Беспокоила Авданца и ничегонеделание Лестека, Палуки и Семовита, которые на встрече четырех великанов обещали ударить на западных и восточных рубежах державы. Ведь Авданец не хотел сам начинать войну, поскольку не знал, как в этом случае отреагирует Пестователь. Разные о нем вести доходили до Геча, но точным было то, что Петронас выявил и выбил всех шпионов слепой наставницы и Авданца. И оставит ли он корону юдекса на голове Лестека – никто не знал.
Аске, дочка князя Кизо, уже четвертый месяц была непраздной, благодаря ее свадебным дарам, Авданец мог оснастить почти тысячу тяжеловооруженных – щитами, топорами или мечами и луками – воинов; у него имелось более пяти сотен щитников с длинными копьями; множество челяди и сорок телег с запасами для армии. Когда прибыли аллеманы, Авданец решил, не оглядываясь на братьев, идти в поход на шлёнзан.
Во Вроцлавии было принято решение, что Авданец образует большой полукруг, завоюет дзядошан, бобжан, тшебовян и остановится на Горе Шлезе. Одилен, сын князя Кизо, ударит на голеншицов и ополян и тоже направится в сторону Шлёнзы. И только одно не было согласовано: какая часть Земли шлёнзан останется Авданцу, а какая – Одилену.
Время военного похода было выбрано удачно, так как Шлёнзане были заняты обмолотами. В стогах и на гумнах находились громадные количества проса, ржи, овса и пшеницы. На буйных травами лугах паслись огромные стада рогатого скота и лошадей. И каждый Шлёнзанин в это время был занят вопросами собственного хозяйства, заботясь, прежде всего, про урожай.
И кто в подобный момент отважится противостоять нашествию, если знает, что достаточно одно метко брошенного факела, и все полученное таким тяжким трудом имущество сгорит – с огнем пойдут гумна и стога, амбары, заполненные зерном и кормами? Не было у Шлёнзан никакой власти, не было и дружины, способной дать отпор противнику. Вот уже несколько лет не собирались они на Горе Шлёнза и не выбирали нового вождя всех племен. Потому без труда поддалось Авданцу ополе за ополем, край за краем, потому что он не мародерствовал, не грабил, но вначале вызывал на переговоры жупанов и старост ополий, обещая им и в дальнейшем их верховное положение, с той лишь разницей, что дань теперь они станут платить не Сватоплуку, но Авданцу из Геча. А какая разница, кому платить дань?
Еще Авданец требовал, чтобы каждое ополе давало ему щитника, одного на двадцать дымов, так что, по мере того, как он продвигался в сторону Шлёнзы, росла и его армия. А если кто-то его не слушал и ему не подчинялся, у того горели стога и сараи, хаты и ограды, а бавары с аллеманами насиловали женщин и убивали детей от четырнадцати лет жизни. И не насилий опасались шлёнзане, но пожаров и того, что у них отберут скотину, поскольку это угрожало голодной смертью зимой. Потому даже в ополях, где захватчиков принимали дружелюбно, выкатывали бочки с пивом и медом, а потом всякий – даже чужак – мог сколько влезет пользоваться женщинами, которые пьяные словно бревна валялись на лугах и дворах.
Для Авданца всегда отбирали девок с большой задницей и крупными грудями, поскольку именно этого не хватало худощавой, плоскогрудой Аске. Авданец любил женщин обильных, с кожей, которая, казалось, лопалась от хранящегося под ней жира. Вообще-то он любил женщин белых, то есть: со светлыми волосами и с белой кожей, и как раз таких и получал. А тот, кто ему такую подсовывал и воспевал ее достоинства то ли в песне, то ли обычными словами, был рад, что такой великий пан покрывает его дочку или жену, потому что после того ожидал богатого урожая. Ведь изнасилование в те времена не казалось чем-то таким страшным, как бывало впоследствии; оно считалось чем-то вполне очевидным. Бывало, что когда армия подступала под какое-нибудь поле с защитным градом, выходили вначале девки и молодые женщины, подтягивали юбки и показывали свое естество, чтобы обратить внимание захватчиков, прежде всего, на себя. Потом староста ополя выкатывал бочку с пивом, воины спрыгивали с лошадей, хватали кружки и горшки, после чего такое нашествие выглядело как прием гостей у доброго соседа. И беда тому воину, который кому-то убыток какой допустил, подпалил стог или корову украл. За такие вещи Авданец наказывал сурово. Так что через Край шлёнзан он проходил, как через дружественные себе земли. Тевтонцы же – как бавары, так и аллеманы – не привыкшие к обычаям склавинов, которые не ценили женской добродетели, казалось, были счастливы, что находятся на службе у Хабдака. Они даже переняли склавинский обычай, что женщину, с которой получил удовольствие, нужно как-то вознаградить.
Так что войска Авданца оставляли надлежащую им оплату в ополях щлензан, так что в конце концов это привело к бунту, поскольку оказалось, что и дружина Авданца, и тевтоны, не имеют никакого добра. Пришлось Авданцу отсыпать им золота князя Кизо: сам же он не делал ничего иного, как щедро одарял девок, которых ему подсовывали.
Когда же он прошел Илаву, Львув и Влень – крепостные грады шлёнзан – идя по берегу реки Бобр, он направился к горе Шлёнза; войска у него не только не убывало, но только увеличивалось. И тогда-то почувствовал Авданец, что очутился в заколдованном краю, который отдается ему будто женщина. Но вот что она родит – этого никто не знает. Странным был и воздух в этой земле: пропитанный сыростью, туманный, словно бы повсюду расстилались болота. Воины начали болеть разными горячками.
И вот случилось так, что каждым утром воины Авданца просыпались в испарениях тяжелой и непроникновенной мглы. Из этого тумана выплывали какие-то секретные отряды одетых в броню воинов и щитников. Голоса рогов и пищалок звали воинов Авданца на битву. Но достаточно скоро мгла рассеивалась, и эти тайные воины исчезали в сиянии солнца. И это вот раннее пробуждение и собирание в боевые порядки изрядно мучило воинов. Тем более чувствовали они беспокойство, что во всем этом начали они усматривать чары. Впрочем, точно так же относился к этому и сам Авданец; чем ближе находились его отряды к мощному массиву Горы Шлёнзы, тем чаще – как утром, так и вечером – из этих туманов что-то да и появлялось; во мгле зажигались и гасли странные вспышки и огни.
И, наконец, встали они у подножия Шлёнзы, которая вырастала на равнине, словно чудо природы. Гора была покрыта лесом и вздымалась настолько высоко, что ее вершина почти всегда оставалась невидимой, укрытой в тумане или облаках. Расположенные ниже склоны поросли лесом с преобладанием древних, огромнейших елей, буков и сосен, с настолько плотной лесной подстилкой, что продраться через нее было крайне сложно. У самой вершины можно было видеть грозно высящиеся завалы скал и валунов. На самую вершину вели только крутые тропы, обходящие древние сосны и ели. Где-то там, на вершине было мест, где по своему обычаю привыкли собираться старосты ополий, где они выбирали вождей, советовались о войне и мире. Ниже проживали ворожеи и жерцы, которым окрестный люд приносил жертвы, чтобы те своими молитвами обеспечивали людям здоровье и обилие пищи. При каждой тропе ведущей на гору, стоял большой вытесанный из камня медведь или же похожий на мужской член камень, который, казалось, был здесь стражем.
В первый день после прибытия к подножию Шлёнзы несколько опьяненных пивом аллеманов повалило одного из каменных медведей при тропе, ведущей на вершину горы. Велико же было их изумление, а вместе с тем – и испуг, когда на низу каменной фигуры увидели они тщательно выбитый крест. Сами они были христианами, многие из них носили кресты на груди, и потому совершенное показалось им святотатством. С огромнейшим трудом подняли они каменного медведя и поставили так, как тот стоял раньше. Сразу же стали они расспрашивать воинов из дружины Авданца, а так же шлёнзан, которые присоединились к силам Авданца – что же означают те каменные медведи у подножия горы. Кто-то им сообщил, что вырезанные из камня медведи представляют вечное существование людской души, поскольку медведи, похоже, бессмертные – они засыпают на зиму и просыпаются весной, все это так, будто бы они умирали и родились заново, так же, как умирает человек, но через какое-то время пробуждается к жизни его душа и пребывает в Нави, как считали склавины; в небе или же в преисподней, как гласило учение тех, кто верил в человека на кресте.
- А что находится наверху, куда ведут тропы? – выпытывали аллеманы.
- На вершине горы живут прадавние боги, - услышали они от склавинов.
- Един Бог: Иисус Христос, - утверждали аллеманы, осеняя себя знаком креста.
Только вера в единого Бога глубоко в них еще не запала. Многие еще помнили веру в старых германских богов и втихую слагали им жертвы. Кто знает – думали они – насколько сильны древние боги шлёнзан. И зачем валить на землю каменных медведей, если на тех имеется крест? Зачем вообще карабкаться на крутую горную вершину, раз там нет ни женщин, ни богатств, ни даже хорошей еды?
И вот так склавины, а с ними и аллеманы, окружили шатер Авданца, и один из них спросил у него прямо:
- Вместе с тобой, господин, мы завоевали большую часть земли шлёнзан. Теперь же ты приказываешь нам добыть эту громадную гору. Зачем тебе она? Какая польза с горы, поросшей лесом и населенной старыми богами?
Поглядел Авданец в глаза воинов и увидел там страх. Поэтому, немного подумав, сказал:
- Я не приказывал вам валить каменные фигуры или взбираться на вершину горы. Здесь я договорился встретиться со своим шурином, Одиленом, и его воинами, которые должны были захватить оставшуюся часть страны щлёнзан. Это Одилен, если ему так захочется, пускай захватывает Шлёнзу. Тут вам надо знать, что если кто не встанет на вершине этойгоры, тот никогда по-настоящему не станет повелителем этих земель.
И снова вместе с ранним осенним закатом землю окутал плотный туман. Тесным кругом из телег воины Авданца окружили свой лагерь, расставили шатры для себя и своего вождя; между шатрами разожгли они множество костров, чтобы их огонь отгонял злые силы. А когда минула уже половина ночи, и некоторые воины успели заснуть, их разбудили странные звуки, доносящиеся сквозь туман со стороны Святой Горы. Им было слышно как будто жалобное пение рогов и удары больших и малых барабанов. Долго это не продолжалось, но достаточно, чтобы воины укрепились в своей уверенности, что на вершину никак не стоит входить.