Обедать, право, до-олжен я —
И мой сурок со мно-ою…
– Исключительный ребёнок! – восторгается Софья Борисовна в кабинете директора. – Ею следует заниматься отдельно.
– Не следует! – обрывает её вдохновение Лидия Кронидовна. – Лиза – дочь врага народа. Отец расстрелян, мать ушла из жизни, можно сказать, добровольно. Ясно?! И давайте к этому разговору больше не возвращаться…
Лиза чувствует, что Софья Борисовна к своему обещанию охладела. Однако же которую ночь девочка не спит – ждёт, мечтает: вот она в белом платье со скрипкою, вот она в белом… Но получается, что ни в белом, ни в чёрном она никому не нужна. И никак Лиза не может определиться в новой пустоте.
Сон идти не торопится, а в дрёме Софья Борисовна всё спрашивает её:
– Хочешь?
Лиза отвечает, но её не слышно.
А Софья Борисовна пожимает плечами и беззвучно ударяет по клавишам. Ребячий хор поёт одними губами. Но песня понятна:
…Ходит рыба золота-ая
В затихающей реке-е…
Лиза видит на месте Софьи Борисовны вздрагивающую от рыданий спину бабушки. Боится, что та сейчас завоет. Опять, как бывало, возьмётся оплакивать загинувшую в арестах, гонениях, болезнях некогда большую семью. Станет просить Бога – забрать её к себе. Бог её заберёт, а Лизу отправят в детский дом…
Софья Борисовна – эвакуированная. От прошлого у неё, похоже, осталась только скрипка. Жить негде. Для этого Лидия Кронидовна определила ей кладовуху в уголке дальнего коридора. Но там Софья Борисовна ночевать боится. Спит на топчане, в спальне девочек. Ложится она поздно, уходит рано. Видит её приходы одна только Лиза. Она всё ждёт. Вдруг Софья Борисовна опять спросит: хочешь? Лиза ответит: да! И её мечта в белом платье сразу обретёт свою жизнь.
Но Софья Борисовна молчит, хотя понимает, что Лиза не спит. А у девочки день ото дня накапливается ожидание. И досада. Она уже не видит белого платья. Зато всё яснее видит скрипку, что лежит в кладовухе на полочке. И дверь там не запирается – сломан замок…
Ночь тёмная! Приходится продвигаться ощупью. Все двери отворяются беззвучно – петли смазаны солидолом. Лидия Кронидовна не терпит скрежета. Однако сама носит сапоги со скрипом – как у Сталина!..
Только лишь с одною струной Лиза не успевает справиться: чьи-то голоса раздаются во дворе. Наверное, разговаривает дежурная со сторожем.
Одноголосую скрипку Лиза оставляет на столе и возвращается в спальню. В её руке пучок струн. Нарочно смело она поднимается с ногами на кровать, которая стоит у окна. Резко отворяет форточку. Ждёт, чтобы кто-нибудь проснулся да придержал её. Но все спят. При свете луны хорошо виден высокий детдомовский забор. Между ним и окошком заросли крапивы и шиповника. Туда Лиза бросает струны.
Утром, во время завтрака, Лидия Кронидовна говорит, войдя в столовую:
– Здравствуйте, дети!
Дети не отвечают. Им запрещено разговаривать во время еды.
– Сегодня музыкальное занятие отменяется, – продолжает говорить директор и объясняет: – Софья Борисовна заболела. Положили в больницу. – Поскрипывая сапогами, она исчезает за дверью кухни.
Зинаида Ивановна дополняет её объяснение:
– Плохо с сердцем.
У Лизы пропадает аппетит.
Зинаида Ивановна замечает это, склоняется к её уху. Злобно шепчет:
– Чего не жрёшь?! Никак без фокусов не можешь!
Лиза отодвигает тарелку.
– Ну и чёрт с тобой!
У Лизы короткое платье. Голые ноги. Но она лезет в заросли. Надо отыскать струны.
Отыскала, свернула их колечками.
Забор высокий, но перелезть несложно – перекладины с этой стороны. И Лиза не думает о том, как будет возвращаться.
В волдырях и царапинах, что есть духу, девочка летит к больнице. Та недалеко. Строение низкое, ворота отворены. Во дворе полно раненых. Все они добрые. И все знают, куда положили утром старушку.
Палата мужская. Софья Борисовна лежит за ширмою. Её волосы. Её лицо. Но глаза…
Глаза подёрнуты пеленою, как у неживой курицы. Однако же белые губы улыбаются и шепчут:
– Лизонька! Как же ты? Убежала?
Девочка молча протягивает струны. Софья Борисовна принимает их. Заодно в свои ладошки берёт Лизины руки. Говорит погромче:
– Я знала… Я ничего не сказала директору… И запомни: у тебя чудесные были родители. И ты… тоже…
Сил у неё не хватает говорить дальше.
А ладошки у Софьи Борисовны тёплые и нежные, как у бабушки…
Сурок
О предстоящих в детдоме событиях ребята узнавали утром – на линейке. Линейка – это построение для исполнения гимна. Вечернее построение тоже было. Называлось поверкою.
На этот раз порядок оказался нарушенным. Лидия Кронидовна во время обеда объявила:
– После полдника у нас будут гости. Приедут добрые люди. Они хотят кого-нибудь удочерить. Всем девочкам получить на складе новые трусы.
На дворе июль. Головы лысые, панталоны голубые. Построение в три часа у столовой.
