Первой прибыла вдова Лестка, благородная госпожа Жива, владеющая Познанией. К Семовиту ее пригнал страх относительно ее дальнейшего правления, ибо много было таких, как, например, Наленч, сын слепой наставницы, которые угрожали ей, что после смерти Лестка отберут у нее власть над градом. Жива привезла Семовиту корону юдекса и несколько десятков красавиц из Познании. А поскольку Познания была градом богатым, то эти женщины прибыли в замечательных шубах, сама же Жива была окутана в драгоценные меха горностаев и соболей. Живу сопровождал отряд воинов, насчитывающий более двух сотен человек, рослых и выглядящих весьма воинственными мужей.
Милостиво принял ее Семовит, взял у нее оставшуюся от Лестка корону и пообещал, что Жива сохранит власть в Познании и округе вплоть до реки Одры; а до тех пор, пока сын Лестка мал и самостоятельно не способен защищать свои владения, Жива отдастся под опеку Семовита, он же обеспечит ее достоинство владычицы града Лестка. Если же Жива не пожелает долго жить как вдова, он найдет ей мужа, в соответствии с ее волей и желаниями.
Вшехслав Палука приехал вскоре после Живы. Из Жнина он привел целых пять сотен всадников, поскольку опасался встретить по пути какой-нибудь из отрядов Петронаса. Палука не знал: этот съезд в Серадзи проводится по согласию или без согласия Пестователя, потому предпочел объехать Гнездо по большой дуге. А поскольку Земля Палук давно уже не переживала войн, воины Палуки тоже были одеты богато, у них имелись мечи и кольчуги хорошей работы. Чуть ли не каждый вел с собой трех слуг и несколько запасных лошадей с пропитанием, вином, медом и пивом. Ведь любил Палука всяческие забавы и пиры, обещая себе постоянное празднование с братьями.
Один только Авданец выглядел скромно. Его сопровождала всего лишь сотня воинов. Но на каждом была меховая пелерина и меховая шапка, а на случай боя слуга для каждого держал шлем и короткое копье. У самого Авданца имелась кольчуга тонкой работы; рукоять его меча была выложена золотом, но на спине его, несмотря на мороз, на подобие Пестователя носил он белый, потертый плащ лестка. Когда же Палука прямо спросил он, почему он так бедненько выступает перед братьями и невесткой, Авданец грубо отрезал:
- Не прибыл я сюда богато, но затем, чтобы богатым уехать отсюда.
Семовит правильно понял эти слова и сразу же поделился с Авданцем добром, которое вывез из Градов Червенских. Он думал, что Авданец, воспитанный при дворе короля Арнульфа, захочет похвастаться знанием хороший обычаев, но тот сразу же дал ему понять, что прибыл сюда как купец, который желает что-нибудь за кое-чего. Потому с прибытием Авданца закончились охоты, богатые пиры, показы воинского искусства, а начались самые обычные торги.
Пригляделся Авданец к дарам Семовита и сказал:
- То, что ты дал мне, Семовит, стоит короны юдекса. Прикажи приготовить парадный зал в Серадзи, укрась ее еловыми ветками, и я еще сегодня вечером надену эту корону на твою голову.
Удивился Семовит:
- Неужели, Авданец, не желаешь ты порадовать взор видом своих братьев? Не собираешься с нами попировать, поохотиться, развлечься?
- Спешу назад к супруге, которая родила мне второго сына, - буркнул в ответ Авданец. – Так что не по мысли мне теперь охоты и пиры. Думаю я, брат мой, о завоевании Каракува.
- Я обещал Ченстоху, что помогу вам в захвате Каракува. Но перед тем нам следует оговорить множество дел.
- Это какие же дела имеешь ты в виду? – притворился Авданец не осознающим цели Семовита.
- Подожди здесь несколько дней, и обо всем узнаешь.
- Ладно, - согласился Авданец. – Подожду три дня.
Впоследствии кто-то рассуждал о том, почему именно так, а не иначе повел себя Авданец, изображая из себя, скорее, купца, чем великого воина. И не было иного пояснения, как то, что как только встретился он с Семовитом, сразу же увидел в тот огромную гордыню. При первой же их встрече Семовит начал хвалиться, как повесил он Желислава, как победил Чему, как отбил Сандомирскую землю и Край лендзян, а потом хитростью овладел Червенью. "Неужто он настолько глуп и кислив, что не подумал о том, что, подобно Пестователю,я и сам имею своих людей среди его воинов, и потому знаю, кто на самом деле победил Чему и добыл Грады Червенские?" – задавал себе вопросы Авданец. И с тех пор его отношение к Семовиту было презрительным, хотя сам Семовит, засмотревшись в собственное величие, этого презрения даже и не заметил.
