Мать Лидии Павловны слегка покраснела. В ней появилось что-то пускай не генеральское, но старшинское.
– Что же, по-вашему, они были дураками?
– По-моему, они были умными, – сказал Леонтий. – Важно выяснить, кто такие – эти они.
– Новгородцы.
– Новгородцами они стали уже потом. Сначала это было племя озерных словен, финское племя меря и племя изборских кривичей. Платили они варягам дань. Но, призвав варяга править, они получали за те же «деньги» и откуп, и воеводу.
«Как все же приятно наблюдать за вежливым молодым мужчиной, преисполненным знаний», – приблизительно в такой форме можно было бы сформулировать чувство, охватившее мать Лидии Павловны. Еще ей очень понравилось, что древние новгородцы не были идиотами, – надо сказать, что она стеснялась факта призвания варягов княжить.
Сама же Лидия Павловна прислонилась к книжному шкафу и опустила руки вдоль тела. Океан тепла заливал ее заждавшуюся душу. Но эта приливная волна не связывалась ею с Леонтием как с личностью – только как со шмелем. Личность Леонтия нарушала это тепло, будто холодный растрепанный ветер над теплым морем.
– В общем-то, все было еще проще, – сказал Леонтий. – Племена, жившие тогда по берегам северного средиземного моря, являли некую общность. Языки варягов и славян были в то время очень близкими. Так что совсем чужими славяне варягов не считали. А если говорить о Рюрике, то он и вообще был наполовину славянин. Его мать – дочь Гостомысла. Рюрик – его славянское имя. Новгород же был интернациональным городом изначально. Он состоял из двух концов – словенского и неревского-меревского. Некоторые считают, что концов первоначально было три. Я же считаю, что было не три конца, а три отдельных союзнических города: Словенск Великий, Нерев и Изборск. Новгород же был построен Вадимом Новгородским для противостояния Рюрику, своему брату. Так вот, если выбирать князя из словен – значит дать возможность словенам возвыситься над мерей и кривичами. Если выбирать из мери или кривичей – значит отдать преимущество им. Естественным был выбор третейской власти, тем более что ее можно было легко прогнать.
– А Синеус? А Трувор? – спросила мать Лидии Павловны азартно, как на диспуте.
– Синеус – просто княжий сын, Игорь Рюриксен. Сыне-ус. Высокий стиль. Трувор – дружина князя. Тру – одна из транскрипций имени Тор, варяжского бога войны. Варьг – волки. Тру варьг – божьи волки. Такая марка дает право на грабеж.
– Лидия, проводи меня. А вам, Леонтий, желаю успеха. – Мать Лидии Павловны сверкнула улыбкой, как сверкает хрустальная ваза, разбившаяся о чью-то голову, и ушла.
На лестничной площадке она сказала:
– Типичный монгольфьер. Но мужик здоровый и довольно приятный. И не говори мне это слово – любовь. Есть понятие более нравственное – ребенок. Выясни-ка у своего оратора, отчего происходит ребенок. Я имею в виду слово. Ну, целую тебя. Еще вот: что бы он ни излагал – слушай его, как араб Магомета. Конечно, мужика нужно кормить супом и мясом, но главное – мужика нужно восторженно слушать. Какую бы он хреновину ни порол, а ты ему: «Ох, шер ами! Ах, сокол мой». Ясно тебе? Ох, Лидия… – Мать нежно пошлепала Лидию Павловну по щеке и уехала – машину она водила по-солдатски, как броневик.
Скармливая Леонтию макароны, Лидия Павловна узнала, что викинги – это потомки легендарных народов моря. Потерпев неудачу в попытке отвоевать свои берега у египтян и иудеев, народы моря ушли вглубь Анатолии. Но в начале первого тысячелетия нашей эры, а точнее, в первом веке, теснимые Римом, покинули и эти земли, и под предводительством Одина пошли по Днепру на север.
– Послушай, откуда этот бред? – спросила Лидия Павловна.
– От Снорри Стурлунсона и Тура Хейердала. Так что викинги или варяги стали северосредиземноморским народом одновременно с венедами. Тут интересный аспект. Эстонцы называют русских венеды. Латыши называют русских криеву – кривичи. У венедов и эстиев была общая граница на венедском поморье. Тогда еще балты между ними не стояли. Но почему эстонцы запомнили именно это древнее слово – венеды? Думаю, ильменские или озерные словене прошли по эстийскому берегу еще как венеды. Это не день, не два… Шли они и по воде на небольших судах – кочах. Отсюда так много на Русском Севере Кочевых и Кочневых.
Попив чаю, Леонтий развалился на диване.
– Люблю поваляться после жратвы. Ты тоже, вижу, к хорошим лежанкам имеешь слабость.
Когда Лидия Павловна прилегла рядом, Леонтий сказал:
– Новгородцы…
Зазвонил телефон. Лидия Павловна взяла аппарат и ушла с ним на кухню.
– Кто звонил? – спросил Леонтий, когда она вернулась.
– Отец. Спрашивает, нужны ли мне деньги.
– Краснеешь – значит нужны. Хочешь, я к тебе совсем перееду? Зарплата у меня приличная… И надо же, в пятнадцатом веке, точнее, четырнадцатого июля тысяча четыреста семьдесят первого года сорок тысяч новгородцев были разбиты пятитысячной московской ратью под водительством князя Холмского. Плачь, Новгород! Рыдай! А почему, спрашивается? Да потому, что новгородские бояре-воеводы превратились в записных надутых интриганов. Коли нет воевод – то не будет и воинов. – Леонтий закрыл глаза, полежал немного, отдыхая от слов, и вдруг свернулся калачиком.
