— Как долго ты живешь здесь?
Я не ожидал, что он станет спрашивать именно сейчас и именно об этом. Подул на горячее варево в ложке, вдыхая мясной запах. Затем посмотрел парню в глаза и честно ответил:
— Всю жизнь.
Он приподнял брови, ожидая объяснений, но я молчал, и ему пришлось снова спрашивать.
— Ты пришел сюда ребенком?
— Я здесь родился.
Он помолчал, осмысливая услышанное, а я тем временем, наконец, отправил содержимое ложки себе в рот.
— А где твои родители? — последовал вопрос.
— Обрели крылья.
Он подскочил на месте:
— Так это правда! Ты сам это видел?
— Да.
Я не стал спрашивать его, зачем он шел сюда, если сомневался в написанном. Все они сомневаются. А идут сюда те, кому, как сказано в Скрижали, нет места среди людей. Сомнительный шанс на счастье лучше, чем никакого.
— Я хотел бы задержаться здесь на несколько дней, — сказал парень, стараясь взять непринужденный тон.
Я кивнул:
— Выбирай любую пещеру.
— Спасибо тебе. Послушай… у меня нет запасов еды, ведь я не рассчитывал здесь задержаться. Но я могу заплатить тебе за гостеприимство, — пальцы Вехрема коснулись ножен меча, обвели один камень, другой… Я полюбовался тусклыми отблесками — прекрасная огранка! — и ответил:
— В этом нет нужды. Будь моим гостем.
Ярр дал ему простой светильник: грубое глиняное блюдце с плавающим в жире фитилем. Жир неприятно чадил.
Выбранная Вехремом пещера была около десятка шагов в глубину и немного меньше в ширину: вполне достаточно для ночлега. Он прошелся вдоль стен, поставил блюдце на ровный уступ на высоте груди, и, заметив в этом месте черное пятно, провел по стене пальцем. Камень показался жирным на ощупь, а на пальце остался черный налет. Интересно, кто жил здесь до него?
Он сбросил с плеча дорожную сумку, рядом положил маленький и легкий, но довольно мощный, сделанный хорошим мастером арбалет. Подумав, расстегнул и оставил там же ножны с мечом. Если Ярр задумал недоброе, меч все равно не поможет — прикончит во время сна или подкравшись сзади. Без меча и заплечной сумки тело казалось непривычно нагим и в то же время восхитительно легким, так что Вехрем, неожиданно для самого себя, улыбнулся. Подумалось, что сейчас, несмотря на тьму, вовсе не ночь — снаружи, должно быть, солнце едва миновало середину неба. Нестерпимо захотелось выйти, вдохнуть полной грудью свежий воздух.
Пещера смотрела на восток, поэтому вскоре после полудня солнце скрывалось, уходило на другую сторону горы. В мягкой тени рельеф на стене выглядел гораздо четче, чем утром. Вехрем присмотрелся. Говорили, что, когда Горелая Скрижаль была вырезана неизвестным мастером, она точь-в-точь повторяла очертания каменного оригинала. Теперь не было сомнений, что это правда. Оригинал — вот он.
На камне, на высоте чуть больше человеческого роста, распростер крылья дракон. Тело его, изогнутое в полете, неуловимо напоминало человеческое: если посмотреть слегка под углом, то казалось, что это летит человек с раскинутыми в стороны руками. Другой угол зрения — и сходство исчезало. Вехрем покачал головой. Это изображение было не просто линиями, нанесенными на камень умелой рукой. Не менее искусно, чем резцом, мастер воспользовался самой и скалой, и светом, падающим на еле заметные трещины в камне, и уступом, на котором должен был стоять наблюдатель, и самим Вехремом, наклоняющим голову то так, то иначе.
Он еще немного походил вокруг, то и дело посматривая на рисунок, и вдруг понял, что трещины сложились в новый, не замеченный им прежде узор. С возрастающим изумлением Вехрем понял, что крылья дракона заполнены птицами — большими и маленькими, перетекающими одна в другую, то изображенными полностью, то словно скрытыми за спинами своих товарок. Поворот головы — изображения птиц словно бы сместились, но не исчезли.
Он перевел взгляд на хвост дракона и еще раз прочел слова, с детства бередившие душу: «…да обретет крылья…». И дальше, давно утерянные людьми, незнакомые, тревожащие: «…по душе своей».
Он вернулся в «собственную» пещеру, когда начало темнеть, и сразу же лег, но долго не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ними вставала все та же Каменная Скрижаль, силуэт дракона, скрывающий в себе десятки птиц. Едва он начинал проваливаться в сон, птицы вдруг оживали и разлетались в стороны, хлопая крыльями и заставляя Вехрема проснуться. Тьма была такой непроглядной, что он не сразу и понимал, открыты его глаза или закрыты. Моргнув несколько раз, он вновь смеживал ресницы, чтобы увидеть все тот же образ. Наконец, Вехрем разозлился и попытался силой воли отогнать от себя видение. Это удалось, но теперь место рисунка заняло лицо Ажелы. Сначала он хотел по привычке отогнать и его, но потом вдруг понял, что это уже не имеет значения. Он ушел, он больше не мешает ни Ажеле, ни Клену, он отдал им все, что мог отдать; он больше никогда не увидит ее и может думать о ней без угрызений совести и без боязни, что назавтра снова придется опускать глаза при встрече, стыдясь своих мыслей. И Вехрем стал думать о ней. Пока не заснул.
