— Мы никогда не уклонялись, нас учили так: надо занять удобную огневую позицию и с места либо с коротких остановок расстреливать его. Тут важно одно — надо попасть, именно попасть первым снарядом по танку противника. Как только он ударил по броне, экипаж противника будет в шоковом состоянии, а ты по тому же прицелу продолжаешь стрельбу, пока не подобьешь.
— Во время напряженного марша Висла — Одер потери матчасти происходили?
— Конечно. В основном из строя выходила ходовая часть, но мы ремонтников не ждали, а сами делали очень многое. Катки меняли самостоятельно, самый проблемный вопрос заключался в ведущем колесе, оно часто выходило из строя, передний, так называемый «ленивец», почти никогда не выходил из строя, как ни странно, хотя танки в лоб шли на противника. Но мы насобачились в итоге ремонтировать сами даже задние катки.
— Насколько хорош был Т-34 в условиях борьбы с немцами зимой?
— Что скрывать, наш Т-34 был холодной машиной, у немцев в танках подогрев был больше, они всегда к себе относились с большим вниманием. Но, тем не менее, мы держались, не обижались на холод, потому что Т-34 есть Т-34. Мы всегда использовали брезент, его и в кабину стелили, и накрывались им. Он хорошо тепло держал.
— Какой запах витал в танке?
— Как от мотора, масло, ну, и дым был.
— Совершали ли ваши танки марши по бездорожью?
— Конечно, мы даже больше не по дорогам, а по пересеченной местности шли. Ведь для танков бездорожье даже лучше, на шоссе мы ясная цель для противника, а по лесам и полям как раз было удобно внезапно на немцев набрасываться.
— Как определяли, пройдет ли танк по мосту, если нет опознавательных знаков рядом с ним?
— Это был очень сложный вопрос, поэтому иногда мы даже пытались перепрыгивать через небольшие речки. Это было самое трудное, ведь на глазок никак не определишь, так что надо рисковать или танк пустить, но чаще всего отправляли пехоту и разведчиков, чтобы они посмотрели мост и определили, можем ли мы, танкисты, пройти. Трудно было, но мы справлялись.
— Были ли у вас какие-то хитрости и уловки, помогавшие в бою?
— Нет, мы воевали прямолинейно. Уже наша сила была, сопутствовал во всем успех, и мы были так уверены в Победе, что никаких хитростей не использовали. Единственное, у немецких танков на пушках был дульный тормоз, это в бою был один из признаков вражеского танка, если он есть, сразу определяешь, что перед тобой враг.
— Сталкивались ли вы со штурмовыми орудиями противника?
— Конечно, но немцы в 1944–1945 гг. были уже не те, здорово боялись наших танков и мехчастей. Они бежали от нас, когда мы орудовали в их тылу. Но конечно, штурмовые и противотанковые орудия продолжали оставаться для нас серьезной проблемой, самые сильные из них могли на дистанции до 2,5 км прошить броню Т-34 только так, снаряд пробивал оба борта. Надо сказать, что единственным эффективным способом борьбы с ними были минометы и артиллерия, такое орудие надо было на площади уничтожать. И хорошо мы их уничтожали, наши ребята уже умели воевать по-настоящему. К концу войны немцы не могли успешно сопротивляться войскам Красной Армии.
— Как вы считаете, какую опасность нашему танку несло применение немецкими солдатами фаустпатрона?
— Очень большую; дело в том, что ведь и дети из гитлерюгенда легко могли им пользоваться. Они были настолько отважны, настолько напичканы этой антисоветской и антибольшевистской пропагандой, что шли на нас вплоть до самоуничтожения. К примеру, если они засели в здании, то единственным способом успешной борьбы с фаустниками будет только разбить здание, по-другому ты с ними ничего не сделаешь, по одному же человеку из пушки стрелять не будешь. Так что только так и боролись с ними.
— В чем заключалась основная сложность борьбы в городе?
— Мы больше всего от фаустпатронов и страдали, это сильное оружие, может прошить танк от борта в борт, поэтому, прежде чем войти в город, мы обстреливали интенсивно улицы. Бывало так, что только войдем в город, я у одного люка, заряжающий у другого, и только и делаем, что бросаем гранаты, я вправо, он влево, чтобы освободить улицы, иначе они нас щелкали, как хотели.
— Во время боев в городе вы закрывали люки?
— Я вообще не помню, чтобы я закрывал люк, ни в городе, ни в бою. Это очень опасно, ведь потом открывать надо, это и время, и какая обстановка будет, черт его знает, ведь иногда руки трясутся, не можешь открыть. У меня во взводе и в роте никто так не делал, я не разрешал закрывать люки. Они приоткрыты были, а немцев мы не боялись. Зачем им пытаться попасть гранатой в наш люк, когда у них везде фаустпатроны были?!
— Как вели себя немцы, когда вы на танках прорывались в тыл основной линии фронта противника?
— Они народ неглупый, поняли, что война проиграна, и вели себя достойно. Мы заезжали в города, надо заправить машины или остановиться отдохнуть. Заходили в дома; они, как правило, сидели в подвалах большими группами и сразу выходили, хотя у нас питание всегда было с собой, и хорошее, но они сами вытаскивали свои запасы, взаимоотношения у нас были нормальные.
— Где проходила формировка экипажей?
— На месте получения танка, там сразу и формировали. Я получал танки в Нижнем Тагиле, Челябинске, Омске, и мы прямым ходом на вокзал, там по железной дороге и до фронта. Экипаж был очень важен, это как настоящая семья. Это была очень добрая и искренняя семья. Никаких различий в экипаже не было, стол у нас был всегда единый, все, у кого что было, выставляли.
— Какова была иерархия в экипаже?
— У меня в экипаже командиром орудия был ленинградец, я его тогда считал дедом, ему было, наверное, лет 40, а мне-то было 20. К старшим у нас было уважительное отношение. Мы вообще дорожили такими добрыми отношениями, ведь в войну друг от друга зависит очень многое. Когда 30 апреля меня вытаскивали из подбитого танка, то тянули все свои, те, которые остались живы. По земле меня таскали, на большом ковре, не пойму до сих пор, где они его отыскали. И волокли меня километра 1,5–2, не меньше. Представляете, собой рисковали, но все сделали, чтобы вынести командира из зоны боя.
— Какое место в танке вы занимали?
— На марше я находился в командирской башенке, на отдыхе же мы, как только танк вставал, копали под его днищем что-то вроде большого блиндажа и находились там, прямо под танком, это было и безопасно, и все вместе находились.
— Ваше отношение к своей машине?
— Отличное, я ее вспоминаю и люблю до сих пор. Машина с номером 305 и сейчас мне мерещится. Чудесная машина. Мы тогда ходили по шоссе до 50 км/час, сейчас не все современные танки на такое способны.
— Как вы оцениваете подготовку танкистов?
— Очень хорошая, конечно, сначала было много трудностей, но я их не застал, я ведь попал в танковые войска, когда они были полностью сформированы, и их личный состав был подготовлен как положено.
— Бывали ли случаи перевозки танков тягачами?
— Конечно, вышедшие из строя танки вывозили тягачами, но надо отметить, что их быстро восстанавливали, очень быстро. У нас были организованы летучие восстановительные бригады, приданные каждому корпусу. Не успеет танк остановиться, только подаешь сигнал, и такая бригада тут же подъезжает к тебе, особенно в 1944–1945 гг. эти подразделения действовали эффективно. Кстати, тягачи у нас были наши, отечественные, хотя, насколько я знаю, в корпусе были тягачи марки «Шевроле», а также танки «Черчилль», мы его называли «Крокодил», потому что он был очень высокий. Название вошло в историю. Кстати, экипажи свои «Крокодилы» любили. И неплохо оценивали их.
— Какие наиболее уязвимые для артогня противника места у танков, кроме бортов?
— Скаты. Но борта опаснее с этой точки зрения, тут самое главное, чтобы не выбило задние ведущие катки, ведь бывало, что из средних катков двух не было с каждой стороны, но это абсолютно не влияло на скорость и ход танка.
— Какие недостатки у Т-34 вы могли бы выделить?
— Не могу, честно. Мне кажется, что это совершенная машина. Во-первых, это была очень маневренная машина, этот танк весил 34 тонны с полной заправкой, но бегал, как легковая автомашина, ни с какими иностранными танками его не сравнить, наша родная тридцатьчетверка была непревзойденная, ее водитель крутил как хотел. Немцы пошли по другому пути — увеличивали броню танка. Вот «Королевский тигр» казался им непробиваемым, но бороться с ним оказалось очень просто — первое время мы стреляли в лоб, его, естественно, не пробить было, тогда мы насобачились обходить его и бить в борта, наш снаряд оба его борта навылет пробивал. Так что были очень неповоротливые машины эти «Тигры», в итоге немцы от них сами отказались. Вот «Пантера» в бою была опаснее «Тигра», она ведь чуть ли не копия Т-34. Вообще, немцы очень многое у нас позаимствовали в танковом деле.
— Какие характеристики танка вам кажутся наиболее важными для сражений в период ВОВ?
— Важны и броня, и пушка, но надежность танка — вот что самое главное.
— Кто был вашим наиболее частым противником в прорыве?
— Авиация. Когда мы уже вошли в тыл, мощно наступаем, то немцы не принимали бой и убегали от нас. Единственное, нам очень много бед приносили их штурмовики. Мы сразу при налете останавливали машину и пытались найти ей прикрытие, спрятаться как-то. Немецкая авиация работала хорошо, для танка она была наиболее опасна. Но мы чувствовали себя в определенной степени в безопасности именно в танке, потому что угрожало ему только прямое попадание, а если снаряд взорвется рядом, то что ему будет?! Только прямое попадание было опасно. В 1945 г. мы даже не обращали внимания на потери от авиации, когда я шел со своей ротой до Берлина, из 10 танков у меня подбили 6. Два сгорели сразу в прорыве, а 4 были подбиты и оставлены нами в тылу — то катки, то гусеницы, то борта, у одного даже башню подбили. Но быть подбитым тоже