А новые строки, словно зимой голодные воробьи, спешат слететься на её мозги, как на жменьку брошенных семечек:
Ничего объяснять не желаю,
Ничего повторять не хочу…
Всё отрину!
Я твёрдо знаю —
Мне любая беда по плечу…
Словно стреляет она в Михаила стихами и уже не прячется, а идёт в наступление – прогнать!
Но! Перед нею Губошлёп!
– Ты чего тут забыл? – хамит Лиза.
– Поньмаешь, – произносит тот ненавистное для неё слово. – Ты это… Не ершись… Совсем-то уж… Ну, свалял я дурака… Прости… Не век же помнить?.. Скажи вот лучше: когда у тебя отпуск?
– В декабре! – настораживается Лиза.
– Ты бы не хотела поехать в дом отдыха? Бесплатно.
– С тобой, что ли?
– Хочешь – одна, хочешь – со мной…
Лиза хлещет себя ладонями по бёдрам и восклицает:
– О Господи!
И матерится – по-детдомовски.
– Ну, всё! – вдруг успокаивается она и обещает: – Будешь ты меня помнить!..
Да! Упомянутый концерт!
В заводском клубе, перед праздником Октября, он всё-таки состоялся.
Лиза не учла того, что ей необходимы совсем другие слушатели.
За кулисами, в гримёрной, под сопровождение умелого баяниста, она прекрасно исполняет романс «В запылённой пачке старых писем…».
А со сцены?
Со сцены она видит, как зал потешается над её исполнением.
Ею особо выделяется среди публики Губошлёп с кривою усмешкою и Сашка из заводского отдела комплектации, который от хохота задирает колени…
Но Лиза не кидается за кулисы. Лиза спокойно допевает романс.
Всеми на заводе смакуется её позор. А ей плевать… Она далека от суеты; она – в своём мире – одна там, где никакая суета её не касается!
У неё – cвой Бог! Свои понятия о человеческой сущности. И всё-таки…
По дороге домой её преследует кривая улыбка Губошлёпа.
Я шут!
Смотрю на короля,
Тая сюжетную измену…
Но шутовская роль меня
Ещё не вывела на сцену…
Уж замуж…
И зима проходит, и весна…
Лето!
Михаил больше не появляется.
Узнать бы! Но с красавицей Зоей, после ночного побега Лизы, отношений – никаких!
Как-то встречается Николай. Улыбается.
Лиза кивает:
– Здравствуй! Как дела?
– Живём, слава богу! – отвечает.
– А Миша как?
Молчание. Потом вопрос:
– Ты разве не знаешь?
– А что я должна знать?
– Так он же утонул!
– Как! Утонул?
– На рыбалку поехал на мотоцикле. С откоса хотел к берегу подрулить – тормоза отказали. А там – обрыв! Успел бы вынырнуть, да ногу мотоциклом придавило. И всё!
И всё! Пустота!
Но этой пустотой грудь заложило – не продохнуть. Странно! Пустота! А не продохнуть…
Настолько всё странно, что можно одной сходить на танцы…
Молодость, она, конечно, берёт, но не всегда своё…
Теперь Лизе всё равно: кто там, за танцевальной площадкою, валтузится из-за неё. Она танцует с красавцем писаным – Гошей Защёкиным.
Гоша дурак, каких свет не видывал. Ноги у него, правда, умные. Отлично двигаются. Если смотреть со стороны: то вместе Гоша с Лизою – пара хоть куда!
А у стеночки у решётчатой стоит Володя Войцеховский! Бледненький стоит, удивлённый! Смотрит во все глаза, но Лизе его нисколько не жалко… Он явно пытается убедить себя, что видит ту самую – рэушную Петрушку.
Гоша старательно кружит Лизу, уводит на другую сторону площадки. Когда же вытанцовывает обратно – Володи нет! Тоже, видимо, канул… в воду времени…
А в сердце Лизы – ледяной период: и танцевать может с кем угодно, и, опять же, одна пойти на пляж. Она – женщина! Она даже заледенелой душой понимает, что не следует таить роскошь своей красоты от созерцателей… Теперь она просто – картинка.
Один из созерцателей тут же отмечает её появление у реки:
– О! – громко восклицает он. – Русская Софи Лорен!
Пока Лиза купается, на расстеленном ею по песку банном полотенце устраивается ухажёрик с бледненькой бородёнкой – дохленький, как Войцех.
При хозяйкином приближении он любезно отодвигается на край постилки и услужливо пытается шутить:
– Садитесь, пожалуйста… на моё место.
Жалко его – не знает Лизы.
Она с такою силой выдёргивает из-под «любезника» полотенце, что он валится головою на грудь дремлющего рядом атланта-блондина.
Тот машинально отпихивается, сморит на вскочившего неудачника и делает вывод:
– О! Кастрат сушёный!
И приказывает:
– А ну, отвали от неё, солитёр вяленый, а то…
Лизе не удаётся дослушать до конца красноречивую посулу атлета. Слышится крик:
– Человек тонет!
Красавец-блондин срывается с места и одним махом оказывается на плаву…
Лиза видит, как долго ныряет он, чтобы рядом с его светлой головою появилась над водой ещё и чернокудрая.
Двое парней помогают блондину вытащить тело на берег. Голова несчастного запрокинута – лица не видно.
Но ведь это же!..
Лиза рвётся к утопшему, кричит:
– Ми-ша!
Понимает: ошиблась; бежит прочь – от страшного места…
Красавец-блондин догоняет её. Шагает рядом. Несёт ею забытые вещи. Спрашивает:
– Утонул?
Лиза кивает.
И этот – тоже блондин, тоже Владимир. Но в нынешнем в одном – двое таких, как Войцеховский…
– Я – солист военного ансам-м-м-бля! – с печальным юмором представляется он и добавляет: – Ещё немного боксёр…
Лиза не любит хвастливых, но сейчас ей не до сторонних эмоций…
И чёрт этих женщин поймёт: всего лишь месяца хватает ей – очухаться от пляжного видения. И вот уже своим признанием о насилии детдомовского воспитателя Цывика она унижается перед атлетом, надеясь на понимание. Мало того: успевает кинуться на его певческо-боксёрскую грудь!
А никуда, видно, не денешься: телу – двадцать шесть лет! Оно требует своего! К тому же Лиза умудрилась убедить себя, что она, после Цывика, не имеет права на достойную любовь. Хотя женское чутьё подсказывает ей, что в теле атлета затаился бахвал, а может, и того хуже! Надёжный мужчина после такого её признания не стал бы настаивать на скорой близости. А из-под этого Лиза не сумела увернуться.
Но беда оказалась не в принуждении; Лиза с ужасом осознаёт: она только что по-настоящему утратила девственность!
Отвращение к Владимиру накатывает на неё лавиной – душит, давит, морозит…
– Чего заледенела-то, как сосулька? – удивляется он. – Чего испугалась? Не бойся! Поженимся… Лучше иди помойся. А то заляпаешь тут… кровью.
Даже в ванной комнате Лизе не плачется – не даёт брезгливость к самой себе…
– Ну чего ты… долго так? – слышен ночной шёпот за дверью ванной комнаты!
Лиза ответить не в состоянии; Владимир не настаивает.
Когда она высвобождается из добровольного заточения, он уже спит!
Утром Лиза молчком уходит на работу.
Вечером он – добрый, ласковый! Оказывается, она для него – звёздочка ясная! Оказывается – он всё понимает, всё прощает…
Ну, спасибочки! Да вот только виноватой Лиза себя не чувствует…
Пригожие женщины часто ошибаются, полагая, что и на самом деле мир спасёт красота! Враньё, бабы! Это мнение лишь одного, хотя и умного, человека! А Господом Богом сказано, что мир спасёт любовь!
Надобно, бабы, слушаться Бога!
После нищенской свадьбы, на тринадцатый день (потому и запомнилось), Лиза является с работы домой, где видит стол в объедках, кровать с пьяным атлетом, пару занюханных мужиков на полу и перекинутую поперёк их полуголую, храпящую девицу…
Лиза – детдомовщина, привыкшая защищать своё маленькое пространство!
Первое, о чём спрашивает она у разбуженного ею теперь вроде как собственного блондина: что всё это значит?!
Он не увиливает. Через пьяную губу отвечает внятно:
– Выгнали меня!
– Откуда?
– Откуда ещё-то меня могут выгнать? Из ансам-бля…
Вот тебе и… бля!
– Твою мать! – только и успевает выразить свою ошарашенность Лиза, как тут же, от налетевшего на неё кулака, оказывается на полу. Подняться не успевает – от швырка скользит к двери… Хорошо, что та отворяется вовнутрь…
Мужики подхватываются и, пока Лизу мужнина сила тянет обратно, исчезают. Следом за ними полая дверь с визгом выпускает девицу.
А у Лизы – продолжаются скольжения…
Ударов она не чует. Зато видит белые глаза атлета; зрачки разлетелись на стороны.
«Садист!» – понимает Лиза.
На пороге появляется коммунальный дед Роман. Он говорит:
– Пошёл звонить в милицию…
И хлопает выходной дверью.
Садист махом падает перед Лизой на колени…
В голубых его глазах слёзы. Слова тенором выползают из его гортани и прилипают к душе Лизы тягучим:
– Прости, любимая! Не знаю, что со мной. Выгнали… Я ж ничего больше делать не умею… Пропаду я без тебя…
Ну и так далее – минут пять-шесть…
Его опытный глаз улавливает в лице Лизы сострадание. Он вскакивает, подхватывает её на руки, и опять… не успевает Лиза вывернуться…
«Наловчился… – думает она. – Да какой он, к чёрту, садист… Пакостник…»
А Владимир уже стоит у окна и напевает прекрасным голосом:
На трембите я сыграю, сыграю и спою —
Расскажу родному краю, как я его люблю.
Как люблю любовью сына
Всей душою Верховину,
Всей душою Верховину – красавицу мою…
Лиза в тот вечер остаётся довольная тем, что дед Роман милицию погодил вызывать…
– Сама разберись… – почти приказал он ей тем же вечером на общей кухне.
И дальше
Месяца три Владимир ищет работу. Специального образования нет. Грузчик, дворник, чистильщик вагонов, стропальщик – не царское дело! Водитель! Кто-то, когда-то, где-то немного учил его вождению. Но надо иметь права. А курсы платные…
Днями у Лизы работа: пешком до завода, туда-сюда – километра по четыре. Ночами – швейная машинка. Слава богу – руки у Лизы на месте. Никто не учил, но умеют многое. И так изо дня в день: смену отстаивай, ночами шей, мужа ублажай, курсы его оплачивай… Ни сна ни продыху… У Владимира – занятия три раза в неделю. Остальное время – заработок по случаю, который надо искать…