— Плазма? — окликнул ее, и голос вздрогнул от ярости.
Леля обернулась, вся такая собранная, вся такая серьезная.
— Да, Вайлис, — произнесла официально, словно мы едва знакомы.
— Ты… мы… мы вчера были вместе. А сегодня… ты идешь на встречу с ним? — я сорвался на крик. Плазма вздрогнула и отступила, но я последовал за ней. Азарт разгорелся в золотистых глазах Лели — жидкое золото засверкало в них. Плазма выпрямилась и бросила мне в лицо, как перчатку:
— Я тебе ничего не обещала! Я ни на что не соглашалась! Это был только секс.
— Только секс? — вспыхнул я, сорвав голос. Задохнулся от возмущения, ненадолго потерял дар речи. Но когда смог закончить, остаток фразы прозвучал как обвинение: — В палате, значит, ничего не было. А вчера был только секс? Ты это серьезно?
Леля вздрогнула, словно ее ударили, попятилась снова, вся как-то съежилась, нахмурилась и процедила:
— Ничего между нами… в палате… не было. Ты помнишь то, чего нет. Остынь. Я пошла.
Она так легко, так безапелляционно отреклась от меня — второй раз за этот тяжелый день. Там, на планете и здесь, снова, лгала в глаза, выкручивалась, выдумывала.
Могла бы просто сказать — Вайлис, ты мне не пара. Я отдалась тебе только, чтобы оживить. Но мне не понравилось. И ты мне не нравишься.
Но она прикидывалась дурочкой, делала вид, что мы никогда не…
И флиртовала с этим проклятым талькаирсом — строила глазки, улыбалась ему так, как ни разу за всю поездку не улыбнулась мне! С ним-то она согласилась встретиться, прогуляться, поужинать! И вместо того, чтобы честно отбрить меня, откровенно плюнуть в душу, снова обманывала, лицемерила, открещивалась!
Не знаю, что на меня нашло. Никогда в жизни не применял я к женщинам силу. Даже преступниц, с оружием в руках, старался вначале увещевать. Но глядя в ее такое спокойное, бледное лицо, внезапно ощутил, как изнутри поднимается незнакомое бешенство. Такое непривычное, что я не успел уловить, когда пересек черту.
В висках пульсировало, в грудь словно ножи вонзали — один за другим, один за другим. Я не мог отвести взгляда от Лели, от Плазмы…
А она поджала губы, упрямо наклонила голову вперед, прищурилась и молчала. И это презрительное молчание сводило с ума почище хлестких обвинений, оскорбительных эпитетов, криков в лицо. Никогда прежде, даже в смертельных передрягах у меня настолько не сносило крышу.
Я схватил Лелю за плечи, прижал к бархатистой стене транспортника, не отдавая себе отчета, не соображая — сильно ли, терпимо ли. Наклонился к ее лицу, ощущая, что жар снова и снова катится от затылка вниз. Собирается там, где сейчас совсем неуместен, совершенно не нужен. Мужской орган, горячий, тяжелый с трудом умещался в брюках. Почти ничего не соображая, я наклонился к Леле ближе, еще ближе и от тепла ее дыхания окончательно слетел с катушек.
— Значит, ты меня не помнишь? Совсем не помнишь? Ничего не было? И ты не была со мной? Моей? И вчера тоже не была? Не была моей? Целиком и без остатка?
Она вжалась в стену, нервно дернулась и снова будто бы окаменела. Я прижался к Леле всем телом, ощущая, как сильно хочу большего — до одержимости, до боли хочу ее прямо здесь и сейчас. И это подхлестнуло безумие. Я нагнулся к ней, впился ртом в маленькие, манящие губы. Раздвинул их языком, коснулся теплых щек, неба и впервые тело готово было взорваться от желания так быстро, без единого ее жеста, без ее согласия.
Леля дернула головой вбок, и наши губы разъединились. Толкнула меня в грудь, не так чтобы чувствительно, не так чтобы она со мной справилась. Но этот отчаянный жест отрезвил почище ведра ледяной воды.
— От-пус-ти, — прошептала Леля, глядя расширившимися глазами, и я опешил. Послушно отступил — медленно, шаг за шагом. Откуда ни возьмись, пришло понимание, что ее голос и ее требование имеют надо мной большую власть, чем желание. Хотя оно уже билось вслед за пульсом внизу живота. Я хотел ее до боли и не хотел причинять ей боль. Я отступил, давая ей простор для маневра, и Леля немедленно этим воспользовалась.
Бросилась прочь. Быстрее, еще быстрее.
— Леля? Да погоди ты! — на долю секунды я оторопел, не зная, что предпринять. Но ноги сами понесли вслед за ней. Сердце бухало в ушах — тревожно и виновато. Я обидел ее, хотя и не желал. Я применил к ней силу, хотя не имел права. И она не ответила. Ведь могла, я точно знал, что могла. Шарахнуть плазмой, огнем, ударить коленом по чувствительному месту, ну очень чувствительному в тот момент. Но Леля ничего не сделала, и от этого я почему-то ощущал себя еще поганей. Желчь на языке усиливала впечатление. Я бросился за ней по широкому коридору транспортника. По нашему с ней маленькому, замкнутому мирку, надежно отгороженному металлом, пластиком и силовым полем от сумасшествия на планете.
У поворота в свою каюту, Леля обернулась и выбросила вперед руки — на ладонях ее плясали плазменные сгустки. Словно мириады шаровых молний — крохотных, но смертоносных.
