— Встречались ли вы со случаями применения немцами наших танков или пушек?
— Использовали, конечно. Особенно они любили наши Т-34, но потом все-таки отказались от них. Бросали, бежали, не могли эксплуатировать их так, как мы, ведь по-варварски на танках ездили наши ребята. А им надо, чтобы все было по-культурному.
— Каков ваш личный счет подбитых немецких танков?
— Мы не вели такой подсчет, но навскидку более 6 штук я точно подбил. И танковых асов у нас в бригаде никак не выделяли.
— Как поступали с немецкими пленными?
— Отправляли в тыл, я не помню случаев расстрела, а ведь столько пленных мы брали, особенно в 1944–1945 гг., и ничего с ними не делали. Даже наоборот, наши люди их кормили. Столько творили они в нашей стране, столько жестокости показали. А когда мы вошли в Германию, то не тронули ни одного человека. Ни наши солдаты, ни офицеры тем более. Знаете, у нас был случай, страшный, сейчас сегодняшнему поколению непонятный. За изнасилование немецкой женщины расстреляли нашего солдата, причем перед строем, прочитали решение трибунала и расстреляли. Был строжайший приказ Сталина, чтобы с населением обращаться так, как положено, поэтому у нас с населением ни одной стычки не было. Хотя мы их ненавидели сильно, прямо ужас. Пленных строем отправляли на восток, и представьте себе, такую ораву кормить надо. Естественно, нужно было, чтобы они что-то создавали, хотя бы для того, чтобы прокормить себя. Это был трудный период для нашей страны, столько народу было, который ничего не создает, а его надо кормить, поить и одевать.
— Ваше отношение к партии, Сталину?
— Самое наилучшее, самое наивысокое. Мы воевали «За Родину! За Сталина!». Патриотизм наш был к Родине, я до сих пор всем говорю, что шел в атаку «За Родину! За Сталина!». В этой связи я думаю, что следует несколько остановиться на роли Сталина в управлении государством и армией в первые дни войны. Версия, согласно которой И. В. Сталин, узнав о нападении фашистской Германии на Советский Союз, был так поражен, что впал в прострацию и, уединившись на даче, фактически самоустранился от руководства государством, является чистейшей клеветой. Это получило распространение только благодаря подлым стараниям Хрущева Н. С., этого авантюриста, который фактически пытался опозорить не только работу целого ряда правительственных учреждений, но и многих государственных деятелей. Факты же говорят совершенно о другом. Согласно учету посетителей Сталина, который велся дежурными в приемной вождя, следует, что с 21 по 28 июня 1941 г. Сталин принимал (иногда до утра) не только членов Политбюро ЦК ВКП(б), высших военачальников армии и флота, государственных и политических деятелей. Вместе с тем в те напряженные июньские дни и ночи И. В. Сталин принимал многих руководителей наркоматов, военных, ученых. Вообще о Сталине следует говорить только объективно и справедливо. Сталин — это эпоха. Эпоха борьбы и побед. Эпоха укрепления государства, улучшения жизни трудящихся. Сталин в 1929 году закрыл последнюю в России биржу труда, а сейчас биржа труда открывается. Спустя два года после войны Сталин отменил карточную систему, а сейчас уже была попытка ввести снова карточную систему, а ведь прошло после войны более 50 лет. Сталин заслужил к себе гораздо более уважительное отношение потомков, по крайней мере, он имеет гораздо больше права на понимание, чем на презрение. Не надо его отделять от того жестокого времени, в котором он жил. Сталина не надо защищать, за него говорят его дела.
Уинстон Черчилль, роль и деятельность которого известны в мировой международной политике, особенно в период Второй мировой войны, вспоминает в своих автобиографических произведениях: в конце войны заходит к нему помощник и передает пакет от Сталина. Вскрыли пакет, а там, кроме большой фотографии самого Иосифа Сталина, ничего не оказалось. Черчилль, который тоже обладал острым умом, сразу понял, что это неспроста, и попросил помощника срочно дать ему последнюю сводку. Через несколько минут помощник говорит: «Сэр, они перешли западные границы. Они уже в Европе!» Но как красиво было подано: мол, ты не хотел второго фронта? Так я уже здесь. Я у тебя на столе! Несколько позже Черчилль, говоря о Сталине, заявил: «я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира, и победоносному защитнику во время войны». И все это говорит человек, который чуть ли не всю жизнь боролся против социалистического государства, против идеи социализма, коммунизма. Можно соглашаться с характеристикой господина Черчилля или нет, но факт остается фактом — вычеркнуть Сталина из истории не удастся никому.
— Сколько национальностей было в вашей танковой роте?
— Пять. И знаете, никаких трений не было; настоящий интернационализм Красной Армии заключался в том, что мы даже и не спрашивали о том, кто какой национальности.
— Было ли вам что-то известно о гигантских потерях в Красной Армии в 1941–1942 гг.?
— В первые годы войны я ничего не знал, но вот в 1943 г. информация до нас уже стала доходить. Ведь потери были в основном не смертельные, а пленных была масса.
— Какие настроения у вас были в период обороны Москвы?
— Мы были уверены, что ничего не будет. Мы устоим. Знаете, когда я в Нижнем Тагиле получил танк и ехал с ним прямо через Москву, даже никаких намеков не было видно, что могло быть поражение в битве под Москвой.
— Какое отношение было в войсках к старшим офицерам?
— Мы обожествляли своих командиров, они были на самом деле очень достойными полководцами. Главное, рели себя достойно, Катуков начинал с танковой бригады, Рыбалко, Богданов, Кириченко. Все эти фамилии были на слуху, Ротмистров и Лелюшенко тоже звучали, но вот Ротмистров, как мы считали, меньше всего участвовал в боевых операциях, только в конце войны о нем пошли разговоры.
Хочу сказать несколько слов об очень уважаемом — и талантливом полководце И. X. Баграмяне, с которым встречался многократно и считаю, что хорошо изучил его, прежде всего как замечательного человека. Он был выше среднего роста, хорошо сложенный, с настоящей кавалерийской выправкой, с глубоким, умным и чуть грустным, доброжелательным взглядом темно-карих глаз. Преданность революционному делу, хорошие командирские качества, высокий уровень военной подготовки, юношеская энергия и стремление к дальнейшему Совершенствованию были основой стремительного продвижения по военной службе Ивана Христофоровича Баграмяна. За заслуги в планировании и организации ведения боевых действий за короткое время И. X. Баграмян от полковника в начале войны к 19 ноября 1943 г. уже получил звание генерала армии.
12 августа 1941 г. ему присвоено первичное генеральское звание генерал-майора, а в декабре 1941-го звание генерал-лейтенанта. В Орловской операции ярко проявился талант И. X. Баграмяна как военачальника, и ему было присвоено звание генерал-полковника с вручением ордена Суворова 1-й степени, а 19 ноября 1943 г. он был назначен командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта с одновременным присвоением звания генерала армии. 29 июля 1944 года за выдающиеся успехи, достигнутые войсками фронта, которым командовал И. X. Баграмян в Белорусской операции, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. По какому-то случаю (уже не помню) правительством Армении был приглашен маршал Баграмян И. X. Решением ЦК Компартии и Совета Министров Армении мне было поручено сопровождать маршала в поездке по районам и городам республики. Было исключительно приятно постоянно находиться рядом с этим замечательным, добрым, отзывчивым, мягким и искренним по характеру человеком, который только своим присутствием благоприятно влиял на окружающих его людей. В Ереване он захотел осмотреть многие исторические и привлекательные места. С особым интересом он осмотрел памятник Железному Гаю в Советском районе города. Памятник ему понравился, хотя он и сделал несколько небольших замечаний и пожеланий. Особенно интересной была поездка в Ленинакан (теперь Гюмри). На границе с Турцией маршал И. X. Баграмян очень долго вспоминал те времена, когда он служил солдатом и унтер-офицером в царской армии в этих районах — в крепостях «Красный» и «Черный». В Ленинакане остановились мы на 2–3 дня, жили в гостевом доме. В первый день нашего пребывания он говорит мне: «А можно ли заказать хаш — национальное блюдо Армении?» Председателем горисполкома Ленинакана был мой племянник Каракосян Эмил Микаэлович, которому я позвонил и передал пожелание маршала. На второй день утром хаш был доставлен к завтраку. Приехали несколько человек во главе с председателем. Конечно, хаш прошел превосходно со всеми сопутствующими добавками, и вдруг маршал говорит: «Было бы неплохо послушать армянскую музыку в исполнении дудукистов» (дудук — армянский музыкальный инструмент), и тут выходят три человека, один с барабаном (доулом), и спрашивают маршала, что бы он хотел услышать. Нас, всех присутствующих, в том числе и меня, поразило, что почти всю жизнь находясь в Советской Армии среди не только русских, но многих других народов, он сохранил в своей памяти многие армянские лирические и патриотические песни, которые талантливо были исполнены музыкантами. Однако нашему изумлению не было конца. Вдруг маршал попросил сыграть музыку армянского танца «транги» и с молодым задором начал танцевать, приглашая других. Танцевал он долго, и я начал беспокоиться, ведь возраст у маршала был солидный. Так мы провели с маршалом 2–3 очень приятных дня. Это был последний приезд Ивана Христофоровича Баграмяна в Армению. К сожалению, мне больше не пришлось встречаться с маршалом.
— Как складывались взаимоотношения с мирным населением в освобождаемых странах?
— По-разному. В Польше к востоку от Вислы, жители очень хорошо относились, а вот западная часть смотрела на нас с опаской. А в Румынии спокойно, румыны вообще очень слабый народ, и как вояки они были плохие, знаете, предпочитали вообще не воевать. В Сталинграде они также плохо воевали, итальянцы тоже своими достоинствами не выделялись, но особенно румыны, было видно, что они не хотели воевать.