Книга Громов и Молний на вопрос: то ли лучше неустанно лизать руку могущественного господина, то ли время от времени угрожать эту руку укусить. Слышал Сватоплук о послах Даго Пестователя, непонятно с какой целью высланных к бастарду Арнульфу в Каринтию; к Арпаду, королю мардов, называемых еще и мадьярами, что сидели над самой границей Великой Моравы и представляли собой постоянную угрозу, а еще о послах к императору ромеев, которые подстрекали болгар против Великой Моравы. Ведь дружбы и спокойствия желал Сватоплук с Даго Пестователем, руку Любуши ему дал, разрешил захват Земли Сандомира, на Карака ударил, провозглашая, что Карак плохо делал, ибо требовал от Пестователя трон Пепельноволосых для собственных детей, да и против него различные роды настраивал и упрямо оставался в язычестве. А ведь Сватоплук требовал от Карака принять новую веру.
И вот рассказывают, что, в сговоре со Сватоплуком, ударил Пестователь на комеса Сандомира, град его сжег, но самого его и богатства его не захватил, поскольку Сандомир сбежал в саму Червению. Сватоплук же поймал Карака, переправил в Мораву, там окрестил, ослепил и оставил у себя в неволе. Так–то сбылись предсказания Мефодия, что повелитель висулян будет окрещен на чужой земле.
Однако, не полностью пала держава висулян, пришлось ей, правда, удовлетвориться лишь небольшим пространством с крадомКаракув. Повелителем этой карликовой страны Сватоплук назначил близкого родича князя Карака – некоего Варша из очень старого рода Вршовицев, у которых в западной Богемии имелось несколько градов, и потому пользовались они доверием Великой Моравы.
Легенда гласит, что и Карак и все Вршовицы выводили свой род от древних кельтов, и это они на меловом обрыве над верхним течением Висулы построили когда-то град, названный Каррадонон. Строителем этого града должен был быть некий Крак, Карак или даже Крок – никто уже этого точно и не помнит. А поскольку имелся у них обычай насыпать громадные курганы над могилами своих повелителей и богачей, соседствующие с ними богемы и назвали их Вршовицами от слова "врш", что означает "курган". Впрочем, многие века пережил громадный земляной холм, называемый могилой Крака или Крока, и второй, который князь Карак приказал насыпать над прахом отравленной княжны Хельгунды.
Варш признавал веру в Христа-Бога, умершего на кресте, и он обещал Сватоплуку платить даже большую дань, чем делал это князь Карак. Но, хотя по приказу Сватоплука и по желанию Даго Пестователя он убил детей Карака, рожденных Хельгундой, чтобы те не могли претендовать на трон в Гнезде; помнящий о прошлом тамошний народ продолжал называть свой главный рад Каракувом; ну а Даго Пестователь как-то не дарил доверием Варша, поскольку тот был породнен с ослепленным Караком. Никогда Даго Пестователь не переставал размышлять над тем, а как бы захватить Каракув, чтобы таким образом исполнить предсказание, что станет он править от Сарматского моря до самых гор Карпатос. Потому-то, используя факт, что народ Вршовицев был многочисленным и рассоренным, все время он кого-нибудь из Варшей науськивал против Варша, правящего в Каракуве, он даже пригласил одного из Варшей в державу полян, и в среднем течении Висулы дал ему большие владения, позволив строить небольшой град, который впоследствии назовут Варшавой. Таким вот образом хотел он в будущем заменить Варша, послушного Сватоплуку, на Варша, послушного Пестователю.
Обо всех этих намерениях и тайных делишках, понятное дело, князь Сватоплук знал. Только что он мог против этого сделать? Сорвать сговор своей племянницы Любуши с вероломным Пестователем? Или послать свои войска против войск Пестователя, о котором говорили, что в одной так называемой младшей дружине, то есть, на собственном содержании, имел он целую тысячу конных и пеших воинов, а если бы вызвал еще и старшую дружину – армию влиятельных богачей и воевод – то мог бы иметь, как минимум, пять тысяч воинов. Потому Сватоплук сделал вид, будто бы ничего плохого про Пестователя не слышал. Ведь одно дело: неожиданно напасть на державу князя Карака, а совсем другое дело – углубиться в леса, болота и пущи Пестователя, ибо не известно в то же время, как поступят король мардов или царь болгар. Так что единственное, что сделал Сватоплук, это предупредил князя Сандомира, что Пестователь собирается напасть. Потому так и случилось, что Сандомир сбежал с бессчетными сокровищами в самую державу Ватайя, называемую Червенью. И когда Даго Пестователь на тридцати ладьях подплыл под сам град Сандомира, он застал его уже пылающим и без следа богатств. Так что расширил Даго Пестователь границы державы полян до самой реки Сан и устья реки Танеев, овладел Лысогорами и священным местом на Лысой Горе, но вот золота и драгоценных камней не добыл. Должен ли он был по этой причине разорвать узы дружбы со Сватоплуком, рискнуть началом войны, отказаться от руки Любуши? А может было бы лучше сделать вид, что ни о чем плохом и не слышал?
