Только после войны на соревнованиях по вождению, чтобы других обогнать.
– В чем заключаются обязанности техника роты?
Главное, чтоб его машины были всегда в исправности, чтобы все механизмы были отрегулированы, небольшие поломки устранены. С большими поломками он не справится, у него только руки – все. В батальоне, там уже мастерская, небольшая бригада ремонтников, а в полку или бригаде отдельная рота обслуживания.
– Инструктаж механиков-водителей – это ваша задача?
Да. Опытным механикам-водителям я нотаций не читал, а с неопытными приходилось заниматься, учить регулировать приводы управления, чтобы он сам мог небольшую неисправность устранить. Их учили-то всего три месяца. За это время научить трогаться с места и водить по прямой можно, но обслуживать машину, водить по сложной местности – нужен опыт. Вот я его передавал молодым. Опытных механиков-водителей держали в резерве батальона. Придет пополнение с танками. Неопытных механиков ссаживают, а на их место опытных, а тех обратно за танками посылают. Командиры рот, батальонов, те себе всегда механиков подбирали. Ведь механик – это главное лицо в танке, от которого зависит движение танка.
– С кем вы дружили во время войны?
С командирами рот, взводов. Вместе жили при формировании.
– Курили?
Да, курил. Помню, давали табак или папиросы.
– У вас в подчинении кто-то был?
Нет, никого. Это я был в подчинении у зампотеха батальона или полка.
– В этих боях сто грамм давали?
Сто грамм? Конечно! Но это в перерывах между боями, а когда шли в атаку, то давали сухой паек: консервы, сухари, галеты.
– Из тех танков, с которыми приходилось сталкиваться – М3, Т-34 и М4А2, – кого бы вы предпочли?
Я б, конечно, отдал предпочтение нашей «тридцатьчетверке». Почему? Во-первых, сила привычки – своя машина, во-вторых, она в обслуживании проще, в-третьих – она ниже. «Шерманы» – они высокие, как и М3, иногда переворачивались, а с Т-34 такого быть не могло. Конечно, они более комфортные, но воевать на них не сахар.
– Гусеницу натянуть – у кого проще?
У нас проще всех! Тросом ее зацепил за ведущее колесо и пошел крутить. И она, видите что, резиново-металлическая гусеница, если изношен палец, то ее не выбьешь.
– Когда пересаживались с «тридцатьчетверки» на «Шермана», как танкисты к этому отнеслись?
Ничего, нормально.
– Вши были?
Много. Мы обмундирование опускали в бочки с бензином. Потом сушили. Пахло оно, конечно, неприятно, но когда водой прополоскаешь, то нормально.
– У вас в части были женщины?
Женщины? Вы знаете, у нас была, по-моему, одна девчонка – водитель «полуторки».
– Как вообще отношение к женщинам было на фронте?
Своих не трогали, конечно. А к чужим в перерывах между боями ходили.
– К немцам какое отношение было?
Отношение к ним было как к врагам. Когда вошли на территорию Германии, гражданских мы не трогали. В городе Файтлюбы, где нас застал конец войны, мы жили в домах. На первом этаже мы размещались, на втором – они. Отношения были нормальные, но единичные случаи насилия в бригаде все же были. Наказывали. Кроме того, помню, что один сержант что-то там мухлевал с денежным довольствием – его тоже судили.
В основном же после войны к немкам ходили на таких… мирных основах… за еду. Тогда в Германии голодно было.
– Вспышки венерических заболеваний не было?
Это я не скажу. У меня не было. И у моих друзей, с которыми я служил, – ни у кого не было.
– Посылки домой отправляли?
Да. Что-то собирали сами по брошенным домам. Из тыла нам тоже посылки присылали. Помню, когда стояли под Александрией, то к Новому, 1944 году нам присылали посылки. В них были печенье, конфеты, варежки теплые, носки.
– За войну награды какие у вас?
Три ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны 2-й степени и медаль «За боевые заслуги». Ну, и этих, юбилейных, штук двадцать.
После войны я был направлен в Казанскую высшую офицерскую танковую школу, после окончания которой служил в Германии, в 14-й дивизии заместителем командира роты по технической части. В 51-м году поступил в Бронетанковую академию. Служил в Уральском округе начальником бронетанковой мастерской 34-й дивизии. Потом был главным механиком военного завода, заместителем начальника базы, которой руководил Сергей Андреевич Отрощенков. После этого возглавлял кафедру эксплуатации и вождения автобронетанковой техники в Высшем военно-политическом танково-артиллерийском училище. Уволился с должности начальника цикла технической подготовки военной кафедры Уральского политехнического института.
Падуков Леонид Степанович
(На основе интервью Артема Драбкина и текста воспоминаний)
Я родился в деревне Верхняя Седа тогда Пермской губернии. Отец был призван в 1919-м в Красную Армию и умер от тифа в Гражданскую. Мать осталась беременной, и в феврале 1920 года родился я.
