этом по его личному распоряжению в войсках ввели особые правила по поводу мародерства. Ведь при обыске мы часто находили в хатах разные ценные вещи, но по личному распоряжению Сталина было строго-настрого запрещено брать что-то себе.
– Как проходили обыски в ходе операций?
– В селах и хуторах самыми подозрительными были крайние хаты. При прочесе их всегда обыскивали целым отделением. В ходе таких обысков у меня две пилотки прострелили. Дело в том, что на мне была проверка чердаков – это самое опасное место. Здесь зачастую сидели бандиты, поэтому я делал так – подставлял лестницу, но вначале сам не поднимался. А надену на автомат или палку пилотку и выставляю ее на чердак. Если там бандиты, то они сразу же открывали автоматный или ружейный огонь. После выявления бандитов я сразу же кидал на чердак заранее подготовленные гранаты. После стычки смотришь – такую дырявую пилотку на голову уже не надеть… А некоторые ухари, подвыпив в момент операции, сами поднимались на чердаки безо всякой осторожности. Думали, что им все нипочем. И бандеровцы убивали их наповал…
– Вы что-то слышали об «истребках»?
– Конечно. Так назывались истребительные батальоны и отряды содействия, состоявшие из местного населения, но они нам в операциях ни черта не помогали. Единственное, что «истребки» делали, – помогали советом или информацией, рассказывали, где опасно или безопасно. А так они безвылазно сидели в сельсовете и увлекались водкой. Больше ничего от них было не добиться. С другой стороны, в тех местах чужие люди без пользы, а эти «истребки» более-менее знали родственников бандитов или тех, кто им сочувствовал и помогал.
– Доводилось ли вам участвовать в расстрелах бандеровцев?
– Я не участвовал, это делали без нас. А вот в плен мы бандитов не брали. Кстати, в конце службы нам особенно мешали приказы Берии. Когда он был заместителем председателя Совета министров СССР, то в наши дела особо не вмешивался, и мы свободно себя чувствовали. А как в 1953 году он стал министром МВД – сразу же запретил открывать огонь на поражение, приказывал бандеровцев брать живьем. А это было очень сложно. К счастью, вскоре его арестовали, а затем расстреляли. После этого у нас сразу вышла директива Сергея Никифоровича Круглова – если только в секторе обстрела попадает подозрительный человек, сразу же открывать огонь на поражение. Никакой пощады! И это правильно, потому что бандеровцы были настолько ловкие и хитрые, что буквально на окрик без промаха стреляли, заразы. И при этом очень точно попадали. Так что на Западной Украине из-за приказа Берии погибло много наших солдат. Вообще же в такой войне, как с бандеровцами, всегда нужна большая хитрость.
– Леса было трудно прочесывать?
– Да, расстояние друг от друга нужно держать не более пяти-десяти метров, иными словами, идти надо очень плотно. Иначе бандиты могли прорваться. Одно хорошо, бандеровцы противопехотные мины не ставили, просто не имели такой возможности.
– Противник пытался обстреливать автоколонны?
– Случалось и такое. Помню, как-то мы ехали на операцию, а они в каком-то городке нас сильно обстреляли. Но никаких потерь, ни убитыми, ни ранеными, мы тогда не понесли.
– Запрещенную литературу изымали?
– При обысках находили какие-то книги, да и нам время от времени подбрасывали всякие листовки. Но мы их не читали, оперативники сразу же изымали такие листовки и куда-то относили.
В армии я понял, насколько важно образование, и захотел учиться, к примеру, в вечернюю школу поступить. Но мне сказали, что я приехал не учиться, а ликвидировать банды. Так что пришлось с учебой повременить. За нее взялся уже после демобилизации. Домой же вернулся в декабре 1954 года. Всего я прослужил на Западной Украине 3 года и 10 месяцев. Потом, уже на гражданке, мне за участие в ликвидации бандформирований вручили орден Отечественной войны II степени. Насколько мне известно, такие награды вручали только участникам Великой Отечественной войны, но, оказывается, награждали и тех, кто участвовал в борьбе с бандеровцами.
Молчанов Иван Тимофеевич
Интервью: Юрий Трифонов
Родился я 24 февраля 1926 года в деревне Уланово Бирилюсского района Красноярского края. Мои родители были колхозниками. Отец – Тимофей Семенович, участвовал в Первой мировой войне в звании унтер-офицера, был награжден двумя Георгиевскими крестами.
Когда началась Великая Отечественная война, я еще учился в школе, и только в ноябре 1943 года меня призвали в ряды Красной Армии. Из военкомата нас на машинах отвезли в город Ачинск Красноярского края. В этом городе размещался большой военный городок, основанный еще при царской власти. Попал служить в 1-й учебный батальон 105-го запасного полка. Начал учиться на младшего командира – сержанта. Через четыре месяца обучения мне присвоили звание сержанта и решили оставить в учебном полку, потому что призвали много новобранцев 1926 и 1927 годов рождения. Их нужно было ускоренно учить в 1-м и 2-м учебных батальонах. Меня назначили сержантом во 2-ю роту. Также рядом с нами учились минометчики, пулеметчики и артиллеристы. В течение двух месяцев новобранцы проходили курс молодого бойца, после чего формировали маршевые роты и отправляли их на фронт.
Молчанов Иван Тимофеевич
В запасном полку были большие трудности с питанием. К концу обучения новобранцев всегда набирались две или три роты ослабленных бойцов, которых потом отдельно откармливали. В столовой на обед подавали суп в бачке – в воде плавала черная мороженая картошка, несколько листков капусты, вот и все. Спасались тем, что в артиллерийском учебном батальоне имелись лошади, которых кормили жмыхом. Перед вечерней проверкой солдаты гуськом ходили к этим лошадям, клали жмых в карманы, а потом уже шли в столовую, где добавляли свою добычу в суп. А мне повезло, что в Ачинске жили знакомые родителей, они привезли из моей деревни мешок сухарей и держали их на квартире. Так что мы со старшиной перед вечерней проверкой побежим к ним, возьмем в карманы сухарей и идем в столовую. Считай, только этим и держались.
Затем у нас произошел неприятный инцидент. Нас вывели на учебные стрельбища, чтобы показать новобранцам, как стрелять из пистолета, винтовки, автомата, минометов и пулеметов. При этом командир 1-го учебного батальона оставил весь сержантский состав заниматься строевой подготовкой, а перед новобранцами были установлены три миномета, расчеты которых показывали, как нужно стрелять по фанерным мишеням с максимальной скоростью. Хорошо помню, как командир взвода подал команду: «Беглым, огонь!» Мины пошли в воздух быстро-быстро, смотрим, разрывы от них все ближе и ближе – опорные плиты начали проседать, стволы задрались вверх, и в итоге мины упали в гущу личного состава… Осколками побило 149 человек, один из них достался командиру полка.
После этого случая я уже свое отделение не видел, все перемешалось, и нас, сержантский и офицерский состав, отправили во Львов. Город был только недавно освобожден, и немецкие «рамы» еще продолжали летать над ним. Сначала нас поселили в какие-то казармы, затем снова посадили в состав и привезли на станцию поселка Брюховичи, где мы разместились в бывших польских казармах. Каждая рота заняла отдельный дом. Здесь нам рассказали, что из нас будут формировать новый 9-й Отдельный дисциплинарный батальон при штабе Львовского военного округа. К нам должны были попадать нарушители дисциплины со всех воинских частей, расположенных в округе. Получив специальность слесаря, столяра или сварщика, они должны ремонтировать штабные машины, изготавливать спортивные снаряды и необходимый войскам инвентарь. Одновременно нас, сержантов и офицеров батальона, по приказу командующего округом генерал-лейтенанта Ильи Корниловича Смирнова направляли на борьбу с бандеровцами. Мне довелось участвовать в нескольких крупных операциях.
Первой стала ликвидация учебного центра УПА в 32 километрах от Львова. Около трассы к городу Рава-Русская в труднопроходимых лесных массивах на большом плато находилась учебная база бандеровцев, на которой готовили сотенных (т. е. ротных) и четных (т. е. взводных) командиров. Всего там обучалось около шестисот человек. Они имели любое вооружение и даже изучали боевой устав пехоты. Прямо как в армии. Повсюду на подступах к центру были выкопаны окопы, замаскированы блиндажи с пулеметами, а по периметру самой базы, расположенной примерно в полутора километрах от трассы, стояли небольшие вышки и была натянута колючая проволока. Насколько я помню, к операции привлекли 105-й и 128-й стрелковые полки внутренних войск НКВД и сержантско-офицерский состав нашего батальона.
Мы перекрыли ущелье неподалеку от базы, полки начали на нее наступать, а мы должны были встречать тех бандеровцев, кто попробует отступить. Всех нас вооружили автоматами ППШ.
Заняв позиции, мы услышали, как началась канонада, открыла огонь полковая артиллерия. Около большого ущелья мы выставили впереди дозоры по военной системе, распределили секторы обстрела. И на нас пошли бандеровцы, до зубов вооруженные немецким оружием. Причем в автоматах были заряжены разрывные пули. Потому что, когда мы открыли по отступающим бандитам огонь, те стали отстреливаться, и только пуля заденет ветку, как тут же разрывалась. Но мы хорошо замаскировались за деревьями и встречали бандеровцев плотным огнем. У нас только несколько человек погибло, и через нас бандиты не прошли. А вот по соседству они все-таки прорвались. После боя, когда базу уничтожили, прибыл командир полка внутренних войск и стал искать, кто же пропустил врага. И выяснил, что бандеровцы прорвались на участке, который защищали солдаты частей НКВД. Но все равно в том бою мы побили множество бандеровцев.
После этой операции нас стали отправлять на задания в Тернопольскую и Ивано-Франковскую области, где тоже действовало много банд УПА. Обычно отправляли только сержантов и офицеров, без дисциплинарщиков. Выделяли три товарных вагона с нарами, садились и выезжали в район прочеса. Впереди паровоз всегда толкал пустые платформы, потому что бандеровцы очень любили разбирать рельсы и устраивать сход состава. А однажды нас решили уничтожить в пути.