Ибо сказано было в Книге Громов и Молний, что "Иногда для властителя лучше не знать – чем знать, не слышать – чем слышать".
Так что в назначенный день очутился Даго Господин и Пестователь на самой границе с висулянами, которая теперь была границей с Великой Моравой, и в граде Ченстоха приветствовал Любушу, а затем вдоль границы повел он ее в Лысогоры, называемые Голобором, поднялся с ней на тайную гору, где Любушу, как христианку, и Сватоплука, как христианского владыку, хотел унизить своим браком и свадьбой в самом языческом из всех языческих мест.
Вот только ошибался Даго Господин и Пестователь в том, будто бы языческой своей свадьбой болезненно подействует на Любушу и Святоплука или даже чем-то оскорбит их. Издавна ведь при дворе Сватоплука цвел и пах разврат и всяческая разнузданность, столь противоречащая учению Христа.. В ближайшее окружение Сватоплука тихонько прокрался тевтонский епископ Вичинг, поскольку, несмотря на то, что в борьбе с Людовиком много лет назад Сватоплук добыл независимость для Великой Моравы, но, в соответствии с правом, он все еще оставался ленником императора, так что не мог запретить немецким епископам пересекать границы своей державы, чтобы те, соперничая с греками, бывшими посланниками императора Константина, обращали в христианство местный люд. Константин – или же Кирилл – умер в Риме, а Мефодий, освобожденный в конце концов из плена тевтонских епископов, порицал Сватоплука за его разврат и страшил адскими муками. Не научили его, что иногда – ради высшей цели – уж лучше не видеть, уж лучше не слышать. Потому-то милость властителя склонялась к Вичингу, который раз за разом отпускал грехи Сватоплуку за его слабости. Как написано в старинных хрониках: "Сватоплук невольник наслаждений с женщинами, тонущий в болоте разврата, разве не мог он отдаться, скорее, всем тем, что открывали ему дорогу ко всяческим страстям, чем Мефодию, который укорял его за всяческие чудеса, прелести и наслаждения, вредящие душе". Потому-то в сражении с Мефодием, какое дело было тевтонскому епископу Вичингу до дела Любуши, до того факта, что ее свадьба должна была состояться в самом сердце язычества, то есть на Лысой Горе? Сама Любуша тоже радовалась тому, что вырвалась от вечных напоминаний Мефодия, постоянных его укоров за ее склонность к мужскому полу. Не знал Пестователь, не знал и Сватоплук, ибо все свидетели были жестоко убиты еще до того, как Любуша отправилась в державу полян, что двое ее незаконных детей в Велеграде были приписаны к различным отцам и различным матерям. Но правдой стало и то, что как только Любуша увидела Даго Пестователя, в один миг полюбила она своего мужа и решила оставаться ему навечно верной.
В ночь летнего солнцестояния, которую Даго выбрал для обручения с Любушей, тысячи людей – как рассказывают – были пригнаны из самых дальних околиц на Лысую Гору. Саму гору окружала каменная стена с вратами, через которые прошли людские массы с факелами, а во внутреннем каменном кругу ворожеи и жерцы распалили множество костров, чтобы отдать честь богу огня и солнца. На множество стай через пущу, переполненную высокими ёлками, со склонов Голоборжа стекали потом радостные хороводы поющих и танцующих дев и замужних женщин. Возле самого большого костра сидели одурманенные медом Даго Пестователь и Любуша. Взял Даго Любушу за руку и эти вот жестом сделал ее своею женой. И был это знак для многих других, чтобы схватить своих женщин и повести их на край темноты и отсвета огня, где женщины могли отдаваться мужчинам. Рассказывают, что той ночью не было юноши и мужчины, женщины или девицы, кто не познал бы наслаждений человеческого исполнения. И хотя всего лишь два месяца назад Даго Господин и Пестователь захватил Лысогоры и всю землю князя Сандомира, но как раз благодаря этой вот ночи и обручению с Любушей на Лысой Горе, практически весь иамошний народ признал в нем нового, законного повелителя.
И как раз здесь, на Лысой Горе, той самой ночью, наполненной светом костров и факелов, осознал неожиданно Даго, что не сможет разбудить на Востоке спящего великана, столь огромного, что способного победить ромеев и франков. Потому что не было у склавинов единственного бога. У ранов, в Арконе, был иной бог, не похожий на того, что имелся в Радогощи, иными были боги в Юмно или на Шлёнже, разными были боги на Вороней и на Лысой горах. Да, это правда, что с того вот мгновения, с ночи обручения с Любушей, вера в нового господина и повелителя стечет по крутым и полным валунов склонам Лысогор, полетит далеко-далеко, до самого Краинского Хребта и Радостова, до излучины Любржанки и до Еленьей полосы, до Висулы и Сана, объединяя весь только что рожденный народ полян. Только ведь это не был великан, а всего лишь небольшое государство, осужденное на милость и немилость Великой Моравы и таких повелителей, как Сватоплук. Он, Даго, оказался настолько слабым, что не отважился самостоятельно напасть на Карака, и пришлось это сделать Сватоплуку. Так где же были тот бог и та вера, которые были бы способны слепить роды, племена и народы в настоящего великана: