опасно, мы остерегались таких попаданий, ведь у нас внизу лежало 6 снарядных кассет, в случае удачного для врага выстрела они наверняка сдетонируют. Кстати, я только в 4 кассетах держал снаряды, а в двух — харчи, а снаряды укладывали и в башню, они даже валялись под ногами.
— Стреляли ли вы с ходу?
— Да. Обычно мы стреляли так, когда шли в атаку, а вот при прорыве рубежей эффективней была стрельба с остановок. Там нужна прицельная стрельба. Остановился, выбрал цель, поразил ее и дальше идешь. Мы стреляли по бронеединицам и пушкам, на пехоту не останавливались, она и сама разбегалась.
— Подбитый танк обязательно надо поджечь или достаточно, что он не стреляет?
— Нет, конечно, зачем на него снаряды тратить, если он подбит и не стреляет, то все, мы другие цели ищем.
— Насколько были эффективны танковые пулеметы?
— Пулемет, который был впереди у радиста, мы вообще убрали, он очень неэффективен был. На его месте выл небольшой глазок, танкист ничего не видит, куда он бьет и в кого стреляет. Это был пятый член экипажа. Поэтому его тоже убрали, осталось нас четверо, все занимали свои места, экипаж работал четко, как хорошо отлаженный механизм. А курсовой, естественно, эффективен был. Радиофикация у нас уже была, сначала было очень трудно, танки, как правило, между собой связи не имели, рации были очень слабенькие, только к 1944–1945 гг. стало получше, мы связывались между собой по радио, достаточно было команду отправить и выключить рацию. Так что без радиста мы не страдали.
— Как отдавались команды механику-водителю?
— Ногами, естественно, налево надо повернуть — по левому плечу бил легонько, а если остановиться надо, то я ему за шиворот стукну, и он сразу все делает.
— Кто был обязан следить за боекомплектом танка? Существовали ли какие-то нормы расхода боекомплекта?
— Нет, ничего такого не было. А следили мы все, у нас были специальные подносчики, которые занимались подвозом боеприпасов. Наше дело было в одном — мы говорили командиру, что боеприпасов нет и нужно подвезти, т. е. заявку делали. И сразу нам привозили снаряды, организация была хорошая. Я, к примеру, не помню, чтобы когда-либо мой танк страдал без боеприпасов. Выдавали боекомплект на батальон или на роту минимум, но четко подвозили снаряды прямо к танкам.
— Стреляли ли вы с закрытых позиций?
— Нет, но у нас в бригаде был сформирован отдельный дивизион, он умел стрелять, причем очень толково. Они танкисты, и вдруг стреляют с закрытых позиций, артиллерия понятно, это их хлеб, но чтобы танкисты стреляли, это было ново. Кстати, получалось у них хорошо, потом нам их все время в пример приводили.
— Что выделали, если во время боя перебивало гусеницу?
— Надо попытаться ее отремонтировать, пусть прямо во время боя. Танк ведь остановился, остальные-то идут вперед. Ты уже оказался в тылу, надо ремонтировать срочно и присоединяться к своим.
— Возможно ли было применять в наших танках немецкий бензин?
— Нет, бензин не применяли, а дизтопливо — конечно, использовали. Оно было, в принципе, одинаковым, но все-таки немецкое как искусственное, немного теряло в мощности. Хотя все равно мотор работал.
— Как бы вы оценили наши легкие танки Т-60 и Т-70?
— Это легкие танки, маленькие такие машинки, мы их называли танкетки. Они в боях, наверное, участвовали, но со мной они не были в прорыве. Что от них получишь, у них пушка-то была всего 45-мм, по-моему.
— С KB вы сталкивались?
— Да, это хорошая машина, но очень тяжелая, поэтому она в итоге не пошла в массовое производство.
— У кого была лучше оптика, у нас или у немцев?
— У немцев, мы управлялись со своей оптикой, но когда мы разбирали немецкие танки, то я видел, что их оптика превосходит нашу. Вот в боях в сумерках и ночью приходилось трудновато, но, к счастью, вскоре у нас. Также появились приборы ночного видения, это нам помогало с немцами бороться на равных.
— Как бы вы оценили удобство вождения Т-34?
— Механику-водителю было удобно водить, из наших танков он был, вероятно, самым удобным. У механика-водителя была свобода в танке, он сидел впереди и легко управлял. Но вообще-то он должен был быть крепким мужчиной, наша механизация улучшилась только после войны, приборы начали работать хорошо, механику стало легче, он только ручку повернет, и сразу поворот. А до этого усилия, и немалые, прилагать надо было.
— Производилась ли чистка гусениц?
— Нет, мы не делали ее, когда мы ехали, большую скорость дашь, и все само очищается.
— Обучали ли вас покидать танк?
