– Вот зараза! – шепчет она и засыпает.
Утром Лиза просыпается оттого, что Калиновна под лай собаки шумит во дворе:
– Ты пошто, сучонка, дятей одноих по тайге отправила?! А ну, иди отселева! Куды прёшь?! Не дам девок будить! Пущай отоспятся.
– Столько времени меня машина ждать не станет, – слышит Лиза голос сопровождающей.
– Пождёт, не лопнет! Как в любовь играться – время есть! А тут приспичило… Пущай не ждёт. Ты и пёхом до Кыштовки отлупишь. Не барыня. Пошла, говорю, отселева! Щас кобеля спушшу!..
Лиза потягивается под тулупом и улыбается.
Под шумок
Кастелянша – особа томная, причёска – белокурой волною. Но почему-то с именем Зухра Каримовна. Она выдаёт девочкам по платью и трусам – всё ношеное. Велит переодеться. Заодно со снятой одеждой забирает у Лизы ботинки. Говорит, что так они лучше сохранятся. Выдаёт постельное бельё. Разводит новеньких по палатам: Полину – ко младшим девочкам, Лизу – к старшим.
В спальне десять кроватей. И опять круглая печь. И ночное ведёрко в уголке у двери. И прикроватные тумбочки – одна на двоих…
Кажется, что этот казарменный быт следует за Лизою из детдома в детдом.
Зухра Каримовна определяет ей место и удаляется на звонких каблучках. Лиза остаётся заправлять постель.
В тумбочку ей положить нечего. Ни зубной щетки, ни носового платка. Полотенце же следует вешать на спинку кровати – в изголовье. В это время кто-то входит в палату и за спиною Лизы говорит:
– В спальне положено находиться только во время сна. В постель ничего не прятать. Под кровать ничего не ставить. Отбой в десять часов, подъём – в семь. Баня – по субботам. На поверку не опаздывать! Меня зовут Клавдия Семёновна Гурьева. Я – подменный воспитатель! У вас – Мажаров Александр Григорьевич. Он болеет. А теперь освободи спальню!
Лиза выслушивает воспитательницу молча, не оборачиваясь. А потом видит у порога конопатую рыжую деваху – розовый нос пипкою, глаза – жёлтенькие пуговки. Губы оладьями.
Лиза проходит мимо. Ей очень хочется ущипнуть деваху за ляжку потому, что нельзя быть такою некрасивой. Но тут же она вспоминает горбатого Игоря Васильевича и заменяет лихое суждение верным: нельзя быть такой злою.
– И я – злая, – уже в коридоре шепчет Лиза. – Дяниску вон как отбуздыкала, – тихо пользуется она произношением Калиновны. – И ляпёху ету рыжую сразу невзлюбила. За что?
Продолжая рассуждать, она вспоминает Лидию Кронидовну – директора своего первого детдома. Та как-то сказала, что у Лизы вся порода такая…
– Какая? – спрашивает себя Лиза и слышит ответный вопрос:
– Глухая, что ли?
Лиза видит, что стоит у открытого окна. Корпус детдома построен буквой «п». Перед окном – внутренний дворик. Он пуст. Лишь светленькая девочка у подоконника. Она тихо говорит:
– Сёдни ночью пацаны собираются тебе тёмную играть.
Лиза знает, что тёмная – это когда со спины на жертву набрасывается матрасовка или одеяло, чтобы избиваемый не видел своих палачей…
На вечерней поверке Клавдия Семёновна выкликает:
– Толя Аверик!
Толя делает шаг вперёд и зычно отвечает:
– Я!
– Боря Астахов!
– Я!
– Лиза Быстрикова!
Лиза порядок знает.
– Я!
– Ещё шаг вперёд! – приказывает воспитательница. – И погромче. Пусть ребята с тобою познакомятся.
Лиза шагает, оборачивается к строю, орёт что есть мочи:
– Я-а-а!
Становится очень тихо, и она говорит дальше, почти спокойно:
– Я – Быстрикова Елизавета Леонидовна. А кто собирается меня сегодня побить – выходи!
Никто не выходит, а воспитательница раздражённо велит:
– Встань в строй!
– Есть! – отвечает Лиза и занимает своё место.
– Коля Волков! – продолжается перекличка.
– Я!
– Денис Дроздов! Где Денис? Дежурный, отвечай!
– Болеет.
– Хорошо. Проверю! Нина Дроздова!
– Я!
– Павел Дроздов!
– Я!
– Боря Зевакин!..
И так до Югрина.
Потом – гимн! Потом – горн. И отбой.
Место Лизы в спальне оказалось рядышком с Машей Сушенковой, тою девочкой, что предупредила её о темной. Теперь Маша лежит в постели и шепчет:
– Их трое – Дроздовых. Нинка – в другой спальне. Она мочится. А потом меняет матрас у кого захочет. Если не дашь, то Пашка с Денисом отлупят.
Она замолкает – идёт обход.
В спальню входит сам директор, Клавдия Семёновна и сторож. Оказывается, что делать обход по одному они боятся: тёмную пацаны могут сыграть не только сверстникам. Некоторым из них близко к четырнадцати, но почти все – двоечники. У всех по три-четыре класса. Однако директор перед ними заискивает.
Директора хотя и зовут Бульдогом, но кличке соответствует лишь его физиономия. Иначе бы его звали Шариком, поскольку он чёрен, мал ростом и пузат.