К моему удивлению, Стерх навестил меня и на следующий день. Кристины на этот раз не было, видимо, сумела сама добыть пропитание.
Зато прилетели Ален и Саффи, белоголовые журавли с болота. Как обычно, не за едой, просто в гости. Тут-то Стерх и вернулся. Он узнал журавлей, обрадовался, захлопал крыльями и слегка задел нашего гостя, который как раз выходил на площадку.
— Стерх, осторожнее, — сказал я, — не пугай человека.
— Ты зовешь его «стерх»? — переспросил Вехрем.
— Это его имя, — кивнул я.
Парень ухмыльнулся:
— В таком случае, журавля ты называешь орлом? А иволгу, которую я видел вчера, — соколом? Чтобы не заскучать?
Вот он о чем! Я так привык к Стерху, что и забыл, что этим словом называют журавлей, живущих далеко к востоку отсюда.
— Стерх — не название, — пояснил я, — это его имя. Журавлей зовут Ален и Саффи, познакомься.
Все еще усмехаясь, Вехрем отвесил в сторону птиц шутливый поклон, да так и замер с полусогнутой спиной и отвалившейся челюстью: Ален ответил ему поклоном, а Саффи присела в изящнейшем, несмотря на отсутствие юбок, реверансе. Стерх заклекотал, смеясь.
Когда Вехрем разогнулся, лицо его было белым, как мел.
— Его имя, ты сказал?.. — прошептал он. — «…по душе своей…»
Я кивнул.
Он медленно опустился на ровный, еще холодный после ночи камень.
Парень просидел на уступе до самого вечера. После полудня я вынес ему немного воды, и он выпил, кивнув с благодарностью, но не произнес ни слова. Когда начало темнеть, он все же вернулся в каменный зал. Присел к догорающему уже костру и в упор посмотрел на меня.
— Расскажи, — попросил он.
— Что именно? То, что имеет значение, ты уже понял.
— Значит, это все, — он сделал неопределенный жест рукой, указывая на пещеры, и на костер, и на меня самого, — для тех людей, кто придет сюда, но не сразу решится? Потому ты и родился в этой пещере? Твои родители тоже все поняли?
— Мать была дочерью учителя, — кивнул я. — Она прочла написанное и рассказала отцу. Страшнее всего на свете для них было разлучиться, потому они и ушли когда-то на Драконью гору, и потому же провели годы в этой пещере.
— Но почему они просто не вернулись обратно?
Я удивился:
— Разве ты не знаешь? Живая дверь не выпустит вошедшего.
Судя по выражению его лица, он действительно не знал.
— Кроме того, — добавил я, — не думаю, что им было куда возвращаться. Раз уж они дошли сюда.
— Что же… — начал было он, но замолчал. Я не ошибся — парень был неглуп. В самом деле, как я могу знать, что ему теперь делать?
— И ты тоже? — спросил он наконец.
— Я — Хранитель, — спокойно ответил я. — Кто-то же должен встречать гостей, говорить им правду, кормить, зажигать огонь…
— А что будет, когда ты уйдешь?
— Придет другой, — я пожал плечами, и он не стал продолжать расспросы.
Вехрем сидел на уступе, скрестив под собой ноги и прислонившись спиной к скале. Вокруг простиралось небо.
Ему было шесть лет, когда он впервые услыхал о Горелой Скрижали. В доме отца хранилось несколько старинных фолиантов, переплетенных в дорогую кожу, тисненных золотом и украшенных вставками из кости и драгоценных камней. Среди них было «Правдивое Сказание о Пожаре в Храме Драконовом». На первой же странице помещалось изображение странного покалеченного дракона: без головы и с полуобрубленным хвостом. Случайно увидев эту картинку, мальчик приставал к взрослым до тех пор, пока ему не рассказали все, что нашли возможным для его возраста. Вехрем и раньше был немного не от мира сего, а с тех пор словно заболел. Он проводил целые дни, мечтая, как взлетит, раскинув крылья, с вершины Драконьей Горы, придумывал сказки, в которых сам же и был героем.
Время шло, и мечтательный мальчик вырос и повзрослел. Он смирился с тем, что царскому племяннику суждена иная доля, но все же разыскал и прочел все серьезные толкования Горелой Скрижали и большую часть несерьезных. Он стал известен среди знатоков, к нему, мальчишке, едва начавшему брить бороду, приходили за советом ученые мужи. Подобные причуды были позволены человеку его положения — если, конечно, не мешали другим обязанностям.
Никто не мог ожидать, что царь и двое его сыновей неожиданно скончаются. Поветрие, оставившее страну без царя, унесло также и отца Вехрема, а заодно и четверть столицы. Из наследников в живых остались лишь младшая дочь царя и сам Вехрем с младшим братом Кленом. По закону, девушка не могла взойти на престол, лишь возвести на него мужа — так за кого и идти ей, как не за троюродного брата? Не чужака же на трон сажать. А брат и хорош собой, и умен, и тихо влюблен в нее с детства, а что самой ей по сердцу младший, так когда это царицы выбирали мужей по любви? Нельзя подниматься на престол младшему в обход старшего, не принесет это блага стране. Даже если старший сам отступится от своего права, отречется в пользу брата и от невесты, и от царства — у него будут дети, они вырастут и могут пожелать переделать историю на свой лад.