Вскоре мать вышла повторно замуж. Позже у меня появились брат Николай и сестра Клавдия. Когда мне было девять лет, мама скоропостижно скончалась. Разумеется, отчиму справиться с тремя маленькими детьми самому было просто невозможно, и он скоро женился. Практически я остался круглым сиротой, как в песне поется: «Позабыт, позаброшен, с молодых юных лет я остался сиротою, счастья, доли мне нет». Хотя относились ко мне очень хорошо. Мачеху, Анну Максимовну, мы все называли мамой.
После окончания начальной школы я с великим желанием поступил в профессионально-техническую школу, которая находилась в Кишерти.
Рост у меня был небольшой. Чтобы выполнить работы на тисках, приходилось под ноги ставить ящик из верстака. Работа с металлом мне нравилась. Я видел, как из куска железа ковали подковы для лошадей, разные изделия.
Кишертскую профессионально-техническую школу перевели в поселок Суксун и на ее базе создали политехнический техникум. В школе я проучился два года. Время было трудное, стипендии едва хватало на еду на полмесяца, на одежду денег не оставалось. Надо было как-то жить, и я стал подрабатывать: писал лозунги к праздникам, работал в мастерских техникума, выполняя заказы, мыл котлы в солдатской столовой, чистил туалеты – не гнушался никакой работой.
Самым трудным было мыть котлы в солдатской столовой, но зато вкусный ужин в достатке – в награду получали котелок гречневой каши с мясом. Голодными не сидели.
Не все выдерживали трудности, слабые бросали учебу. И я не раз говорил отчиму:
– Папа, я пойду работать.
А он в ответ:
– Леня, учись!
Бывало, проводит меня до околицы, а остальные 28 километров до Суксуна, в любое время года, иду один. Отчим настраивал меня на большие дела, и за это ему большое спасибо.
И все же, помимо учебы и работы, оставалось время на занятия в различных спортивных кружках. В субботние и воскресные дни, как правило, в холле техникума был танцевальный кружок, учились танцам. В те годы сдавали нормы, и это было престижно – получить значки «Ворошиловский стрелок», «ГТО» «БГСО» и другие. У меня все они были.
В 1937 году я окончил техникум. Я и двое моих товарищей по учебе получили направление на работу в детский дом в селе Наумовка, в 28 километрах от города Томска. За две недели до начала занятий в школе мы с сокурсниками решили собраться в Новосибирске и затем ехать вместе к месту назначения. Иван Лопатин и Николай Хохряков прибыли в назначенный срок в Новосибирск, и 13 августа мы выехали в Томск. От Томска до Наумовки четыре часа тряслись на телеге.
В селе, куда мы прибыли, размещался детский дом, в котором находилось чуть более 250 воспитанников различного возраста. Нам выделили дом для проживания. Директор показал вновь отстроенную школу и пожаловался, что учителей не хватает и к тому же в школе пока нет директора. Дня через два Иван и Николай поехали в райцентр, чтобы встать на учет в райвоенкомат, заодно в районный отдел народного образования.
Заведующий районо Фефелов, участник Гражданской войны, орденоносец, побеседовал с ними и сказал, что он подбирает кандидатуру на должность директора Наумовской неполной средней школы, и предложил одному из них занять эту вакансию. Они ему ответили, что есть другая кандидатура. Когда мои товарищи вернулись в Наумовку, я спросил, конечно, какие привезли новости: «Принимай школу, директор!»
Я считал, что они шутят. Иван Лопатин достает выписку из приказа о назначении меня директором. Мне в то время не было еще и восемнадцати лет. Почему заведующий районо принял такое решение, непонятно. Пришлось впрягаться и тянуть лямку: собрал педсовет из двенадцати педагогов. Многие из них имели большой опыт, но не имели образования, а некоторые, как мои друзья, имели образование, но не имели опыта. Зачитал выписку из приказа о моем назначении. Закрепили классных руководителей. Уточнили количество учеников. Провели линейку 1 сентября. Прошла неделя, месяц, все шло своим чередом, промахов и просчетов не было.
Первые выборы в Верховный Совет состоялись в декабре 1937 года, а я, семнадцатилетний директор, хоть организовывал их, но сам даже не голосовал.
После выборов завхоз школы пригласил съездить в деревню и отметить это важное событие. Мы поехали в гости к его родителям, которые жили недалеко от Наумовки.
Когда все собрались, а было человек пятнадцать, хозяин пригласил к столу. Чего только не было на этом столе, даже жаркое из поросенка. На столе стояла четверть водки и один стакан. Когда все уселись, я оказался слева от хозяина дома, а его сын, мой завхоз, справа от него. Хозяин берет стакан, наливает дополна из четверти и ставит стакан передо мной. Я в то время практически не выпивал. Отпил немного и стал закусывать. Хозяин вновь доливает и ставит стакан мне. Снова глотнул немного. Он в третий раз доливает в стакан водку из четверти.