После обхода корпус запирается изнутри. Директор идёт отдыхать домой – в казённый особняк, построенный тут же, на территории детдома… Сторож следует к воротам, где поставлена тёплая будка. Дежурный же воспитатель затворяется в кабинете директора и делает вид, что не слышит того, что происходит после отбоя между ребятами.
Так поступает и Клавдия Семёновна.
А сумерки сгущаются.
Кто-то из девочек идёт за дверь, но тут же возвращается и кричит:
– Атас!
Одеяла летят прочь. Откуда-то появляется палка. Она накладывается поперёк дверных косяков. Загодя приготовленной верёвкой, за ручку, дверные створки притягиваются к палке. Только продушина, на месте бывшего нутряного замка, остаётся зиять наружу.
А пацаны уже беснуются за дверью. Они матерятся и грозят в дырку:
– Катька, с-сучка, лучше отвори!
– Сонька! Лучше открой!
Чтобы заглушить угрозы, девочки начинают петь. Поют враздёр:
Атанда шла злая, и вдруг он упал
И, кровь унимая, упрямо сказал:
– Держитесь, девчонки, – вы смелый народ!
Держитесь покрепче, и враг удерёт…
Лиза узнаёт переиначенную песню войны.
За первой песней следует другая, тоже переделанная из фронтовой:
Десять русских дочере-ей – дети русских ма-атерей,
Как сестры родные – друзья фронтовы-ые
Сражались за счастье подру-ужки своей…
Отчаянный ор наверняка слышен в кабинете директора, да и в особняке, да и у ворот. Но все оглохли.
Пацаны ломятся. Верёвка слабеет. Пошла в дело чья-то простыня. Но в дырку просовывается железный прут, выдернутый из кроватной спинки. Его конец раскалён. Мальчишки для этого растопили в коридоре печь. Простыня дымится! Воды нет! Девочки поочерёдно писают в ведёрко – заливают палёное…
Лишь рассвет унимает осаду.
А утром село узнаёт, что директор детдома заодно с белокурою кастеляншей Зухрою Каримовной ночью, под шумок, очистив все кладовые: американские подарки, на неделе полученные, и советское тряпьё, – на детдомовской трёхтонке протемнили в неизвестность мимо в дугу пьяного сторожа.
Понаехала милиция. Сторожа арестовали, хотя он уверял:
– Ето ж Бульдог меня до смерти упоил…
Однако ни Бульдога, ни его подельницы, ни Лизиных ботинок так и не нашли…
Штанодёр
Новый директор, волнуясь, то и дело подёргивает локотками, словно подхватывает штаны.
Цыганистый, матёрый Виктор Петрович, или попросту Цывик, воспитатель старших пацанов, живо отзывается на его нервозность:
– Ё-о! Штанодёр!
Цывик прибыл в село тоже не так давно. С исчезновением Бульдога занемог желанием стать главою детдома. Но прислали Синицкого Зяму Исаковича, и ему пришлось «выздороветь». Зато уж прозвище к директору пристаёт намертво. Покуда Штанодёр вникает в дела, продукты, что прежний директор не одолел умыкнуть, заканчиваются. Остаётся горох да овсянка. Да ещё чужие огороды.
Селяне знают, что детдомовские перемены чреваты вольницей… Однако ребятам ведом край. Покладистых они щадят – грабят с уважением. Жалобщиков не милуют.
Девочки редко «огородничают». Но на этот раз голод их вывел на чужие грядки. А хозяйка попадается сутяжная. Она прячется в картошке, запоминает имена и утром докладывает директору.
На линейке Гукся, или всё та же Гурьева Клавдия Семёновна, выкликнет:
– Катя Мальцева, Поля Трапезникова, Лиза Быстрикова, Маша Сушенкова – после завтрака к директору!
Но девочек Штанодёр принимает лишь вечером. И начинается:
– А ваши отцы… А ваши матери… За Родину… За Сталина… А вы тут людей грабить!.. Воры!
– Сами вы… – громко говорит Лиза в спину туда-сюда ходящему по кабинету директору.
Тот останавливается. Вглядывается. Угадывает Лизу по глазам. Говорит:
– Ты, я смотрел, беспризорная у нас? Народ тебя пригрел. А ты?! Чем ты его благодаришь?
Ответа он не ждёт. Продолжает ходить и рассуждать. Он умудряется почти каждый звук ставить под нажим. При этом кивает головой и подёргивает локотками. Украдкою девочки подражают ему и хихикают.
– Смешно? – спрашивает он.
В это время звучит горн. Отбой.
Директор думает, вздыхает и говорит:
– Ночевать будете тут! Ничего не поделаешь, милые. Утром договорим.
Сообщая об этом, он запирает сейф и стол. И дверь.
Штанодёр, похоже, знает уже сельскую легенду о том, что бывший хозяин теперешней детдомовской усадьбы – лесопромышленник Колыванов – удавился на чердаке своего дома. Прямо тут. Над нынешним кабинетом директора. И до сих пор якобы ночами хрипит он в петле и стонет…
На дворе ни ветра, ни грозы. Но старый дом потрескивает, подрагивает, шебуршит…
Лиза остальных девочек постарше. Да ещё и Дениса Дроздова отбутузила. И подружки жмутся к ней. Она бодрится. Даже пытается рассказать что-либо некогда прочитанное.
Но тут на чердаке действительно кто-то начинает стонать…
Девочки забиваются под стол. А Лизе бояться нельзя.
Форточка оконная большая, но высокая, подоконник узок.
Лиза ставит у окна стул. Велит девочкам подниматься на подоконник, затем ей на плечи и оттуда – в форточку. На волю.