пископы, а за ними и тевтонские паны? Сколько же неприятностей постоянно имел князь Сватоплук от тевтонских господ, хотя неустанно распространял христианскую веру. Но сейчас именно Одилен вступит на вершину Шлёнзы, вырежет мечом жерцов и ворожеев, свалит каменные изображения и сделается повелителем всех шлёнзан. А он, Авданец, оказался трусом. И перед кем струсил: Перепугался сна, видения...
"Эх, был я дураком, что той ночью послушал странного ворожея, подумал Авданец. - Придется отдать Одилену то, что я завоевал. А тут еще завтра будет полная луна, и завтра же я обязан спокойно и в одиночку, без какого-либо оружия, вечером подняться верхом на Шлёнзу. Обманул меня ночной ворожей. Одилен опередил меня".
Стоящие внизу воины видели, что Одилен нашел тропу, ведущую наверх, и начал взбираться по ней верхом, а за ним следовали норманны. Дорога была крутая, лошадиные копыта скользили, тем не менее, они продвигались все выше и выше, делаясь не столь заметными среди толстых древесных стволов.
Внезапно они услышали крик. Это стрела вонзилась в горло Одилену, между кольчугой и шлемом. Мужчина свалился с лошади. Следующим упал с коня пробитый копьем норманн, затем третий – пробитый теперь стрелой. Остальные бросились бежать и вскоре очутились внизу.
- Где ваш вождь? – сурово спросил у них Авданец.
Только лишь когда он вытащил кошель с серебряными денарами, несколько воинов решились отправиться за Одиленом и оставшимися на тропе норманнами. В молчании принесли они их на носилках, сделанных из жердей, и положили посреди лагеря. Авданец вырвал стрелу из горла Одилена, который жил еще какое-то время, но не мог произнести ни слова.
В ночь смерти Одилена в лагере умерло несколько воинов, добравшихся до баклаг с вином и медом, которые Одилен выделил для приветственного пира с Авданцем. Выходит, этот странный ворожей говорил правду: Одилен желал отравить своего шурина.
Задумался над всеми этими делами Авданец, а потом сказал сам себе:
"Воистину, правду говорили мне при дворе Арнульфа. Когда стану я стараться взять власть, на моей дороге предательски встанут мой тесть, жена, шурин и всякие другие. И не станет у меня ни брата, ни сестры, ни жены, ни шурина".
Думая об этом, Авданец хотел было осенить себя знаком креста, как научили его при дворе Арнульфа. Но удержался, потому что внезапно до него дошло, что Даго Пестователь никогда не осенял себя знаком креста, хотя тоже ведь был христианином. Этот край скрывал множество тайн, и было в нем множество богов. Кто хотел владеть Землей шлёнзан и другими землями к востоку от Вядуи должен кланяться разным богам; ни одного из них не давить, ни одного не унижать. Потому пускай пустыми словами останутся обещания, что он сделает этот край христианским, поскольку только тот бог является настоящим, который побеждает и помогает укрепить власть.
Вновь пришла ночь, покрывшая всю Шлёнзу и окрестности густым туманом, а воинам Авданца и Одилена казалось, что в нем таятся какие-то огромные армии, способные в любой миг напасть на их лагерь. Раз за разом кто-нибудь поднимал тревогу, неустанно поддерживался огонь в кострах, и получилось так, что никто не сомкнул ока. Потому ранним утром появились воины у шатра Авданца и сообщили ему:
- Давай, господин, похороним тела Одилена и норманнов, после чего отправляемся во Вроцлавию или туда, куда прикажешь. А гору оставим в покое. Разве мало мы добыли принадлежащих шлёнзанам земель?
Ничего не сказал Авданец воинам, только вызвал к себе Здзеха и в присутствии пришедших отдал ему приказ:
- Похороните Одилена по-христиански, в земле. Сам же я еще сегодня, чтобы дать доказательства своей храбрости, в одиночку отправлюсь на вершину Шлёнзы, где встречусь с тем, кто очаровывает нас. Я либо погибну, либо завтра возвращусь к вам. Если я погибну, отсюда во Вроцлавию уйдут воины, что пришли с Одиленом. А ты, Здзех, поведешь моих воинов в Геч, а там будешь ждать, пока у меня не родится сын или дочка. Сына назовешь Скарбимиром, чтобы его навечно окружало богатство. Именно ему будет принадлежать вся земля Авданцев и те земли, которые я завоевал у шлёнзан.
Изумлены были воины Авданца такой отвагой своего вождя, ну а воины Одилена почувствовали, что такому вот человеку они будут подчиняться, раз уж Одилена не стало.
Рассказывают, что ближе к вечеру, имеющий на себе панцирь и шлем, со щитом на спине и без меча в руках, Авданец приказал подать себе коня, вскочил на него и, не оглядываясь, отправился в сторону Шлёнзы безоружным. Вся армия видела, как он очутился у подножия заколдованной горы, а потом по одной из узеньких тропок направился к тонувшей среди туч вершине. Не достала го никакая стрела, высоко въехал Авданец, а потом скрылся с людских глаз в густом мраке елового леса. О чудо, той ночью никакого тумана не было. А когда опустилась ранняя осенняя тьма, все услышали с вершины горы протяжный и печальный голос рогов и отзвук барабанов. А потом показались сотни огоньков, как будто бы сотни людей с зажженными факелами двигались по тропам на вершину Шлёнзы, которая была окружена высокой каменной оградой.
