Как-то утром мы сидели на заставе, завтракали. Все тихо-мирно, тут появляется инструктор с собакой. Вдруг он ей командует: «Ищи!» Собака подбегает и прыгает на кого-то из сидящих за столом. Инструктор не успел дернуть за поводок, она успела с парня содрать гимнастерку. Он вечером след проложил, а наутро забыл об этом. А собака не подвела, определила точно…
Была у нас одна «немка», которая всегда брала первые места. Ее инструктор с 26-го года был, фронтовик. Взял ее к себе еще щенком, обучал, кормил. Кроме него, она никого не признавала. Как же она выборку хорошо делала: все разнесет, платочки, выборку. Что ни положишь, обязательно найдет твою вещь. След брала через 10 часов! Перед демобилизацией парень стал просить: «Отдайте мне собаку, возьму ее к себе домой». Но майор, начальник отряда, уперся: «Нет, такую собаку не отдадим!» Так и не отдал, не разрешил. А она ведь живое существо, тоже чувствует – дело неладно. Вот сидит, воет и воет. Жрать отказалась, никого к себе не пускает. И опять воет без конца. Он придет, обнимет ее и плачет. Вроде договорились, передали ее, начала работать, команды исполнять. Но как только хозяин демобилизовался и уехал, она нового инструктора подпускать не хочет, снова сидит и воет. Так и подохла… Потом уж этому майору сказали: «Такую собаку погубили!» – «Да, надо было отдать…»
– У вас в отряде служили украинцы из западных областей?
– Начальник заставы был украинец, Кривко фамилия. Был какой-то гуцул в школе. Мухлевал во время кросса на три километра. В школе в отделении в основном были ребята из Горьковской области. Были москвичи, ленинградцы, мордвы много.
– Как проводили время в увольнительных?
– В школе не давали увольнительных. Можно было только в магазин сходить, больше никуда. А на заставе, особенно в воскресенье, все ходили в клуб. 12-я застава, та вообще прямо в селе стояла. Вечером ребята и девки деревенские соберутся, и мы к ним – все тут вместе. У нас гармошка имелась. Смотришь – солдат пошел, сапоги скинул, значит, будет с девкой танцевать. В сапогах не танцевали, она же босиком пляшет. У местных с обувью плохо было, они бедно жили.
Помню, на 12-ю заставу только приехал, подходит ко мне командир отделения: «Видишь ту девку? Правда, красивая? Только ты с ней не якшайся!» – «Это почему? Твоя, что ли?» Он хихикает: «Да не. Просто с ней двое уже скрещивались. Их увезли в больницу, а потом перевели в другое место. Так что смотри…»
На 14-й заставе село находилось в четырех километрах от нас. Как воскресенье – солдаты туда. Я тогда уже старшиной был. Все пошли в село, а я остался, доделывал какую-то писанину. Вечером пришел начальник заставы, а их все нет. Отправил меня за ними. На Рыжухе приезжаю, они все там танцуют. А эта лошадь была у меня сумасшедшая. Если полем идет – хоть бы что, хоть поперек садись. Только в село въезжаешь, начинает выкобениваться. И в этот раз что-то на нее нашло, еле успокоил. Подъезжаю, а там с девками стоит Березниковский, мой помощник. «Дай, – говорит, – я тебе покажу, как надо с лошадью управляться!» Сел балбес, как разогнал ее, а остановить не может. Орет, ноги растопырил. Врезался прямо в стадо, одну корову зашиб… В общем, дело дошло до суда. Нам присудили отдать 40 килограммов сала. Понятное дело, хохол же сало любит. Да только где мы возьмем столько сала? Набрали рублей двести, наверное. Отнесли этому хозяину.
Басов Сергей Михайлович
Потом приехал к нам новый заместитель начальника заставы, молодой лейтенант. Вдруг говорит: «Я поеду, участок проверю. Дайте мне лошадь хорошую». Березниковский приводит ему эту сумасшедшую Рыжуху и так участливо предупреждает: «Товарищ лейтенант, вы на всякий случай присматривайте за ней, может сбросить». А тот так уверенно: «Не сбросит!» Через некоторое время Рыжуха прибежала, а седло пустое, лейтенанта нет. Я говорю: «Березниковский, я тебя убью!» – «А что сразу Березниковский? Я же предупреждал его!» В общем, нашли этого лейтенанта. Она его, конечно, сбросила. Мало того, что упал, еще и ребро сломал.
– Награждали кого-нибудь из солдат и офицеров за удачные операции?
– Никого не награждали. Никаких наград не было.
– Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
– После армии все время работал трактористом и комбайнером. Бригадиром тракторной бригады был. На пенсию вышел в 88-м. За работу на комбайне заработал орден Ленина. В Качкурове это был самый первый орден Ленина, ни у кого раньше не было. За него теперь пенсию хорошую получаю. А потом вручили орден Октябрьской Революции.
– Сергей Михайлович, вы сейчас наверняка новости смотрите. Что вы обо всем этом думаете?
– Я так считаю: не надо было в 1938–1939-х годах освобождать Западную Украину и не надо было ее присоединять. Они же всю эту муть подняли. Всю Центральную и Восточную Украину взбаламутили. Когда война началась, они же не за Советский Союз стояли, а помогали немцам. Ну, были, конечно, и там патриоты, но большинство-то за немцев. И сейчас им эта Германия милей. Не стоит нам с ними заигрывать. Недаром люди говорят: «Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит…»
Конончук Павел Никанорович
Интервью – Станислав Смоляков
22 сентября 2013 года. Западная Украина. Концерт, посвященный празднованию Дня партизанской славы
– Парень, ты со мной хотел поговорить? Ну этот концерт к едрене фене. Пошли, полчасика посидим, поговорим, да поеду я. А то, знаешь ли, у меня жена болеет… Вот хоть в машине давай сядем. Как тебе агрегат? В августе месяце 10 лет будет этой машине, а когда другую дадут, неизвестно. Денег нет, олигархи все забирают. Так о чем ты хотел поговорить?
– О вашей военной судьбе. Можно начать с родителей. Может, что-то из детства интересное вспомнится.
– Детство? Да разве оно было, детство-то?
– И все-таки…
– Прекрасное было детство, потому что оно прошло при советской власти. Все время в пионерлагерях, библиотеках, на стадионах. Учился я хорошо. Четыре класса окончил, перешел в пятый – началась война. А тогда семь классов считалось, что это большое образование, а уж десять – тем более.
Конончук Павел Никанорович, Изяславль, 1945 год
Когда война началась, все сразу позакрывали, понаделали полицейские участки из школ. Буквально месяца через два после прихода немцев появились полицаи. Это был довольно разношерстный народ: обиженные властью, уголовники, дезертиры. На нашем участке, а обычно на пять сел приходился один полицейский участок, комендантом поставили бывшего члена партии. Его попросту запугали – или расстрел, или в концлагерь заберем, или иди служить. И пошел. Правда, он безвредный был. Да и в партии-то занимал какую-то рядовую должность. Вроде член партии, а работал в колхозе.
– Помните 22 июня?
– Утром я пошел ловить рыбу. Ее тогда было не то что сейчас. Экология, сам понимаешь… Рыба водилась прекрасная. Наше село располагается в трех километрах от Изяслава. Через село протекает речушка Сушенка. Речка неширокая, где-то метра три, по берегу заросли. А у меня, значится, такая плетенка имелась и к ней длинная «втычка». Вот этой плетенкой под заросли, да под корни заведешь и вытягиваешь. Глядь, а там уже штук 10–15 трепыхаются. Линок, карасики… Щука, гадина, как потянешь, фить-фить – и тикает. Ее надо очень быстро тащить.
С шести часов утра я пробыл на реке примерно около получаса. Наловил с полведра рыбы, решил пойти домой. И только вышел на деревенскую улицу, смотрю, через колхозный двор бежит директор школы по прозвищу Рева. Бежит-бежит, а навстречу ему из леса идет военный, старшина. Четыре треугольничка в петлицах, планшетка – старшина как старшина. Директор школы к нему:
– Товарищ старшина, вы ничего не слышали?
– Нет. А что случилось?
– Война!
В колхоз тогда радио почему-то еще не провели. Но у директора был детекторный приемник с наушниками, и он все время слушал известия. Вот он, значит, говорит этому старшине: «Война! В четыре часа немцы напали без объявления!»
– Да ты что? А я и не знал. Вот описываю, сколько у вас в селе колодезей. Дано такое задание. Раз война, тогда мне надо идти, – и пошел в сторону Изяслава…
Позже, уже с возрастом, до меня дошло, что это был диверсант. Какие, к черту, колодези? Через несколько дней мы узнали о выброске парашютистов. И потом, у него пушки на петличках, а у нас в округе стояли только кавалерийские части. Артиллерист переписывает колодцы! Как они так оплошали, черт его знает. В селе-то, может быть, и сойдет, а если бы он в город попал, там бы его точно накрыли.
Мой отец до войны работал начальником пожарно-сторожевой охраны аэродрома в полутора километрах от села. Там базировались кукурузники и какие-то легкие истребители. Их обычно где-то штук 20–25, не более 30. И утром 22 июня все самолеты поднялись и ушли на запад. К вечеру на аэродром вернулся только один истребитель. Сел, развернулся, заглушил мотор… Все эти из охраны и обслуживания бросились к нему. Летчик их спрашивает: «Где остальные?» – «Никого нет. Все начальство уехало в Старо-Константинов, а нас оставили охранять». – «Склад цел? Нужно кое-что из запчастей».
Я так понял, его подбили, но он сумел сначала где-то сесть, подлатать самолет и после этого добраться до аэродрома. Значит, он получил все, что нужно, поднялся и улетел. А куда он полетел, бог его знает. По-видимому, тоже в Старо-Константинов, там же был сильнейший аэроузел. А эти все остались – охрана и прочие.
На второй день, даже нет, на третий, отец говорит: «Баки сожгли!» Утром он менял караул на аэродроме, а там лес примерно в 800 метрах от взлетки. Из леса по бакам дали пару пулеметных очередей, они и вспыхнули… Вот почему я считаю, что там был именно десант. Когда баки полыхнули, отец сразу звонить – связи нет. Провода обрезали! На такой случай у него был приказ – если не будет связи и командования, все ценное уничтожить и двигаться на Шепетовку. Значит, баки горят, склады горят. Те, кто из соседних сел и жил рядом – всего 18 человек, ушли по домам. С отцом на казарменном положении осталось 12 человек. Они собрали кое-какие продукты, оружие, что у них было, и поехали на полуторке в сторону Шепетовки. Там надо было проезжать через лесок. Только сунулись туда – их тут же обстреляли парашютисты. Машина загорелась, все повыскакивали из машины. Что характерно, никто не был убит – немцы в основном стреляли по мотору. Значит, они поначалу драпанули в лес. А дальше куда? Решили идти до Шепетовки.