Лиза стоит, размышляет:
«Если можно удочерить – значит можно и уматерить. Две дочери бывают, а двух мам? Нет! Не бывает…»
Остальные девочки тихонько выясняют меж собой – кому охота в дочери, кому нет. Получается, что никто не желает менять память о собственной матери на чужую тётку. Но Лиза понимает, что они боятся быть отбракованными, потому загодя ершатся.
Мальчишки, загнанные в игровую комнату, выставились в окна – завидуют.
Зинаида Ивановна идёт вдоль строя, считает:
– Пятнадцать, шестнадцать – все на месте. Смотри у меня, Быстрикова! – грозит она Лизе пальцем и идёт к воротам.
У распахнутых ворот стоит сама Лидия Кронидовна. Она распоряжается громко и нервно.
Машина до ворот не доходит. Урча, останавливается за оградой. Девочкам её не видно: им приказано стоять – не шевелиться! Однако при появлении пеших гостей во дворе слышен общий вдох удивления:
– Ух ты!
Полковник с женою!
Полковник – жилистый, высокий! Рука на перевязи! Герой! Полковничиха низенькая, моложавая, сдобная, как Зинаида Ивановна, и вся в креп-сатинах!
Полковник задерживается у ворот – разговаривает с Лидией Кронидовной. Полковничиха с медсестрой приближаются к девочкам безо всяких приветствий!
Туфельки на ней лаковые, ручки пухлые, кудельки белые, голосок мягкий. Она спрашивает Зинаиду Ивановну:
– Какую вы мне посоветуете?
При этом они медленно идут вдоль голубых трусов. Полковничиха близорука. Она всматривается в девочек, а им кажется, что внюхивается. Она внимательна ко всякому на теле пятнышку, царапине, коросте. Велит поворачиваться туда-сюда. А ещё повторять:
– Прекрасная погода!
Вот она останавливается против Лизы, велит сказать про погоду. Лиза глядит полковничихе прямо в глаза. Они чуть навыкате, жидко-голубые. А у мамы были тёмно-коричневые. Совсем не то. И Лиза отворачивается.
– О-о? – вроде как одобряет полковничиха. – С характером! Это интересно!
– Очень своеобразная девочка! – говорит Зинаида Ивановна. – Пойдёмте дальше.
– Нет-нет! Погодите, – придерживает её гостья и спрашивает. – Кто у неё был отец?
Лиза, не повернувшись, опережает ответ Зинаиды Ивановны:
– Враг народа!
– Это интересно! – повторяет полковничиха и пытается рукою за подбородок повернуть Лизу лицом к себе. Острые её ноготки требуют повиновения. Больно! И Лиза, неожиданно для самой себя, впивается зубами в холёную руку.
Лиза никогда и ничего не делает абы как!..
Она и со своего места срывается вихрем. Уносится за угол детдома – в заросли шиповника. Сидит там, слышит шум уходящей машины, жалеет о том, что не воспользовалась распахнутыми воротами…
Только перед ужином её отыскивает в зарослях детдомовский сторож – Степан Матвеевич. Он предан Лидии Кронидовне до безрассудства. Потому даёт Лизе крепкую оплеуху и силой тащит в изолятор. Туда, где полугодом назад Лиза спасла от смерти стольких ребят. Там её ждёт сама директриса! Она сидит на краю одной из кроватей. На коленях у неё верёвка.
Степана Матвеевича она просит посторожить за дверью. Встаёт. Скидывает с кровати постель. Указывает Лизе на голую сетку. Сетка ромбиками. Лиза ложится на «ромбики» спиной. Лидия Кронидовна привязывает её и молча уходит. И запирает дверь на ключ.
Хотя форточка закрыта, но в изоляторе полно комаров и мух. Комары скоро напиваются и затихают. Мухи – страшнее. Они вечны в своей суете…
Дверь отворяется только утром. Лидия Кронидовна одна. И слава богу! Лишь она одна видит, что Лиза описилась.
Лидия Кронидовна распутывает верёвку, сдёргивает с Лизы мокрые трусы. Велит ими вытереть пол.
Чтобы не выставлять перед директором голую попу, девочка подползает под кровать со стороны спинки и выполняет приказ.
Лидия Кронидовна уходит и трусы уносит. Лиза кутается в простыню.
Директор возвращается с плотной одеждой – чтобы никому не были видны ромбики кровоподтёков. Одетой Лизе она велит:
– Ко мне в кабинет! Марш!
В кабинете и медсестра, и воспитатели, и кастелянша, и даже Софья Борисовна. Все ахают – сокрушаются. И Софья Борисовна тоже.
Лиза не может понять, кто же больше всего тут пострадал, и ей хочется всех, без разбору отравить. Она стоит у дверного косяка и не слышит, о чём её спрашивают. Всю ночь она не спала. Чтобы умалить боль, сочиняла. А теперь надумала повторить вымысел. Потому начинает шептать:
День какой! Весёлый да хороший!
Словно чьей-то сильною рукой
Был кусочек солнца с неба сброшен
И разбит на влажной мостовой…
– Да она нас не слушает! – взвизгивает Зинаида Ивановна. Она почти кричит, обращаясь к девочке. – Дура! Хлебнёшь ты в жизни горя!
– Я знавала их семью, – говорит Лидия Кронидовна. – У них вся порода такая упрямая. Немудрено, что Лиза осталась сиротой…
Никому в кабинете нету дела до того, что шепчет девочка…
Только Софья Борисовна пытается щебетать: