— Сколько Вы получали?
Когда я мастером работал, получал четыреста рублей. В ремесленном училище бывали еще премии. Не вещами, а деньгами.
Ну на что эти деньги можно тратить? Одежда у меня вся была. Питался я в столовой, водку не пил. Мастеру училища цены в столовой были со скидкой, небольшие… Недоедания не было.
— Как Вы отнеслись к сообщению о том, что наши самолеты в 1941 году Берлин бомбили? Или Вы это не заметили?
— То, что наши бомбили Берлин, мы знали. Доволен был народ — мы доказали немцам, что мы и в таких трудных условиях можем до них дотянуться… И что мы все ж таки их доконаем.
— Как Вы отнеслись к победе в Сталинградской битве?
— Она подробно освещалась в наших газетах. И то, что произошло в Сталинграде, ставили в пример — вот как надо защищать Отечество. Честь и хвала нашим воинам! Ни шагу назад!
И это было в каждой душе, я вам честно говорю, в каждой душе. Это и у нас в ремесленном училище все были гражданские, и все говорили: «Добьемся победы!»
— Скажите, какое отношение было к блокированному Ленинграду?
— Тут было очень, очень трудно… Мы были в Кемерове, когда сообщили, что город блокирован. Блокада — это же и питание плохое, и прочее…
Но все говорили, что Ленинград не сдастся, что им не взять Ленинград. У всех было такое чувство, что город не сдадим. Умом понимали, что ситуация на грани, но чувство такое было.
— Так узнали про это по радио или от эвакуированных?
— По радио оповещение было очень хорошее. Все были в курсе всех событий, которые происходили у нас во время войны.
— Когда Курская битва шла, Вы еще в ремесленном училище были?
— Тогда я уже был в военном училище… Я там оказался вроде в марте 1943 года…
Мы летали, прыгали с парашютом, стреляли по наземным целям, по воздушным целям — «колбасу» таскали. Знаете такую, да? По ней стреляли. Потом изучение силуэтов и ТТХ всех типов немецких самолетов…
Окончил я это училище с отличием. До сих пор помню: «Вид самолета-цели при данном курсовом угле, выраженный в четвертях в радиусе кольцевого прицела называется ракурсом…»
На экзаменах я всем подсказывал, и преподаватель на меня разозлился: «А ну-ка, давай-ка отсюда на фиг! Придешь сдавать последним».
Сдал на «отлично». Командир училища вызывает и говорит: «Мы Вас оставляем инструктором».
А наше классное отделение отправили на практику в часть. И я остался один. Дня через три иду к командиру училища и говорю: «Почему Вы не спрашиваете, хочу я или не хочу быть преподавателем? Вон Золотов, он даже плачет: „Оставьте, пожалуйста…“ Вот его оставьте вместо меня, а я вместо него иду на фронт».
Когда второе отделение окончило, меня с ним отправили в полк.
— Какое у Вас звание было?
— У нас стрелков-радистов в офицерском звании не было. Выпускали из училищ в сержантском звании. Потом в конце войны старшего сержанта присвоили.
— После училища Вы оказались в запасном полку?
— Да, 12-й запасной полк (место базирования — г. Чапаевск. — О.Р.). Там формировали отдельные экипажи для пополнения: летчик и стрелок-радист.
Потом нас направили в Латвию. Мы прибыли в 766-й полк, в 211-ю штурмовую дивизию. В дивизии три штурмовых полка…
У нас командиром полка был Петров, а имя-отчество не помню. (С сентября 1944 г. командир 766-го ШАП — майор Василий Петрович Петров. — И.Ж.)
Я попал в 3-ю эскадрилью. Командир эскадрильи будущий Герой Советского Союза Ермилов Александр Иванович (Ермилов Павел Александрович. Звание Героя Советского Союза присвоено 23.02.45. — И.Ж.).
Мы летали на Прибалтийский фронт, Латвию, Литву и брали Кенигсберг.
— Когда Вы прибыли в полк?
— Это был 1944 год.
— Как Вас встретили?
— Стрелков проверили на знание теории стрельбы. Потом была проверка слетанности эскадрильи, как мы впишемся в эскадрильи. А летали мы звеном, четыре машины звено.
— Когда Вы в полк попали, одноместные «Илы» еще были?
— Не было, только двухместные.
— А учебные самолеты «УИлы» были?
— А как же! Двухместные. Новички с училища проходят курс слетанности.
А стрелок должен пройти учебные стрельбы по «колбасе», только тогда его отправляют на боевое задание.
— А какое вооружение у Ваших самолетов было?
— Две пушки ВЯ, два пулемета ШКАСа и бомбовая нагрузка, и плюс мой пулемет. Я защищаю от захода истребителей с хвоста…
— А «рсы» — реактивные снаряды вешали?
— Да. Четыре «рса». На правом крыле два, и на левом два. Восемь не бывало…
— А вместо ВЯ были большие 37-миллиметровые пушки?
— Да, 37-мм в полку тоже были. Но немного.
— А еще какое-нибудь оружие применяли: ПТАБы — это маленькие противотанковые бомбы, ВАПы — выливной авиационный прибор, фосфор выбрасывать?
— Нет, не было. В основном фугасные бомбы. Мы в основном уничтожали-то пехоту, а по пехоте главным образом — осколочные.
— Вы помните, какой основной был калибр бомб, который Вы возили?
— Не помню. Две бомбы большие под крылом (ФАБ-100, 250 или 50. — О.Р.). И два люка было, в них — маленькие, по сто или по пятьдесят (главным образом меньше калибром, чем 50 кг или 100 кг. — О. Р.).
— А «рсы» какие у Вас были, Вы не помните?
— PC-132, длинные зараза, вот такие. Больше метра (скорее всего РОФС-132. — О.Р.)
Оценка результатов тренировочной стрельбы
— «Рсы», по Вашему мнению, эффективное оружие?
— «Рсы» выгодное оружие по наземным целям. По танкам, по пехоте, по скоплению войск. Эти ракеты, «рс» очень хорошие.
— Мы слышали два мнения. Некоторые говорили, что эти «рсы» убрать бы, оставить одни бомбы. Другие — лучше бомбы убрать, «рсы» оставить.
— У нас такого разговора не было. Положена боевая нагрузка на самолет: «рсы», пулеметы, пушки и бомбы. Вот все.
— У Вас какой боезапас был?
— Я сейчас не буду врать, не помню. Нам хватало. И мне защитить свой самолет хватало, и даже помочь соседу.
— Вы помните свой первый боевой вылет?
— Помню. 3-й Прибалтийский фронт, в сентябре 1944 года.
Мы полетели на бомбежку передовых позиций фашистов. Это было в Курляндии, на территории Латвии. Я нисколько не боялся, но волновался, конечно.
А потом делали в день от трех до четырех боевых вылетов. Мы отлетаем, отбомбимся, отстреляемся по наземным целям, разворачиваемся и идем обратно на аэродром, на заправку. Готовимся к новому вылету. На подготовку уходило примерно часа два-три…
Подготовка стрелков на макете кабины
— И часа через два опять вылет?
— Да, не раньше. Задание, на какой участок лететь, получали от командира дивизии или от командира полка. И так каждый день.
— Была ли какая-нибудь подготовка стрелков в полку?
— В полку у нас переподготовки никакой не было. Мы с училища пришли уже основательно подготовленные…
Проверяли нас так: мы из кабины стрелка стреляли по наземным целям.
— При выходе из атаки Вы по наземным целям стреляли?
— Вначале не стрелял. Берег боеприпасы. Да и запрещалось, только защищать самолет и быть предельно внимательным. А позже, когда мы к Кенигсбергу подходили, нам дали указание: «Стрелок-радист может стрелять по наземным целям». Например, по колонне войск можешь лупить. Командир атакует, а потом при выходе из атаки я стреляю.
— Несколько вопросов по быту. Какое денежное довольствие было у Вас?
— Курсанту выдавали где-то около трехсот рублей. В запасном полку ничего нам не давали. Всего двенадцать дней там были… В боевом полку — по восемьсот рублей.
— Как кормили Вас в училище?
— В училище — хорошо, там всем одинаково давали.
— Все обычно жалуются, что в училище не хватало еды?
— Ну, как вам сказать, человек привыкает. Хватает тебе, не хватает, ты не идешь, не жалуешься. Добавки не было.
А вот в боевом полку, там уже ты можешь спросить и добавку. Первое добавку никто не брал, а добавку на второе, всегда кто хотел, тот брал.
— Как было со ста граммами водки?
— Сто боевых грамм в конце боевого дня. Кончаются вылеты, и по сто боевых грамм. Но только в дни вылетов. И независимо от числа вылетов — сто грамм.
— А если, например, плохая погода и не летали?
— Никаких сто грамм. Потому и называются — «боевые сто грамм».
— Как Вас обмундировывали в училище?
— В училище: обыкновенные брюки, шаровары обыкновенные… Сапоги кирзовые, обмоток не было. А в полку зимой выдавали теплые унты, собачьи или овечьи. Шерстяные носки. Да, и унтята были, когда сильные морозы.
Повседневное обмундирование: летом шинель, а зимой меховые куртки авиационные. Свитеров не было.
— А маски были?
— Нет, не давали. Не было масок никаких. Шапка, шлем меховой и подшлемник шерстяной. Белый, да, и очки.
— Кожаные летные куртки у Вас в полку были ленд-лизовские или наши?
— По-моему, только нашего производства.
— Вообще, что-нибудь ленд-лизовское Вы получали?
— Нет, не видел. Не помню никаких импортных вещей. Даже тушенки.
— А трофейных?
— Трофеи только у пехоты. Мы трофеи не добывали. Я ходил в Кенигсберг не для того, чтобы искать что-нибудь, «вынюхивать»… Нет, просто интересно было. Мы ходили вдвоем. Я и еще один товарищ. В свободное время и поблизости от части.
Зашли в дом, сидит немка, дрожит. Мы ей: «Не бойтесь, мы вас не тронем. Мы просто зашли посмотреть, в каких вы живете условиях…»
И уходим. Более того, в кармане был то ли пряник или кусок хлеба, отдали. Мы не обижали их никогда.
— Какое у Вас оружие личное было?
— У меня — пистолет ТТ, но были и наганы.
И были еще автоматы в кабине. У меня было специальное гнездо, с правой стороны под рукой.