– Однако на этом война для вас не закончилась?
– Да, она закончилась для меня только 16 мая. Наша бригада ведь еще и Прагу освобождала. После капитуляции немцев на острове Ванзее в ночь на 2 мая нас начали выводить на юг Берлина. 3 мая мы уже ночевали в Штансдорфе, там же провели и четвертое мая. А в ночь на 5 мая нам приказали пополнить боекомплект, заправиться горючим и ждать приказа. Но мы еще не знали, куда именно придется двигаться.
5 мая в полдень мы услышали по танковым радиостанциям сообщение, что в столице Чехословакии Праге началось вооруженное восстание ее жителей и они обратились за помощью к советскому правительству. И вот мы двинулись в путь. Представляете, от Берлина до Праги на танках своим ходом!
Рано утром на следующий день наша бригада вышла к Эльбе. А там уже были американцы. Переправа через Эльбу была в их руках. На другой стороне реки стояли их бронетранспортеры. Я не помню сейчас, были ли танки. Но встретили они нас не очень дружелюбно, переправа была закрыта. Мы стали у переправы.
Через какое-то время на «Виллисе» подъехал наш командарм Дмитрий Данилович Лелюшенко. Он оригинально одевался тогда: в желтоватый американский летный костюм. С рапирой всегда в руке. Иногда кое-кому ею перепадало за нерадивость. Я ему докладываю. Он спросил, есть ли у нас кто-нибудь, кто переводить разговор сможет. У нас были такие ребята. Он направился с адъютантом и тремя офицерами к американцам. Переговорил с ними и через некоторое время сам лично подал нам команду: «Заводи! Вперед!»
У Праги мы оказались только в ночь на 9 мая. Там рудные горы были по пути, их оказалось преодолеть не так просто. Мы вышли к северо-западной окраине города. Прага тогда была вся забаррикадирована. И нам сразу пришлось остановиться: танки не могли двигаться дальше. Но вскоре появилось несколько человек военных чехов. Они мобилизовали население на разбор баррикад. Дальше чехи также сопровождали нас, когда мы вели бои на улицах.
Надо сказать, что местные жители встречали нас очень дружелюбно. Старались нам всем услужить, пищу готовили, стремились остановить, чтобы побеседовать. А у нас ведь был приказ – только вперед! Даже пищу мы принимали только во время движения на танке. Но чехи, чтобы пообщаться с нами, разные ухищрения придумывали. К примеру, перекрывали дороги красными полотнищами. Волей-неволей приходилось останавливаться и объяснять, что к чему.
Немцам мы здорово намяли бока в Праге. Президентский дворец от них освободили и много эсэсовских городков разгромили. Мне даже довелось быть парламентером при сдаче одного из таких городков.
Как получилось. После освобождения президентского дворца весь двор рядом с ним был завален стрелковым оружием. Я поглазел на это некоторое время. А когда мы уже стали выходить оттуда, немцы начали обстреливать нашу колонну. Оказалось, там эсэсовский городок поблизости был, и вся местность хорошо простреливалась. Как немцы начали стрелять, наши все разбегаются. Но я остался с сержантами. В моем распоряжении был танк, сопровождавший меня. И я приказал обстрелять этот городок. Надо сказать, что мы несколько ограничены в боевых действиях были: нам было запрещено вести артиллерийский огонь, только из пулеметов и стрелкового оружия. Однако после обстрела, произведенного нашим танком, немцы прекратили огонь. То ли мы подавили их огневые точки, то ли просто испугались они.
Вскоре пришли их парламентеры. И наш комбриг Иван Иванович Прошин поручил именно мне идти в городок принимать капитуляцию немцев. Оказалось, что в городке было где-то 1500–1800 немецких солдат и офицеров. Мы выстроили их в колонны и повели к президентскому дворцу.
Уже к обеду яростные бои в городе начали затихать. Мы вышли к Вацлавской площади, а дальше нам и задачу не успели поставить, куда двигаться. Мы волей-неволей остановились. Впрочем, к этому времени в городе уже и чехословацкие военные активно действовали (они и на танках с нами были). Именно чехи и отвели наши танки в сквер, организовали охрану. А местные жители подошли к нам. Все они очень хотели, чтобы каждый из нас был у кого-то из них гостем. Наши экипажи стали расходиться по квартирам. Мы с командиром отряда капитаном Сергеем Владимировичем Введенским, конечно, были обеспокоены ситуацией. Не хотелось нам оставлять боевую технику почти без присмотра. Поэтому мы приказали остаться нескольким механикам-водителям и командирам танков.
И что интересно. Мне, Введенскому и его заместителю по технической части в какой-то мере можно поставить в заслугу сохранение национального музея Чехословакии. Мы ведь к жителям не пошли, нам нужно было танки видеть. И нам как раз предложили заночевать в этом музее, а из него весь сквер просматривался. Наверное, не без умысла нас туда поселили. А то без нас вдруг бы кто позарился на его экспонаты. Мы спали в зале, где были чучела разных животных – оленя, медведя… И нам даже маты постелили и простыни где-то нашли. Вот так мы и освобождали Прагу.
– Сколько немецких танков вам удалось уничтожить за войну?
– За время войны я сбил 1 тяжелый танк, 3 средних танка и более десятка артиллерийских орудий. Участвовал в боях по освобождению Правобережной Украины, Львова, прошел от Вислы до Одера, воевал в Нижней Силезии, в Берлине, освобождал от немцев Прагу. Среди моих наград орден Боевого Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, два ордена Отечественной войны II степени, 2 ордена Красной Звезды, орден Богдана Хмельницкого III степени, чешский орден «Военный крест 1939 года» и около 20 медалей, полтора десятка благодарностей Сталина. Но, знаете, лучше бы той войны не было, чем иметь все эти награды. Конечно, я ими горжусь, но очень дорогой ценой они достались.
