал. Мы покачивались в танце без движения и музыки, из-за его плеча я смотрела на улыбающихся официантов и шефа, выстроившихся как на параде в ровную линию. Такое ощущение, что они были счастливы вместе с нами, случайно разделив нашу маленькую тайну. Представляю, что они там себе напридумывали, особенно после того, как мы поели, обменялись ключами от машин и уехали – каждый в свою сторону. Мне было больно и сладко одновременно.
По дороге в госпиталь родились стихи для подруги из Рима.
Ольга КаверзневаПредчувствие
вторую ночь в районе трёх
я вижу сон
и в нём пейзаж морской.
он соткан для двоих.
цветёт гибискус,
бушует жаром лето.
но тьма спустилась с гор,
и море спит,
оно воздушно дышит.
лежим на тёплом камне,
в пенном вздохе.
и разговор в полутонах —
игра иль ребус?
ирония и ощущение счастья.
Или, пожалуй, так:
за ужином в прибрежном ресторане
двусмысленно, пикантно
плетёшь ты паутину обольщения.
Неправда, всё не так.
вино, гроздь винограда
и опять соблазн любви с тобой.
вот прямо здесь, на берегу.
нельзя.
я берегу свой сон,
боюсь пошевелиться,
чтоб не спугнуть,
ещё побыть с тобой.
я знаю лишь одно,
что мне приятна эта ночь.
себе позволив отрешение,
я не топчу следов твоих.
я только сплю, моя награда —
когда-нибудь очнуться
вдруг в объятиях твоих.
а надо?
Татьяна МарковаНелепая любовь
– Весь день сижу и жду звонка!
– А ты не жди, Таня. Я бабник и от жены не уйду.
Целебное снадобье чаще всего горькое. Спасительной оказалась для меня в те дни наркотической влюбленности его горькая правда. Я хотела бросить всё на свете и идти санитаркой к нему в отделение. И пошла бы, если бы не эти вовремя сказанные слова. Он не смог убить мою любовь, но надежду убил. Человеку без надежды не за что ухватиться – вот я и повисла в воздухе на долгие годы.
С Иваном Степановичем познакомил экстрасенс, который махал руками над моим младшим сыном в начале болезни. Приступы становились всё чаще, малыш уже не мог ходить и почти ничего не видел. Экстрасенс растерялся. Решил призвать на помощь традиционную медицину. Отправились в больницу, в отделение невропатологии. Познакомились с заведующим, разговорились. Иван Степанович был родом с Урала. Приехал в Москву с другом. Друг поступал в медицинский институт, а он мечтал о профессии радиоинженера. Документы в медицинский принимали раньше, чем в технический. Иван Степанович решил сдавать экзамены за компанию с другом – и поступил.
Стал врачом-невропатологом. Мечтал научиться лечить эпилепсию, которой был болен старший брат. Специализацией выбрал детей от нуля до трёх лет. Великолепный диагност, сам расшифровывал результаты исследований и виртуозно управлялся с аппаратурой. Страшный диагноз, поставленный Иваном Степановичем с помощью ординарного ультразвука, подтвердили именитые врачи Кремлёвской больницы, обладатели дефицитного в восьмидесятые годы томографа, на котором мой сын был девятым пациентом и первым ребёнком.
В период нашего знакомства писал диссертацию. «Диагнозы я лучше ставить не стану, – шутливо говорил Иван Степанович. – Но ребёнка своего мать охотнее доверит врачу с приставкой „кандидат медицинских наук“». Ещё его любимой присказкой была: «Мамку в себя не влюбишь – ребёнку лекарство вовремя не даст».
Сблизило нас общее несчастье. Его трёхлетняя дочь страдала гидроцефалией. Это лечится, если диагноз поставлен до года. Уверенный, что у его девочки невропатологии быть не может, он пропустил болезнь, которую с лёгкостью обнаружил бы у любого пациента. Дети с гидроцефалией живут недолго. Иван Степанович и его жена, тоже врач, это прекрасно понимали. Делали всё возможное и невозможное, чтобы продлить жизнь дочери.
Иван Степанович был в курсе моих мытарств, но увиделись мы только через год после их окончания. Наташа, будущая Олина свекровь, беспокоилась по поводу состояния нервной системы дочери Жени. Я договорилась с доктором, что привезу его на Войковскую, а после визита отвезу домой – в Строгино.
По дороге в Строгино всё и произошло. Абсолютно неожиданно. На перекрёстке под красным сигналом светофора. Прямо в машине. У меня даже голова закружилась от его долгого поцелуя!
Я влюбилась. Иван Степанович начал изредка позванивать. Свиданий ждала как приговорённая к расстрелу. Очень стеснялась и упорно продолжала «выкать». При каждом его прикосновении голова кружилась до обморока. «Химия», – понимающе улыбался. Однажды предложил: «Хочешь, дам тебе кое-что расслабиться?» Испуганно отказалась. «Совершенно не склонный к алкоголю и наркотикам тип человека», – заметил с досадой.