И тогда из-за трона Пестователя выскочил вдруг Петронас, командир его личной охраны, пронзил мечом Недомира и закричал на весь зал:
- Я убил человека, который нас предал, принимая дары от велетов. Не желает раскрывать уст Даго Повелитель и Пестователь, ибо не стоит раскрывать их ради посланцев Маджака. Скажу тогда я от его имени: не будет войны и мира между нами и велетами. Не будут нам говорить велеты, до куда должны простираться наши границы!
Запах крови убитого Недомира пробудил Пестователя от восхищения. Услышал он слова Петронаса и произнес громко и выразительно:
- Я великан из рода спалов Из моей это крови, из моих костей вырастают в великано мои сыновья. Я желаю мира с велетами и не возьму во владение града Любуш по другой стороне Одры. Вот только я не могу обещать этого от имени других великанов.
Тем вечером Даго Пестователь дал большой пир для посланцев Маджака и заключил с ними вечный мир. Но это был мир с Пестователем, а не с его сыновьями, о которых говорили, что те вырастают по его образу и подобию.
На рассвете, сразу же после завершения пира для послов Маджака, Пестователь приказал Петронасу провести его в комнату, где лежало мертвое тело Недомира.
- Знаешь ли ты, Петронас, что я обязан осудить тебя на смерть, ибо осмелился ты сказать от моего имени и моим голосом? – спросил Даго.
- Недомир обвинил теб в болезни, называемой Отсутствием Воли. Не мог я этого вынести, - ответил на это Петронас. – Ибо одно точно, что великаны знают лишь одну болезнь: Жажду Деяний. Недомир хотел сказать, будто бы ты стал карликом, господин.
Гнев охватил Пестователя:
- Пронзи его еще раз своим стилетом. Нет большего оскорбления для меня, если кто-то назовет меня карликом.
Петронас вынул из-за пояса свой короткий стилет и пронзил им мертвое тело Недомира.
Задумался на мгновение Даго Господин и спросил наконец Петронаса:
- Недомир был Великим Сборщиком Налогов. Мне нужен человек, который станет постоянно обогащать мою сокровищницу. Знаешь ли ты такого человека, Петронас?
- Если ты хочешь никакого человека, тогда их полно вокруг тебя, - ответил на это Петронас, - но раз ты желаешь умножать свое богатство, назначь одного из моих согдов, Кориолана, который уже познал язык полян и прекрасно разбирается в счетах.
- А зачем мне нужно становиться богатым? – бросил Даго слова, как бросают не имеющие никакой ценности камешки. Ответил ему на это Петронас:
- Очень скоро, господин, слишком много великанов будет в столь малой, как наша, стране. Богатство решает, который из великанов победит.
- А ты, Петронас? Какая кровь течет в тебе? Кто был твоим отцом, кем была твоя мать?
- Не знаю, повелитель, - склонил головуПетронас.
- Узнай это. Это очень важно. Ибо я желаю твою сестру, Зоэ. Она мутит мой разум и отбирает у меня волю. Я желаю быть увереным, что она родит мне великана.
- Я не знаю этого, повелитель.
- И все же, от моего имени ты высказался, словно великан.
- У ромеев я овладел искусством правления людьми.
- Кто был у ромеев, тот знает, сколь малая и нищая наша страна, - признал Даго.
- Не понимаю, повелитель. Ты создал могучий вал против франков. Это творение по меркам великана. Позволь мне быть при тебе. На жизнь и на смерть, на добро и на зло.
- Позволяю, - кивнул Даго Пестователь.
И все же, с того самого дня то там, то тут раздавался шепот, будто бы Пестователь болеет Отсутствием Воли.
И тем более это казалось странным, что камень Священной Андалы сиял на его лбу необычайно ярким светом.
ГЛАВА ВТОРАЯ
БАСТАРД
Случилось это в месяц падения листьев, на пятом году пребывания Дабуга Авданца при дворе Арнульфа Каринтийского. Случилось так, что после многих лет бездарного правления Карл Толстый перестал быть императором франков. На съезде в Трибуре франкские богачи свергли его с трона и отобрали императорскую корону. После того они отправились во Франкфурт и предложили эту корону Арнульфу Каринтийскому, бастарду Карломана. Для франкских лучших людей неважным был тот факт, что Арнульф не был порожден в законном браке – для них важными были его храбрость, предприимчивость, зрелость в управлении державой и кровь Каролингов, что текла в нем по отцу. Так Арнульф стал повелителем восточных франков и, хотя ему признали императорскую корону, еще много лет должно было пройти, множество провести сражений и усмирил заговоров, прежде чем в Италии, в Старой Роме, папа римский Формозус надел ему императорскую корону на голову. Таким образом исполнились мечтания Карломана, и его любимый бастард стал императором. Вот только принимают ли мечты ту форму, в которую были они были выпестованы в чих-то мыслях и в чьем-то сердце?
Лишь только Арнульф почувствовал императорскую корону на голове, сразу же ему пришлось выступить на бой против своих врагов, желавших ее для себя: Ламберта и Агельтруды, укрывшихся в Сполето. По дороге в Сполето отозвалась отцовская болезнь – паралич. И, точно так же, как и его отец, Арнульф скомандовал возврат в Баварию. Папа римский Формозус, что был сторонником Карломана и противником Ламберта и Агельтруды, потрясенный и перепуганный фактом болезни Арнульфа, умер через два месяца с того момента, как короновал его. Избранный после него Бонифаций VI сидел на папском троне всего пятнадцать дней, а когда после него избрал Стефана VI, противника Арнульфа и сторонника Ламберта, этот Ламберт мог триумфально вступить в Святой Город и свершить жестокую месть. Созвали синод епископов, из могилы вытащили тело Формозуса и усадили на синодальном кресле, после чего покойника признали изменником и клятвопреступником. Стефан VI приказал сорвать с тела Формозуса священнические одеяния и бросить толпе на бесчестие. Труп таскали по пыльным улицам Святого Города, а под конец вбросили в Тибр.