У Лидии Павловны защемило сердце. Но она сказала:
– Не пытайся уснуть. Сегодня тоже пойдешь домой. Вот именно. Как миленький. – Почему она так сказала, она объяснить не могла. Захлестнуло ее желание сиротства, а это, как известно, означает согласие считать себя виноватой.
Во сне она видела себя легкой и беззаботной. Шла она по высокой цветущей траве. Утверждают, что во сне люди не чувствуют запахов, но она чувствовала – запах меда и его вкус на губах.
На работе она спросила у своего шефа Прохорова: «Откуда такое слово – „первенец“?» И поведала ему о вено, о венедах, о склавенах, о собрах и собратьях, о союзе как глубинной сути славянства.
– Откуда же у тебя такие красивые мысли? – спросил шеф Прохоров.
– От Леонтия.
– Твой новый хахаль? А он кто? Артист?
– Химик.
– Клизма он, а не химик. И вы тут все в моем отделе клизмы! – закричал вдруг шеф Прохоров. – Вы заняты чем угодно, только не ретрансляторами. Для вас ретрансляторы – не духовность. Для вас всякое дерьмо – духовность. Научились вилку в левой руке держать. Интеллигенты! Скажите, какой у интеллигента продукт? У сапожника – сапоги. А у интеллигента?.. То-то. А если сапожник – интеллигент? Он же «Гамлета» наизусть шпарит. Он же Вивальди слушает в рабочее время. Он же картины маслом пишет – правда, хреновые. И весь народ в клизме. А вы кто такие?
– Интеллигенты, – сказала Розита Аркадьевна, старейшая приятельница шефа.
– Вот-вот. А мне нужны профессионалы-ретрансляторщики. Почему Союз в такой клизме? Профессионалов нет. Интеллигенты и бюрократы. Бюрократы-интеллигенты. Фарцовщики-интеллигенты. Взяточники-интеллигенты. Недоучки-интеллигенты. Интеллигенты-любители. Интеллигенты-грабители… – Шеф Прохоров шагнул к двери, даже открыл ее, даже прицелился ею хлопнуть. Но обернулся и сказал с сарказмом: – Интеллигент у нас только один – товарищ Лихачев. Но существует понятие «интеллигентность». Это сумма прекрасных человеческих качеств. Чем больше эта сумма, тем выше интеллигентность. Сосчитайте каждый честно процент интеллигентности в себе. Начните с трудолюбия, мастерства и трудовой дисциплины. Желаю вам успеха, добрые молодцы и красные девицы…
Лидия Павловна смотрела на шефа Прохорова. Чихать ему было на ретрансляторы, он от чего-то другого плакал. Он разваливался на куски.
– Лидия, выйдем, – сказал он. – Да, кто из вас читал последний «Новый мир»? Поднимите руки.
Подняли все.
– А новый справочник по ретрансляторам?
Руку не поднял никто, но все опустили головы.
– А ведь интеллигентность предполагает обязательные глубокие профессиональные знания. Без профессиональных знаний все остальные сведения – есть клизма. Лидия, выйдем…
В коридоре шеф сказал:
– Беда, Лидия. Инка в больнице. Сделала подпольный аборт, а сейчас может умереть. И детей у нее не будет.
Инка, младшая дочка шефа, училась в университете.
– Не захотела рожать? – спросила Лидия Павловна.
– Мы не захотели. Незнамо кто отец. Какой-то гитарист. Может, псих или наркоман… Сходи к ней, Лидия. Ты ее помнишь?
Инка лежала в Институте имени Отта. Была она худенькая, с темными кругами вокруг глаз, как в солнцезащитных очках. Лидию она сразу узнала.
– Я вас помню. Вы папина пассия. Я вас часто вспоминаю – такая женщина…
– Он психует, – сказала Лидия Павловна. – У тебя так плохо?
– Уже ничего. Но я им не говорю. Лучше было беременность не прерывать. Но кому это надо?
– Тебе.
– А кто я? Никто. Мне говорят: «Когда я стану на ноги…» Это значит – когда я стану на колени…
«А мне что говорят? – подумала Лидия Павловна. – Мне говорят – роди. Им надо. Им очень надо». Она усмехнулась грустно.
– А парень?
– Он-то при чем? Это мои заботы. Мы с ним не детей делали, мы занимались сексом. Любовные игры. Эротика…
Лидия Павловна оглядела Инку с ног до головы – с точки зрения эротики. Инка проделала то же самое. Фыркнула и сказала:
– Мясо тут ни при чем. Смотайся за сигаретами. Родители знать не хотят, что я курю.
Но какая же она была худенькая и какая одинокая.
От Инки Лидия Павловна шла с легким сердцем. Ей было стыдно за свой эгоизм. Но ей было легко. И не потому, что у Инки, в принципе, оказалось все в порядке и рожать она все-таки сможет. Легко было потому, что Инка дала ей что-то такое, чего ей пока не хватало. Не хватало уверенности, что ребенок – исключительно ее дело. Шмель – это просто шмель. Нужно ей, как цветку, молчать. Слушать жужжание шмеля и молчать. Пусть жужжит. О чем шмель жужжит? О сладком.
С Инкой, хоть и не возникло взаимной симпатии, получился у них диалог. Даже когда они молчали, у них диалог шел. Мужик – монолог. Даже когда он спрашивает о твоем здоровье.