изнеможения властью, и если бы в тот момент появился на Вороньей Горе кто-либо из его сыновей, прежде всего – Авданец, опустился бы он перед ним на колени и вложил бы голову под его посеревший и потертый белый плащ, быть может, даже добровольно отдал бы ему Священную Андалу, точно так, как это сделал Пепельноволосый. К сожалению, не прибыл тогда на Воронью Гору никто из его сыновей, лишь доходили до Пестователя известия, что возле града Серадз накапливаются войска, что там над ним насмехаются и собираются силой стащить его с трона.
И вот пришел месяц травень, потом – май, и вот наступило начало месяца сбора черва. На Воронью Гору прибыл Ярота с известием, что, состоящая из трех тысяч всадников и щитников армия его сыновей и Живы идет на Гнездо.
- Сколько у тебя людей? – спросил Пестователь.
- Пять сотен конных.
- Идем к Гнезду и становимся против моих сыновей, - принял решение Пестователь.
Он отправился в Гнездо и вместе с Яротой начал готовить твердыню к обороне. Силы у него там были небольшие, но сама крепость была могучей, ее сложно было захватить. Здесь он мог бы защищаться хотя бы и год, поскольку Ярота постарался собрать здесь большие запасы хлеба и мяса. Ярота глубоко верил в то, что, уже после нескольких месяцев безрезультатной осады Гнезда, трое сыновей Пестователя и Жива как-то начнут переговоры и отступят от града. Тем более, что, как гласили слухи, сын слепой наставницы, Наленч, собрал большое количество воинов и начал осаждать Познанию, поскольку – как он утверждал – град принадлежал ему, а не Живе, отравившей его мать.
Прибыли войска сыновей Пестователя и плотным кольцом окружили озера вокруг Гнезда. Они не торопились штурмовать град, осознавая, что пришлось бы понести огромные жертвы, но при том, все равно бы не могли они победить Даго. Сыновья Пестователя верили в то, что начнет действовать магическая сила называния людей и деяний. Защитники Гнезда поймут, наконец, что Пестователь – всего лишь безвольный карлик, и в Гнезде начнет шириться измена. В конце концов, кто-то откроет ворота града для их войск, так что Гнездо будет добыто без боя.
Чаще всего Пестователь просиживал в своих комнатах или на троне в пустом парадном зале, где впадал то странное онемение или усталость властью, а может – и жизнью. Он не мог пробудить в себе ненависти к своим сыновьям, сверхчеловеческим усилием казалось ему взятие Тирфинга в руки. Дважды в град впускали послов от его сыновей, только он не желал с ними говорить. И не потому, что чувствовал себя оскорбленным в своей гордости, но – как ему самому казалось – что у него, попросту, не было сил для такого разговора.
- Повелитель, что творится с тобой? – спрашивал его обеспокоенный Ярота.
- Не знаю, - отвечал ему Пестователь. – А вдруг во мне отозвалась кровь карликов? Если бы нас окружали войска велетов или Сватоплука, я бы знал, что делать. Но сейчас против меня стоят мои сыновья. Быть может, именно это лишает меня воли и желания сражаться.
Ярота перестал скрывать, в каком настроении находится Даго Господин и Повелитель. Всякий раз, когда Даго выходил на защитные валы или на двор и встречал воинов, защищавших твердыню, он чувствовал на себе их внимательные взгляды, которые, казалось, спрашивают: "а может, он и вправду сделался карликом?". Потому он перестал днем встречаться с людьми; в одиночку выходил он на валы по ночам и часами глядел на костры, горящие вокруг трех озер, окружавших крепость.
Всякий день ожидали штурма, но наступления не было. Посылаемые в лагерь сыновей Пестователя шпионы приносили известия, что три брата и Жива постоянно пируют, насмехаясь над лишенным воли Пестователем. Слабела в Яроте надежда на то, что им все надоест, и они отступят от Гнезда, каким-то образом договорившись с отцом. Все чаще приходило в голову Яроте, что если сам он желает уйти с жизнью, однажды придется ему изменить Пестователю и приказать открыть врата.
Той ночью, когда Пестователь опять в одиночку появился на валах и молча глядел на горящие вокруг Гнезда костры, ожидая на утро нападения на град, Ярота подошел к своему повелителю.
- Думаю я, что и на завтра не отважатся они штурмовать валы, - утешительным тоном сказал он Пестователю.
Тот, как будто не слыша слов канцлера, спросил:
- Это правда, что все грады и все лучшие и богатые люди обратились против меня, когда стал я признан карликом?
- Так, господин.
- И даже сын Клодавы в Витландии?
- Так, господин.
- И у тебя нет никаких известий о Петронасе?
- Нет, гсподин. Это ведь человек чужой. Македонянин. Возможно, он уже у ромеев, ведь он же оттуда родом.
- А его жена, дочка Арпада? Его сын Семомысл?
- Еще в месяце травне забрал он их из Гнезда и спрятал или же взял с собой к ромеям. Он первым поверил, будто бы ты карлик. Плохо ты сделал, господин, возвышая его над другими.
- Тебя я тоже возвысил. И ты тоже предашь меня, - ответил на это Даго Господин.
- Да клянусь тебе, повелитель… - начал было Великий Канцлер.
Но Даго Господин прервал его:
- Не клянись, Ярота. Властители не верят присягам. Возможно, что я и карлик, но пока что остаюсь твоим повелителем.