Рассказывают, что к этой вот ограде Авданец добрался до того, как стало темно. Конь его был измучен подъемом, бока его были покрыты пеной. Узкая, каменистая и крутая тропа довела его до ворот в стене. Ворота охранялись каменными медведями. Здесь Авданца дал человек в длинном белом одеянии, который, похоже, был тем самым, кто приходил к нему в шатер посреди ночи. Не говоря ни слова, он поклонился, а потом взял поводья коня, давая понять Авданцу, что дальше они должны идти пешком. Соскочил тогда Авданец с коня, и тут его окружило множество ворожеев, одетых в белые льняные рубахи, набросили на него пурпурную накидку, напоминающую плащ и повели на самую вершину Шлёнзы.
Поначалу Авданец очутился в гроте, в котором пылал костер, одетый в белое, с длинными седыми волосами жерца бубнел себе под нос какие-то заклинания. Увидев Авданца, он прервал их и жестом ладони указал на деревянный табурет, чтобы гость присел и отдохнул. Вскоре пришли три женщины в белой одежде и подали прибывшему жбан с медом, жареного цыпленка и позолоченный кубок для меда. Авданец был голоден, так что он ел и пил, а ворожей все время тихо повторял заклинания. К этому времени сигнал рога призвал на Шлёнзу сотни женщин и мужчин из всей округи, и каждый из них прибыл с горящим факелом в руке.
Наступила ночь. В грот вошла маленькая девочка в длинной рубахе, взяла Авданца за руку и вывела его наружу. Увидел он тогда, что большая площадь, окруженная каменной стеной, буквально сияет от десятков факелов и разожженных костров. И в этом сиянии он замечал сотни человеческих лиц. Маленькая девочка, крепко держа Авданца за руку, провела его в средину площади, где находилась каменная статуя, изображавшая женщину с рыбой. У ее ног находился плоский камень, а на нем лежала молодая, обнаженная девушка.
Встал Авданец рядом с ней, и тут к нему подбежала другая маленькая девочка и подала ему каменный нож. Из толпы прозвучал звучный голос:
- Если желаешь стать повелителем Шлёнзан, убей эту девушку, лежащую на камне, а потом убей себя, чтобы ваша кровь соединилась одна с другой. Ты умрешь, но будешь воскрешен, подобно тому, как весной воскрешается к жизни медведь.
Глаза лежащей на камне обнаженной девушки умоляюще глядели на Авданца, как будто они просили не убивать. Красивым показалось Авданцу ее лицо с полными губами и округлыми щечками, небольшими грудками и голым низом живота, как будто бы девица эта евще не стала женщиной.
- Нет! – воскликнул Авданец и отбросил каменный нож. – Не стану я убивать ни ее, ни себя, потому что никто не в силах воскрешать мертвых. Вроде бы как, умел это делать Иисус Христос, только делалось такое очень давно.
К Авданцу подошел тот самый ворожей, который приходил к нему в лагерь ночью, и сказал:
- Рассказывают, что древние кельты именно на этом вот камне убивали девушек в жертву своим богам. Мы, господин, делаем то же, подражая им, и в знак памяти о них. Но ты не обязан убивать, ни ее, ни себя. Будет достаточно, если ты ранишь ее и себя, ваша кровь соединится, и тогда ты станешь одним из нас. Невозможно сделатьтся нашим повелителем, не пролив крови.
Окружавшая их толпа с факелами в руках начала песнь: дикую и чувственную но вместе с тем и грозную по причине ритмичных ударов барабанов и пронзительного голоса пищалок.
Женщина в белом одеянии подошла к лежащей на камне и подала ей кубок с каким-то напитком. Девушка выпила его и тут же начала трястись на каменном алтаре, извиваться, разбрасывать бедра в страшном телесном томлении. Жаждала ли она смерти или мужчины, этого Авданец не знал. "Это только лишь чары", подумал он и, стоя неподвижно, глядел на нее.
И снова к нему приблизился ворожей, с которым юноша познакомился в своем шатре, и подал ему кубок с каким-то питьем. Авданец выпил его, хотя и опасался яда. Но не почувствовал он в себе смерти, лишь телесное влечение. Тут к нему подошли трое очень рослых мужчин, совершенно нагих, с огромными членами, с Авданца сняли всяческую одежду. Встал он перед извивающейся девицей – совершенно нагой, лишь плечи покрывали ему длинные светлые волосы, наследие от его отца, Даго Пестователя.
Барабанные удары делались все более скорыми. Людская толпа заволновалась, женщины и мужчины сбрасывали с себя одежду; голыми начали они переступать с ноги на ногу, пока не взялись за руки и начали танец вокруг Авданца и голой девушки, вьющейся от телесного желания на каменном валуне. "Это всего лишь чары", - говорил про себя Авданец, но не мог сдержать неожиданного взвода члена, начавшего торчать в низу живота.
Песнь стали петь все более дикую, все сильнее и сильнее гудели барабаны и топали в землю босые ноги танцующих. Мужское естество Авданца возбудилось настолько сильно, что даже начало болеть. А девица на плоском камне, походящем на алтарь, все так же раскидывала ноги. Юноша почувствовал на плече чью-то руку. Рядом стоял все тот же ворожей, который был ночью в шатре. Он оставался одетым в белое, а все вокруг давно уже избавились от одежды. Ворожей поднял руку вверх, и тогда замолкли удары барабанов вместе с голосом пищалок. Все перестали танцевать.