— А ну стой! — скомандовала она — резко и недружелюбно. Меня словно в лед окунули и утопили там с головой. Даже в животе похолодело. Сердце больно екнуло в груди и замерло от расстройства. Не привычный к таким эмоциям, перепадам настроения, порывам, я едва держал себя в узде. Тело буквально потряхивало. В голове бились шальные мысли — подскочить, обездвижить тонкие запястья и поцеловать. Поцеловать в знак того, что ничего плохого я и не хотел, и не пытался сделать. А потом попробовать объясниться. Я плохо соображал, что именно ей скажу, как оправдаюсь. Но мне ужасно хотелось, чтобы Леля выслушала, просто спокойно выслушала, без оглядки на прошлый кошмар, без предубеждения.
— Стой, сказала! — повторила она, видимо, заметив, что я качнулся вперед. Нет, разговора не получится. Сердце екнуло снова, и боль в груди усилилась.
— Леля, подожди, послушай, — выдохнул я — собственный хриплый от возбуждения и волнения голос резанул по ушам. — Извини, — я зачем-то развел руки, приподнял их, будто бы сдавался. — Я… я перегнул… палку. Да погоди же! — крикнул с досадой, потому, что она метнула взгляд, острее кинжала и бросилась к себе в каюту. Минуту или больше я колебался — замер в коридоре, не в силах уйти и не решаясь последовать за Лелей. Минуты капали как вода из неисправного крана — кап-кап-кап. Безумие, все это какое-то безумие! Я никогда так не хотел женщину, и никогда женщина не имела надо мной такой власти. Я вдруг осознал, что всю поездку тешил себя тем, что вот же она, рядом, только руку протяни. И мир Вайлиса Рамса покоился не на трех китах, а на убежденности, что она так близко, на том, что в любой момент я смогу объясниться, поговорить… обнять.
Я затряс головой, но мысли не собирались уходить. В каком-то оцепенении, едва передвигая ногами, развернулся я к своей каюте, думая о том, что отныне жизнь круто изменилась. Вот только женщина, от которой теперь столько зависело — настроение, будущее, стремления, думала обо мне хуже, чем об этом мерзавце с равнины. Тяжелый вздох не избавил меня от лишнего воздуха. Нужно успокоиться — билась в голове одна лишь разумная мысль. Нужно успокоиться.
Я почти зашел в каюту и вдруг передумал. Что я там буду делать? Метаться из угла в угол как раненый зверь. Ломать и ронять все подряд? Нет уж…
Пошатываясь на неверных ногах, я направился в увеселительный блок, в надежде посмотреть какой-нибудь трехмерный фильм. Но проклятый талькаирс нарушил все планы.
Бесшабашный Нестрель шел мне навстречу и явно собирался к Леле. Что она нашла в этом краснокожем громиле?
Нестрель, похоже, заметил мое настроение, остановился и внимательно посмотрел в глаза.
— Что-то не так, полукровка? — спросил пренебрежительно, с вызовом.
— Я считаю, талькаирс, тебе не следует тут ошеваться, — меня снова понесло и снова я лишь потом, много позже, сообразил, что творю. — Наша миссия — держать нейтралитет. Твои встречи с Лелей могут быть негативно восприняты.
— И кем же они могут быть негативно восприняты? — Нестрель издевательски заломил иссиня-черную бровь, и нервно пригладил ежик волос на голове. — Не тобой ли?
Он прекрасно понимал — о чем я. Но и другое он, к сожалению, понимал тоже.
С минуту мы застыли друг напротив друга. Уже не как олени в брачный период, как два льва, готовые драть друг другу глотку за прайд. Но вдруг Нестрель покачал головой и невесело усмехнулся.
— Слушай, Вайлис, — произнес до противного дружески. — Я тебя понимаю, — он неловко похлопал меня по плечу своей огромной пятерней с черными блестящими ногтями. — Она тебе очень нравится. Я заметил это сразу. Но ведь выбор за Лелей.
Эти его слова взбесили меня больше, чем прежнее пренебрежение и откровенный вызов. Я бросился на Нестреля, замахнулся, чтобы врезать ему по лицу. Талькаирс ловко уклонился, отскочил, дернул меня за руку. Не в силах удержать равновесие, я полетел на пол, но едва коснулся его, изо всех сил рванул за лодыжку Нестреля. Талькаирс покачнулся и грохнулся следом. Мы сцепились как какие-то дикие коты, и покатились по коридору, врезаясь в стены, молотя друг друга куда попало. Я почти не чувствовал боли, лишь желание наподдать ему посильнее, выплеснуть злость на то, что он приятней Леле.
— А ну-ка прекратите! — ее высокий голос, с визжащими нотками, не вызывал отторжения. Откровенный приказ не возмутил, скорее охладил, почище ведра ледяной воды.
Охладил нас обоих — Нестрель остановился, как и я. Мы резко расцепились и вскочили на ноги.
— Вайлис! — недружелюбный тон Лели резанул по ушам. — Какая муха тебя сегодня укусила? — она нахмурилась, чуть дернула плечом, как всегда, когда сильно злилась.
Я не знал, что сказать. Молчал, не сводя глаз с Лели. Спустя несколько минут, когда молчание тяжелым грузом легло на плечи, Плазма вздохнула — тяжело и устало. И мне стало стыдно за свое поведение, за глупую, мальчишескую реакцию, за соперничество.
— Прости, Леля, это все я, — вырвалось на эмоциях.
Она приподняла брови и посмотрела уже без злости, скорее с изрядной долей сомнения.