Чернощеков Михаил Антонович
Я родился в 1915 году в захолустной деревушке Творичиши, которая располагалась в Орловской, а сейчас Брянской области. Деревни этой сейчас нет, с лица земли ее стерли. Только церковь, что построила местная помещица, осталась… В деревне окончил четыре класса. В среднюю школу ходил в соседнюю деревню Жирятино, где был сельсовет и роскошная церковь с кирпичными лавками. Проучился не долго, не больше полугода, как начался голод 21–22 годов. Помню, как через нас шли беженцы с Украины… Видел воочию, как по дорогам закапывали малышей… У самого не было сил полтора километра пройти до школы, ноги пухли. Выжили тем, что собирали гнилую картошку на поле, лебеду секли в ступе… До 15 лет работал в колхозе, а потом ушел в Брянск, поступил в ФЗУ на токаря-инструментальщика. После окончания в 1933 году работал на заводе имени Кирова. Постепенно поднялся до шестого разряда, стал хорошие деньги получать – 400 рублей. Сам приоделся и семье мог помочь.
В 1936 году взяли в армию. Попал на Дальний Восток, во Владивосток. Там распределили в школу подплава на Русский остров. Проучился 11 месяцев на моториста-дизелиста, и меня распределили на подводную лодку М-35. В то время на Тихом океане были только подводные лодки и торпедные катера. Больших кораблей не было. Самым крупным был эскадренный миноносец «Иосиф Сталин», а в основном сторожевые корабли: «Вьюга», «Метель». На лодке я прослужил шесть лет до 1942 года. Экипаж был дружный – нас всего было шестнадцать человек. Дослужился до старшины первой статьи. Причем до 1939 года плавсостав служил четыре года, а Тимошенко нам добавил еще годок. Мне в 1941 году демобилизоваться, а тут война… Как узнали о начале? Еще до начала войны нас постоянно держали в море. Пополняли горючим и продуктами прямо в океане. Днем мы находились на перископной глубине, а вечером вылезали на поверхность, заряжали аккумуляторы, проверяли технику. Узнали о войне, как и все, из сообщения Молотова. Но ты же понимаешь, между нами и Москвой девять часов разница. Поэтому сообщение о войне ни нас, ни население особо не затронуло – далеко.
В 1942 году я за одиннадцать месяцев подготовил себе на замену Сашку Малюгина, а сам ушел на берег. Сделали из меня управляющего строительными работами. Начали строить доты и дзоты по побережью. Но мне хотелось на фронт, повоевать, и я добился отправки. Надо сказать, что еще в 1939 году я сдал экзамены на водительские права. Поэтому, когда приехали под Сталинград, в 55-ю механизированную бригаду, мне выделили машину ЗиС-5 и прикрепили к противотанковой батарее 45-мм пушек. Эту пушку я и таскал до самого Ростова.
После этих боев бригада получила наименование 12-я гвардейская, а корпус стал 5-м гвардейским Зимовниковским механизированным. Командовал бригадой Герой Советского Союза полковник Борисенко Григорий Яковлевич, а корпусом – Семен Ильич Богданов, впоследствии маршал бронетанковых войск. А после него – генерал-майор Скворцов. Но тот так выше и не поднялся, потому что страшно пил. Говорили, что когда он воевал на Халхин-Голе, один высокопоставленный монгольский чиновник увел у него жену, и он на этой почве запил.
Вышли из боев под Ростовом. Своим ходом дошли до станции Лихой, что под Миллерово. Там остатки техники погрузили в эшелон и привезли на станцию Лиски. Разгрузились на станции Евдаково, а оттуда маршем дошли до глухой деревушки Кодинцево. Деревня находилась на возвышенности, а рядом в глубоком овраге разместилась бригада. Сделали капониры, укрыли технику. Надо сказать, что у меня была мечта воевать в танке. До этого перейти не удавалось, не пускали, а тут я приноровился ходить к одному механику-водителю, который меня брал на учения. Потихоньку я насобачился управлять танком. Пришел к командиру, все объяснил, а поскольку механиков всегда не хватало, то меня быстро определили в экипаж и дали танк. Командиром танка был Васеленко Саша, стрелком-радистом – Скляров Саша, заряжающим – заводной Петя Хабибуллин.
В июле совершили марш и недалеко от Прохоровки сосредоточились в оврагах. Замаскировали машины сжатой пшеницей. А на рассвете начался бой. Ну, мое дело вести машину. Командир стрелял. Потом сказал, что подбили две машины Т-III. А вскоре и нам угодили в бок. Танк моментально загорелся, мы все выскочили, как ошпаренные, спрятались в воронке. Остался я безлошадным и вернулся к себе в противотанковую батарею. Тут же мне дали полуторатонный «Шевроле», пушку 57-мм противотанковую, и так я гонял гансов по полю до конца войны. Почему на танк не вернулся? Жить захотел. До того как подбили, жить не хотел, безразлично к смерти относился. А тут у меня взгляды поменялись. Если тебя в открытом поле ранят, то, может быть, кто-нибудь тебя спасет, а из танка тебя никто вытаскивать не будет… В общем, «обжегся», возвращаться не хотелось, а желание воевать было удовлетворено.