— Конечно, ведь те, кто танк подбил, всегда ждали, куда экипаж денется, сверху или снизу ждали, пока мы вылезем, пристреливались заранее. Чтобы с наибольшей вероятностью остаться в живых, надо было вылезать из танка снизу, на днище был специальный люк, его очень трудно было открывать, и сразу же решаешь — или назад, или вперед выходить из-под танка, это очень сложно было, ведь вокруг стреляют. Неприятное ощущение. За войну я потерял 6 машин, вынужден был менять довольно часто танки, так что попадал в сложные ситуации.
— Доводилось ли вам применять личное оружие?
— Да, в городах приходилось. Особенно когда мы уже входили в город, боев не было, но появлялись где-то немцы, вели огонь из засады, также они любили снайперов в засадах оставлять, по ним мы и стреляли. Нашим штатным оружием был пистолет, но всегда в танке были немецкие трофейные автоматы, они были очень удобные, легенькие такие, черненькие. У убитых немцев регулярно патроны собирали для них.
— Как кормили в танковых частях?
— Хорошо, даже отлично. Но мы сами себя кормили, не ждали, пока кашу принесут, у нас всегда сухпайки были, в него входили сухари, мясные консервы, американские, помощь по ленд-лизу. До сих пор помню, были квадратные и круглые баночки.
— Сталкивались ли вы с танком ИС-3?
— Да, я его очень хорошо знаю. Но он не воевал, хотя это был хороший танк, советская промышленность знала, как делать хорошие танки.
— Как организовывалось ваше взаимодействие с пехотой?
— Почти всегда у меня был танковый десант. Но были моменты, когда танкисты шли вперед, а пехоты не было. Специального отделения для нас не выделяли, стрелковый командир распределял солдат перед боем, четко сказать, что за нашими танками были закреплены одни и те же отделения, я не могу. В прорыве у нас всегда были пехотинцы, конечно, они несли потери, но до Берлина пехотинцы у меня на броне оставались. Я мало потерял за время прорыва, кстати, в бою я ими руководил, раз десант ко мне пришел, то я уже командую, как надо. И только начинался бой, они сразу же спрыгивали с танка и шли в атаку под нашим прикрытием.
— Помощь саперов в чем заключалась?
— Они нам много помогали, во-первых, минные поля очищали, во-вторых, в прорыве делали проходы в минных полях противника. Они часто погибали, работа была очень опасная, но все-таки обеспечивали нам безопасный проход. Много делали нам полезного. Надо сказать, и то во время прорыва саперное отделение обязательно на танках было.
— Как организовывалось ваше взаимодействие с артиллерией?
— Нужно сказать, что с пушками у нас всегда был хороший контакт, мы сильно от артиллеристов зависели, ведь поначалу они должны были расчистить нам дорогу. Мы с ними крепко дружили. Частенько мы вызывали огонь артиллерии на противника, в процессе боя ведь всякое бывало, мы иногда не могли прорваться, пока артиллерия не расчистит нам дорогу. Тогда мы вызывали артиллерию, они запрашивали координаты и давали немцам прикурить. Также у нас была практика выделения нашей бригаде полковой и дивизионной артиллерии для стрельбы прямой наводкой, в ходе боя мы такой прием часто использовали, потому что по-другому было не прорвать укрепления немцев.
— Бывало, что наша авиация вас бомбила?
— Такое тоже случалось, и я попадал под «дружественную» бомбежку. Это было на Мангушевском плацдарме, мы только вошли в прорыв, видимо, штабы опоздали передать новости воздушникам, они уже прилетели с задачей добить те точки, что мы уже уничтожили. Начали нас утюжить, но мы быстро поняли друг друга, с танков ракеты пустили, и они улетели, разобрались, что свои. Они 2 или 3 бомбы сбросили, несколько человек пострадало, но несерьезно.
— Было ли проблемой подплавление подшипников двигателя на Т-34?
— Да, такое случалось, если плохо экипаж ухаживал за мотором и вовремя масло не доливал. Тут самое главное было внимательно следить, чтобы постоянно было масло, тогда можно быть спокойным.
— Как часто необходимо было чистить масляный фильтр?
— Многое от него зависело, поэтому когда мы останавливались и определенное время стояли, то всегда все фильтры чистили. Вот «Циклон» был хорошим фильтром, но я не обращал внимания на такие вещи, это дело механика-водителя.
— На каком расстоянии вы предпочитали открывать огонь по цели?
— В среднем самым оптимальным результатом было, когда мы подпускали немцев ближе и огонь открывали где-то за 400–500 метров, с такого расстояния мы смогли легко прошить всю технику противника. Процент попадания был высоким, 50–60 %. Кроме того, мы часто использовали тактику «вилки» недолет, перелет, потом попадание. Это основное правило стрельбы, оно активно использовалось в боевой обстановке.
— Сталкивались ли вы с примечательными случаями сбития вражеского самолета, захвата летчика?
— Нет, у нас такого не было, я не помню, но летчики, у нас в корпусе регулярно появлялись, садились к нам в прорыве и передавали приказы командования.