И не дождался Семовит выдающегося торжества, каким должно было стать именование его юдексом. Да, он украсил зеленью парадный зал в Серадзи, покрыл его стены драгоценными коврами из Градов Червенских, пригласил наиболее выдающихся воинов, а для Живы, Авданца и Палуки поставил на возвышении похожие на троны сидения. Для себя же, понятное дело, приказал построить особенное возвышение, обитое пурпурной тканью. Ожидал Семовит выслушать заечательные речи о собственных победах и заслугах, которые дают ему право на корону юдекса. Тем временем, Авданец все торжество испортил. Он попросту вынул из сундука корону, подошел с ней к Семовиту и со словами: "Делаем тебя юдексом", - наложил ее ему на голову. Когда же специально подготовленный оратор пожелал воспеть славные деяния Семовита, Авданец прервал его, невежливо восклицая: "Хватит болтовни, хочу мяса и вина, потому что проголодался". Мяса и вина тут же начали громко требовать присутствующие на торжестве воины Авданца, так что Семовиту не оставалось ничего другого, как покинуть дворище и отправиться к шатрам и палаткам во дворе, к приготовленным там столам с едой и питьем.
- А я думал, что Авданец знает хорошие обычаи, - пожаловался Семовит Палуке.
Но простак Палука откровенно ответил ему:
- Так он и вправду был голоден и хотел чего-нибудь выпить. Признаюсь тебе, Семовит, что я и сам предпочитаю есть и пить, а не слушать чужую болтовню.
Не удался и пир возле шатров и шалашей на дворе крепости. Жаркое подали горячим, но по причине сильного мороза оно быстро стыло. Вино и мед разогревали народ очень ненадолго. А потом стал дуть пронзительный северный ветер, посыпал снег, так что пирующие предпочли теплые избы, а не выпивку под шатрами во время метели.
Гордыня Семовита пострадала, только не посмел он проявить неуважения к Авданцу. Трудно было винить и плохую погоду. Так что Семовит проглотил случай с неудачным торжеством, как проглатывают не совсем дожаренное мясо. Ведь в качестве утешения у него имелась корона юдекса – он стал теперь судьей своих братьев. Он польстил своему тщеславию, послав гонца к Валяшке к Крушвицу с сообщением, что сделался юдексом, а теперь с нетерпением ожидает рождения великана. Он считал, что именно теперь могли бы начаться пиры, охоты и забавы, украшающие его коронацию – чего требовала от него гордыня. Вот только не позволил на это Авданец, уже на следующий день он потребовал от Семовита, чтобы тот раскрыл перед ним все проблемы, о которых упоминал ранее, будто бы те крайне важные, более важные, чем даже корона.
Откуда бралось то нетерпение Авданца, чтобы случилось то, о чем он мечтал, и чего требовала его гордость? Почему он желал, чтобы уже здесь и сейчас была брошена перчатка Даго Повелителю?
Разное рассказывали потом на эту тему. Одни говорили, что весьма сильно пострадала гордость Авданца, когда пришлось ему надеть корону юдекса на голову Семовиту, и по этой-то причине пер он к тому, чтобы отказать послушание Пестователю, желая мечами Семовита, Палуки и собственными унизить Даго Господина, а потом, убрав с дороги Семовита, самому усесться на троне в Гнезде. Другие говорили, что воспитанный при дворе Арнульфа владетелем, как всякий человек, стремящийся к власти, у Авданца повсюду имелись свои уши и глаза. Вроде бы как, еще в канун выезда в Серадзь получил он из Гнезда сообщение, что прекрасная Зоэ родила до срока Пестователю сына. Умерли и она сама, и этот преждевременно рожденный ребенок. Авданец не верил этому сообщению, но уже во время его пребывания в Серадзи его тайный посланник подтвердил его, прибавив, что похоронив жену по ромейскому обряду, то есть, без сожжения тела, Пестователь погрузился в страшное отчаяние и, покинув Гнездо, как когда-то, когда Зоэ у него похитили, закопался на Вороньей Горе. Так что дорога к трону в Гнезде лежала практически открытой, пи условии, что он объявит Пестователя карликом, прежде чем тот очнется от своего отчаяния и не возвратится в Гнездо. Только не желал Авданец сообщить об этом братьям, равно как и о том, что о делах страны ему известно больше, чем им. Так что Авданец не мог дотерпеть, и нетерпение свое проявлял Палуке и Семовиту. Пока, в конце концов, угрожая, что вот прямо сейчас он покинет дворище в Серадзи, заставил он Семовита, чтобы тот на второй день после коронации пригласил обоих братьев к себе в комнаты, где и выложил бы им свое желание объявить Пестователя лишенным воли карликом.
И не нужно было Семовиту слишком даже силиться, желая настроить братьев к этому делу. Не только они, но и все лучшие люди в стране знали, что уже несколько лет сложно было попасть к Пестователю, а если кто и получал такую возможность, как случилось с Авданцем, такой не слышал ни единого слова из уст своего властителя. От его имени всегда говорили либо Ярота, либо Петронас.
- Отец наш, Даго Пестователь, лишен воли. Страной управляет македонянин, Петронас. Был великаном Даго Господин, а сделался карликом, - заявил Семовит.
И словно единогласный приговор зазвучали слова Авданца и Палуки:
- Пестователь стал карликом.
- Стал Пестователь карликом.
Произнесли они это, не повышая голоса, но поскольку их встреча случилась поздней ночью, когда все дворище уже спало, и только трещали поленья в камине – показалось им, что эти слова громким эхо отразились ри потолка и стен.
А потом в страшной тишине, что повисла после этого, они услышали шаги за дверью и громкий стук. На короткое мгновение они испугались того, что, благодаря своим чарам, услышал эти их слова Даго Господин и появился у их двери. Но в комнату вошла Жива.