Такими тогда были времена, и такими были способы действия – об этом стоит помнить, когда ведешь рассказ о давних повелителях, об образовании государств и искусстве правления людьми. Об этом, впрочем, что должно было произойти в будущем, никак не мог знать ни Арнульф, ни франкские лучшие люди, когда они пришли предлагать ему корону. Не знал об этом и Дабуг Авданец, ибо не было при нем ворожея, который предсказал бы будущее и его самого, и Арнульфа.
Говорят, что небрачный сын дочери Авданца и Пестователя был свидетелем того, как собравшиеся во Франкфурте богачи предлагали корону Арнульфу. Говорят, что именно тогда и родилась Немецкая Держава, и тысячу лет после того пыталась она уничтожить творение Пестователя.
Говорят и то, что именно в тот самый день Дабуг Авданец понял, что хотя Лестек – сын Даго и княжны Гедании – был рожден в законе, и ему должна была достаться власть над полянами, он, Дабуг Авданец, бастард Пестователя – подобно тому, как Арнульф был бастардом Карломана – не должен считать себя кем-то худшим, чем Лестек, и только лишь от него самого, его Жажды Деяний и силы великан зависит, предложат ли когда-нибудь и ему избранные люди полян княжескую корону. Какое значение имеет тот факт, что кто-то был зачат в законе, а не из любви или желания к женщине, с которой его отец не заключил брак? Самым главным было то, что в Дабуге текла кровь великанов.
Двадцать один год исполнился Дабугу Авданцу, кода Арнульфу из Каринтии предложили корону. Вот уже более четырех лет, по приказу Даго Пестователя, пребывал он с сотней лестков при дворе Арнульфа в Клагенфурте, то обучаясь различным наукам, то вместе с послами Арнульфа путешествуя в Старую Рому, к западным франкам, в Лотарингию и по всему тевтонскому королевству. Ему даже случалось путешествовать через Майнц и Верден ко двору эмира в Кордове, где он познакомился с культурой и военным искусством сарацин. Дважды переходил он Альпы через перевал Монжу, с испугом заглядывая в чудовищные пропасти и скользя по обледеневшим дорогам. Впрочем, в Каринтии тоже хватало очень высоких гор, взять хотя бы вечно покрытую снегом и недостижимую для не имеющего крыльев человеческого существа вершину под названием Гроссглокум. Дабуг Авданец видел замечательные замки и церкви, аббатства, в которых было множество рукописей, большие города и замечательные дворцы, и иногда, сколь же мизерным казалось ему Гнездо, и как больно ему бывало из-за того, что в управляемом франками большом мире так мало слышали о Державе Полян, мало того, даже правильно выговорить ее название мало кто мог. Некоторые называли ее Гнезненской державой и считали, будто бы лежит она где-то в окрестностях дикой Сардинии, о которой тоже едва-едва слышали. Тевтонские монахи не могли записать ее названия, и даже если кто и сделал это в каком-то манускрипте, то оно звучало уродливо и странно. Даже его родовое имя искажали и вместо Авданец говорил "Адбанг", потому что думали, что родом оно от слов "HabDang". И только лишь тевтонский епископ Вичинг, который какое-то время провел при дворе Сватоплука и вел словесные войны с Мефодием и его ромейскими влияниями на церковь в Великой Мораве, пока не был предан анафеме и изгнан из Моравы, знал, что такое Держава Полян. Знал он и то, что она тоже может попасть под ромейские влияния. Поэтому, когда Мефодий умер, епископ Вичинг успел выпросить у римского папы Стефана V аннулирование висящей над ним анафемы и с триумфом возвратился ко двору Сватоплука, чтобы окончательно расправиться со склавинской литургией, которую проповедовали там ромейские монахи.
По дороге в Великую Мораву он остановился при дворе Арнульфа и здесь, узнав что Арнульфу служит бравый юноша, бастард Пестователя, повелителя полян, пригласил того в свои покои на долгий разговор, ибо был он человеком, созданным для интриг, и он жаждал направлять людьми, как игрок направляет фигурками на шахматной доске.
Сегодня никто уже точно не знает, а случилась ли такая встреча вообще. Тем более неизвестно, о чем эти два человека – хитроумный епископ и жаждущий власти юноша – разговаривали друг с другом. То же, что произошло потом, похоже, указывает на то, что, все-таки, они встречались во Франкфурте или в Клагенфурте и обменялись между собой какими-то обещаниями и заверениями. Хотя, а что мог обещать тевтонский епископ, направляющийся в Великую Мораву, помимо обещаний поддержки со стороны Сватоплука ко всему, что этот молодой человек будет делать в будущем, добиваясь собственных прав, как сын Пестователя. Авданец же не был в состоянии ничего более обеспечить епископу кроме того, что на земле, вырванной у дядьев и отца, позволит в будущем строить Государство Божие, подчиняющееся тевтонским епископам и папе в Священном Городе.