Устыдившийся Ярота хотел уйти, но Даго Господин задержал его.
- Если завтра мои сыновья пришлют послов, я приму их в парадном зале.
- И заключишь с ними договоренность? – обрадовался Ярота.
Не услышав ответа, он какое-то время еще постоял на валах возле Пестователя, а потом исчез в темноте.
Той ночью Ярота приказал приоткрыть крылья врат и на миг исчез в ночной темноте, чтобы встретиться с Семовитом, Авданцем и Палукой.
- Наленч занял Познанию, - сообщил ему Семовит. – Нет у нас времени торчать здесь бесконечно по причине упорства карлика. Или ты завтра откроешь нам врата или после нашей победы будешь повешен рядом с псом. Выбирай, Ярота. Мне ведь Великий Канцлер тоже будет нужен.
- Он согласился принять посольство, - открыл Ярота.
- Он всего лишь хочет тянуть время. А мы должны помочь Живе, - отозвался раздраженный Авданец. – У тебя имеется доступ к нему в любое время дня и ночи. Убей его.
- Убей его, - повторил и Палука.
- Ну да, убей его тихонько, а вину мы свалим на согдов, - присоветовал Семовит.
Ярота возвратился в Гнездо. Давно уже проклевывалась в нем мысль убить Даго Повелителя и таким образом разрешить3торги между Пестователем и его сыновьями. Да, вину можно было свалить на согдов, а потом повесить их всех как людей чужих, следовательно, способных на всяческую подлость.
После полуночи Ярота вооружился длинным стилетом из дамасской стали и тихонечко отправился в комнаты Пестователя. Два согда, стерегущих двери, не говоря ни слова, расступились перед ним; они были привыкшими к тому, что Ярота в любое время дня и ночи имел доступ к их повелителю. Так что Ярота вошел, закрыл за собой дверь, и в свете догоравшей масляной лампы ему показалось, будто бы видит он на устланном шкурами белых медведей ложе людской силуэт, накрытый белым плащом.
Подкрался он к кровати Пестователя и нанес сильный удар стилетом в это тело под плащом.
Только стилет с громадным трудом пронзил плащ и вошел в шкуру белого медведя. Тогда Ярота услышал голос у себя за спиной:
- И зачем же ты это сделал? Я сам хотел отдать власть.
Лезвие проклятого Тирфинга отрубило голову Канцлеру, а кровь, брызнувшая из его шеи, залила все ложе и пол в комнате.
На следующий день войска трех сыновей Пестователя увидели на надвратной башне прибитую к деревянной балке голову Великого Канцлера, Яроты.
В полдень три посла от сыновей Пестователя опустились на колени перед троном, на котором сидел Даго Господин.
- Твои сыновья, повелитель, - заявил один из них, - обещают тебе жизнь и здоровье, если ты, вместе со своими двумя десятками согдов, завтра добровольно покинешь Гнездо и уедешь либо к ромеям, либо на запад, откуда когда-то и пришел. В сердцах твоих сыновей нет измены, какая была в сердце Яроты.
- Тогда пускай прибудут под ворота Гнезда и дадут присягу на солнце, что я уйду отсюда свободным, и что никто не станет меня беспокоить, - ответил им Пестователь.
И случилось так, что три сына Пестователя: Семовит, Авданец и Палука еще в тот же самый день встали перед воротами Гнезда и, вытянув руки к заходящему солнцу, дали присягу, что если Даго Повелитель отдаст им трон и покинет Гнездо, ни его самого, ни его стражу, сложенную из согдов, никто не станет беспокоить. Пестователь принял эту присягу и пообещал, что завтра утром вместе с согдами покинет твердыню.
Известие о том, что Пестователь решил вместе с согдами покинуть Гнездо, вызвало беспокойство среди защитников крепости. Многие воины, а так же ремесленники, бросились к ногам Пестователя и поклялись ему, что станут защищать его до последней капли крови. Окружили Пестователя и женщины, целовали край его плаща с пятнами крови Яроты, протягивали к нему на своих руках маленьких детей, чтобы повелитель погладил их по головкам и тем самым осчастливил на всю жизнь. Многие из них восклицали:
- Господин наш! Ты никакой не карлик, а великан. Вытащи против своих сыновей заколдованный меч и покарай их за непослушание.
Пестователь стоял среди этой толпы, позволял целовать край своего плаща, гладил детей по головкам, пока, наконец, от него не услышали:
- Не хочу я, чтобы вы гибли в братоубийственной войне. Ужасное дело – убить своих братьев, но еще более страшное дело убивать своих сыновей.
- И куда пойдешь ты, повелитель? – спрашивал народ в Гнезде.
- Туда, - указал Пестователь на запад. – Пойду туда, откуда пришел. Я желал выстроить здесь могучую державу и ввести ее в историю. Но это требует много времени, а сыновья мои нетерпеливы. Уступлю я им, ибо брезгую я проливать братскую кровь.
А подумав, добавил:
Я обеспечил вам много лет спокойствия, вы могли жить богато и размножаться. А сыновья мои говорят, будто бы во мне отозвалась кровь карликов. Должен ли владеть вами карлик? Мои сыновья – это великаны. Они добыли край любушан, землю шлензан и Вроцлавию, край лендзян и Червенские Грады.