Сочинение, как всегда, будет на обычные темы: «Твоё любимое произведение», «Твой любимый герой!» и ещё что-нибудь – свободное…
Лиза берёт свободное; ей вспоминается лето в одном из детдомов.
Троих мальчишек отправили тогда на заимку – лошадей пасти, и трёх девчонок – поливать капусту. Лизу – в их числе.
И вот – поздний вечер, костёр у реки. Из берёзового колка появляется мужик… Смурый, крепкий, бородатый. Подходит, садится на коряжину, оглядывает ребят и вдруг начинает петь! Поёт мужик Лизиной бабушки песню:
Далеко, в стране Иркут-ской,
Между двух огромных скал,
Обнесён стеной высокой
Александровский централ…
Чистота кругом, поря-адок,
Нигде травинки не найдёшь…
Будучи уже в ремеслухе, в первом году обучения, Лиза пишет о том мужике стих и теперь заканчивает им контрольное сочинение:
Ах, какой мужик-то страшный!
То ли чёрт его возил по загнеткам
И, уставши,
На корягу водрузил?
У воды огонь хлопочет —
Лижет пену с котелка…
Как ознобна тёмной ночью
Песнь чужого мужика!
Ну, давай, давай, бедовый!
Только б ночь не подвела…
Уж давно такою новой
Эта песня не была…
…Так откуда ж ты явился,
Из какого сундука?..
Только хитростью искрился
Взгляд зелёный мужика.
Кто ты?! Леший иль лесничий?..
Но мужик усы развёл,
На прощанье крякнул зычно,
Улыбнулся и… ушёл.
От Быстриковой всего ждали, но чтобы себя выразить настолько не в тему!..
Костюма ей, понятно, не дают. Но на маскарад она является ряженой… Является назло Виктору Петровичу, который в это время отвечает за группу взамен захворавшего Наума Давыдовича.
– Что с неё возьмёшь? – во время вечера сокрушается мастер перед директором училища. – Ни на какой козе не подъедешь…
Его досада вызвана тем, что Лиза является повязанной поверх рабочего платья каким-то грязным, разодранным на полоски платком – это у неё, оказывается, юбка туземки.
Киселём, что давали на ужин, она умудряется намазать ещё короткие волосы, поставить их ёжиком, чулки на лодыжках закатать каральками и, в комнатных по снегу тапочках, в разгар веселья оказаться в праздничном зале. Там она плясом врывается в круг танцующих, разгоняя собой по сторонам новогодних принцев и принцесс…
Но ряженой туземки в ней никто не признаёт. Зато до самого выхода из училища Лиза остаётся Петрушкой.
Ну вот ещё
Июль. На носу – выпускные экзамены. Выпускники группы СБ-9 – словно монеты одного достоинства. Все они – слесари, токари, электрики, радиомонтажницы. И все – третьего разряда. Сработала советская уравниловка.
– И нечего было выпендриваться, – потешается над Лизою Пельдуска, – а то… оперы, балеты ей подавай… Поглядим ещё, как ты годовое сочинение напишешь…
Лиза и сама понимает, что орфография её подведёт. В русском языке она не слышит слов, она их видит. Видит настолько живо, что написание теряет смысл. Она пером изображает, не следуя никаким правилам. У неё, как говорят художники, своя манера живописи…
И на выпускном, приступая к сочинению, она берёт свободную тему. Пишет о том, как во время войны жила у бабушки в городе Татарске, железнодорожная станция которого была узловой. Там с каждым днём всё больше появлялось инвалидов войны.
Над вечно тонущими в болотной грязи улицами городка поднимались высокие дощатые тротуары. Устроившись на них, просили милостыню искалеченные фронтовики.
Лизе хорошо помнится, как на мотив знаменитой «Мурки» у Сибторга пел всё одну и ту же песню молоденький безногий солдат:
Граж-да-не, не проходите мимо,
Рано я несчастье испытал.
Пожалейте, люди, люди, инвалида —
Я на фронте ноги потерял…
Или, следуя напеву «Раскинулось море широко», слёзно завывал полуседой воин в чёрных очках:
Война до сих пор надо мною кружи́т
Во тьме непроглядного снега,
Мой друг закадычный в могиле лежит,
А я доживаю калекой…
Тогда шестилетняя Лиза, слушая эти молитвы, хоронилась где-нибудь в сторонке и могла часами проливать безутешные слёзы.
И теперь, на сочинении, она так глубоко уходит в свои воспоминания, что забывается и, сунувшись лицом в парту, тихонько рыдает, чтобы её горя не услышали те – измученные войною калеки.
Она не слышит ни вопросов учителя, ни его строгостей…
Только шум потехи возвращает её в себя…
Лиза недоумённо улыбается, чем вызывает взрыв хохота.
Она привыкла быть посмешищем. Но на этот раз рывком поднимается и читает своё – медленное, настырное…
Полная уверенность на право чтения слышна в её голосе:
Мы все умны,
Когда нас любят,
А вот когда любовь молчит,
Пренебрежение разбудит
В порожних душах сто причин,
Сто вероятностей и сплетен…
Всё против вас!
Все заодно!
И вот тогда на белом свете
Становится темным-темно!
И мы, ослепшие от горя,
Обезумев, наверняка
Рыдаем бесконечно горько
В жилетку лютого врага.
А он, ухмылкою страдая,
Торжественно, в запойном зле,
Нас очень нежно прижимает
Лукавой ласкою к земле.
Доверившись его советам,
Вдруг, в состоянии таком,
Дурак становится поэтом,
Поэт – отменным дураком.
Но всё когда-нибудь проходит,
И, гордо голову задрав,
В мир дураком дурак уходит,
Так ничего и не поняв.
Ну а поэт?
Устав от мнений,
Махнёт на вымыслы рукой
И выйдет к людям новый гений,
Неповторимый, зоревой!
Молчит даже Пельдуска.
А Лиза, оставив на парте незаконченное сочинение, порывисто идёт за дверь.
Назавтра девчата слышат оценки за контрольную работу по русскому языку:
– Быстрикова – 5.
Выпуск
В конце июня две группы девчат и столько же юнцов снабжены свидетельствами об окончании ремесленного училища и поселены в шлакоблочном бараке на чердаке-мансарде, оборудованном под жильё.
Мансарда разделена коридором на два огромных отсека: налево – ребята, направо – девчата. В каждом – по печке, по сорок кроватей и по два тусклых чердачных окна, что утопают в косых нишах… Постоянный мрак!
Летняя благодать соблазняет более наглых девчат занять лучшие места – ближе к солнечному свету. Лизе достаётся совсем смурый угол за печкой, куда можно втиснуть лишь кровать; тумбочка и та оказывается на выходе. Зато в закутке есть возможность писать стихи.
Зима, однако, доказывает девчатам, что Быстриковой (опять!) повезло: не только мансарда на сорок человек, но и наступившие морозы насчитывают такие же градусы. И с дровами почти такие же проблемы…
Все жмутся к теплу, где посадочная площадка – Лизина кровать.
Её стоя́щая на выходе тумбочка в дни получки чем-ничем полнится, но зачастую встречает свою хозяйку пустотой. До зарплаты приходится жить впроголодь.
А девчата? Девчата помногу брать стесняются, да часто появляются…
Группа радиомонтажниц направлена работать в цех военного завода, куда работники попадают аж через три поста охраны.
Для Лизы забавно то, что производство, связанное с первым отделом – строжайшим блюстителем государственных тайн, открыто посещается высокими военными чинами – при всех регалиях! Позже тупость эта доходит и до властей; в один день военная приёмка переодета в штатское.
Цех сборочный. Работники в основном трудятся за конвейерами. У каждого своя операция. Значение собираемых узлов известно лишь узким специалистам.
Скоро Лизу отстраняют от монтажа – плохо паяет. Пельдуска же отдаёт голову на отсечение, что она прикидывается неумехой – не хочет, видите ли, работать на потоке!
Мастер участка интересуется:
– Плесовских права?
– У неё и спрашивайте, – отвечает Лиза.
– Ясно, – делает он вывод. – Не хочешь – не надо! Становись на заливку узлов. Понюхаешь церезина – поумнеешь…
Недели не прошло – Лиза умнеет. Она соображает, что если заливку узлов производить плавленым церезином под давлением, то она получится без пузырей. Потому станет меньше брака. Она и чертежи приспособления набрасывает.
Мастер смотрит набросок, говорит:
– Однако!
Новшество утверждается. А Лизу ставят работать к вибростенду. Действительно ставят, поскольку за этой установкой сидя работать невозможно.
Вибрационных установок две. Рядом работает беременная Вера. Она готовится уйти в декрет.
Работа сложная, но Лиза осваивается дня за четыре, чем удивляет и мастера, и начальника цеха.
Рядом с будущей матерью Лиза работает около месяца. Вера уходит в декрет, а к её установке определяют юношу – Колю Грачёва.
Коля вообще-то уже назначен к настройщику приборов учеником, но Лиза одна не справилась бы с потоком готовой продукции.
Ожидалось, что Вера после двух месяцев декрета на работу выйдет. Но она берёт сперва обычный отпуск, затем – без содержания.
Коля продолжает работать рядом с Лизой.
Добрый, умный парнишка, и вдруг – не желает быть членом ВЛКСМ! По советским понятиям – изгой!
Лиза свидетель того, как однажды, вызванный в заводской комитет комсомола, Коля возвращается на рабочее место, можно сказать, без лица.
Ей девятнадцатый год, а Николаю – семнадцатый. Оба они учатся в одном классе заводской вечерней школы. Коля жалуется ей, что его принуждают вступить в комсомол, иначе – грозят увольнением по тридцать третьей статье. Значит, придётся бросить школу! А ему нужна десятилетка. Он мечтает поступить в духовную семинарию.
Лиза вынуждена вспомнить те времена, когда ребята в детдоме говорили, что с Быстричихой лучше не связываться!