тайных послов в Хедебу и даже Бирку, самое гнездо морских разбойников, чтобы вместе с ними напасть осенью на град Гедана. Самый могущественный из проживающих в Бирке ярлов, некий Свери, согласился с планами Акума, так что осенью во главе нескольких военных кораблей должен был он войти в порт Друзо, чтобы потом, совместно с кораблями и воинами Акума ударить на град Гедана и захватить всю Витландию. Только и Гедан не бездействовал. Он укрепил и вооружил свой град, позвав на помощь соседей склавинов. Но на самом деле ярл Свери и не собирался нападать на небогатый град Гедана. Морские разбойники издавна мечтали захапать сокровища Друзо. Они были готовы войти в порт этого города, только не для того, чтобы сдержать обещание, данное Акуму. Вместо того, они задумали по входу в порт напасть на воинов Акума и разграбить город. То, что минувшей осенью не удалось Оттару, Хлодру и другим, на сей раз могло осуществиться. И вот Хлодр, хотя он пока еще передвигался на костылях, получил от Свери задание организовать небольшую, но боевую группу людей, которые в нужный момент, когда корабли аскоманнов войдут в порт, ударят на воинов, стерегущих ворота замка Акума и откроют тем самым доступ к княжеским богатствам.
Чужак вскоре ушел, его корабль уплыл. Хлодр посвятил сына Бозы в планы ярла Свери. «Если тебя и вправду травит Горячка Подвигов, ты сможешь успокоить её, — обещал он. — Я с Астрид найдём подходящих людей, а ты вплоть до осени будь осторожным, чтобы не схватили тебя воины Акума. Мы отомстим ему за смерть Оттара, за мои поломанные ноги, В Бирку мы вернёмся очень богатыми людьми. Там ты построишь себе дом и станешь богатым аскоманном.»
Поздним вечером, выглушив кувшин пива, Хлодр запел:
«Часто веселился я в волнах морских,
Когда резкий ветер вздувал громадный парус.
Коней зеленогривых морских я подгонял,
А корабельные кили пропахивали борозды среди волн.
Так мы мчались на битву на своих кораблях!»
С того дня сын Бозы перестал посещать шалаши продажных женщин. Но совсем не потому, что его просил об этом Хлодр. Случилось так, что как раз в предыдущий вечер он уже поимел шестерых женщин, щедро заплатив им за это. Но захотелось ему поиметь и седьмую, и направился он к шалашу, где держали одну рабыню с юга, с оливковой кожей и нежными пальцами. Ласки её губ, но прежде всего — странный танец, в котором выгибала она своё практически обнаженное тело, возбудили его желание. В объятиях южанки, обессиленный любовными ласками в седьмой раз за день, он заснул, и разбудил его её шепот. Языка этой женщины он не понимал, но сразу же уловил, что женщина о чем-то его предупреждала. Какой-то бродяга, эст или аскоманн, украл у сына Бозы пояс с Тирфингом и только что выскочил из шалаша. Женщина подала юноше короткое копьё, и тот, обнаженный, нагнал бродягу, что, обладая мечом, почувствовал своё превосходство. Он встал напротив сына Бозы и вытащил Тирфинг из ножен. И вот тогда случилась удивительнейшая вещь. Вор замахнулся мечом, не попал, а потом поскользнулся на навозной куче и упал. И тогда сын Бозы проткнул его копьём, а затем, схватив Тирфинг, отрубил бродяге голову. Таким вот образом вновь исполнилось заклятие Одина: вытащенный для боя Тирфинг должен убить. И жертвой пал тот, кому не суждено стать повелителем.
Свидетелей стычки не было, всё происходило в ночной темноте. Но красавица — рабыня выбежала вслед за юношей, увидала отрубленную голову и заявила: «Теперь я знаю, что это ты Багровый Конунг. Один лишь он сносит головы подобным образом. Я люблю тебя.»
Но после того и её голова пала на землю, потому что юноша не желал, чтобы южанка проболталась кому-нибудь, и чтобы известие об этом дошло до Акума. Впоследствии не раз жалел он о своём поступке и в бессонные ночи слышал шёпот рабыни, предупреждавшей его о краже меча. Но вместо благодарности — он убил. И, возможно, как раз в этот момент и проявилась в нем черта истинного повелителя.
Только с тех пор перестал он ходить к продажным женщинам в их шалаши. Хлодр уже забросил свои костыли и, хотя и сильно прихрамывая на правую ногу, опираясь на плечо сына Бозы, ежедневно ходил в порт или кружил по городским улицам, разыскивая людей, из которых желал сколотить небольшую дружину для ярла Свери. На город стекала летняя жара, улицы воняли людскими и животными испражнениями, из под покрывающих улицы досок вылезали жирные крысы. Лишь ветер от Эстского залива приносил свежий воздух, напоенный солоноватым запахом водорослей. Этот запах только усиливал в сыне Бозы желание встретиться с морем и свершать великие подвиги.
Знакомясь с городом, юноша получал представление и о его богатствах. Он видел громадные склады мехов куниц и выдр, сараи, заполненные кругами воска и бочками с мёдом и солью; длинные строения в которых ожидали купцов массы рабов, захваченных в стране эстов, на землях сарматов и у склавинов. Торговым делом занимались богатые эсты, муслимины, хазары и иудеи, признающие удивительнейшую религию: они верили в единого Бога и боялись его так сильно, что никогда никто из них не называл его имени вслух. Сын Бозы узнал франков, говоривших о себе, что они — как обозначает само их имя сыны свободы; чрезмерно возгордившихся алеманов, так как само имя представляло их как «вселюдей». Познакомился он с купцами из страны Аббасидов, кельтами, бриттами, греками, галлами и понял, что мир огромен и окружен множеством морей и океанов. Это от них услыхал он о богатствах Новой Ромы, о людях, проживающих в чрезмерной роскоши. о странных, а иногда и наводящих ужас обычаях многих народов. В складах увидал он привезенные купцами ткани, золотые тарелки и чаши, научился различать стоимость различных монет: золотых, называемых солидами, и более новых, называемых дирхемами, сделанных из серебра, а то из бронзы, а также франкских денаров. Он увидал золоченные ожерелья для женщин и мастерски выкованные броши, великолепные браслеты для мужчин и изготовленное мастерами оружие: шлемы, кольчуги, панцири, мечи с реки Рейн и блестящие кинжалы из Дамаска. И поскольку ум его жаждал знаний, очень скоро усвоил он многие слова из языка тевтонов, а также много слов из языка, называемого латынью, и франкского. Ещё он жадно поглощал рассказы о временах древних, когда-то существовавших громадных державах, о казавшихся непобедимыми Цезарях, пока не пали они от народов, что пришли из Герценского Леса. Прошло всего лишь полгода, как покинул он сожженное дворище спалов, но прошлое уже пряталось как бы за лёгкой дымкой; и все-таки юноша не переставал думать о селениях, затерянных среди лесов и болот, в неведомой ему державе Пепельноволосого, о Земле Спалов, где Зелы наказала ему стать властелином. Понял он, что мир, откуда сам прибыл, существовал лишь для охотников за рабами; важен же был только мир, расположившийся далеко на Западе и Юге, где вроде бы всегда было тепло и росли странные и сладкие плоды. Но человек, которого подгоняет Жажда Деяний, обязан менять картину мира, и не принимать без возражений мир, который застал. Друзо был лишь узеньким окошечком, через которое люди из наполненного богатством и солнцем настоящего мира заглядывали во мрак краёв, погруженных в варварство. И что же видели они через это узенькое окошко? Эсты делились на множество народов: голендов, судовов, помезан, посезян, бортов, натангов, вормов, надровов, скалов, сасинов, замбов и других. Их обширные леса и острова на тысячах озер скрывали бесчисленное число градов, в каждом из которых сидел свой князь. Они непрерывно вели войны друг с другом — ради мести, наживы, и чтобы захватить побольше рабов. Удивительными были их обычаи, как, например, такой, что если все остальные народы к змеям относились враждебно, эсты считали их существами священными и держали в домах. Им были ведомы необычные чары, которые желал познать и сын Бозы, но, хоть и заплатил он эстскому ворожею золотой солид, тайну так и не раскрыл. Тайна же состояла в том, что когда умирал кто из значительных эстов, то даже в жаркое лето колдуны могли так заморозить останки, что те не разлагались, и случалось, что возле умершего пировали эсты по два месяца, потом же раскладывали имущество покойного на большом пространстве и устраивали скачки на лошадях — кто первым к вещам прискакивал, тот и становился их хозяином. Воинственность эстов и их чары импонировали сыну Бозы. Но в глубине души он презирал их, так как в момент опасности отдельные народы не могли объединиться, не могли создать державы и центра власти, хотя бы такого, что был у Пепельноволосого. Потому-то сын Бозы и мечтал вернуться когда-нибудь на землю спалов, узнать Пепельноволосого, победить его или стать его союзником и из народов, о которых упоминала Зелы, создать державу такую же могучую и грозную, как те, о которых рассказывали купцы из Друзо.
Как-то ночью сыну Бозы приснился странный сон. В нём он увидал Зелы. Она взяла его за руку и повела, как когда-то за Тирфингом, на таинственный остров, где увидал юноша множество спящих великанов. «Почему они спят? спросил он у Зелы. — Они спят, потому что ожидают тебя. Это ты пробудишь их для действия», — объяснила та.
Зелы обучала его искусству понимания снов. И этот вот сон сын Бозы посчитал важным предсказанием. Если случилось так, что он один остался последним по крови спалом, то предназначением его было пробудить великанов, и следовало понимать так, что великаны эти — народы, перечисленные Зелы. Тирфинг проложит для него дорогу власти над ними, а зачарованная головная повязка Андала добавит его глазам блеска и сделает мудрее.
С тех пор он еще внимательнее слушал рассказы о великих властителях и могучих державах Запада и Юга, но время от времени на его губах появлялась странная усмешка. Сын Бозы чувствовал себя великим и богатым, считая, что только он один знал тайну о спящих среди лесов и болот великанах, и что он один предназначен был пробудить их к жизни.
Но случилось как-то, что когда он стоял на улице, ведущей к крепости-замку Акума, открылись настежь набитые железом ворота, и оттуда выехала кавалькада. Спереди увидал юноша воинов из Друзо, а за ними золоченый шлем и кольчугу самого Акума и сопровождающей его верхами дочери, Пайоты. Девушка была одета по-мужски, на ней были такие же как и у отца золоченые шлем и кольчуга. В руке, скрытой кожаной рукавицей, она держала копьё, и еще целый пучок копий вёз за нею раб или слуга. По-видимому, она с отцом выезжала на охоту.