Прошли 20 километров – стоит шлагбаум, примитивный пост, машина: «Куда? Кто такие?» – «С аэродрома». – «Все, эвакуации нет. Все поезда ушли. Возвращайтесь обратно».
А куда им возвращаться? Вот тут уже кто куда. Отец решил вернуться домой. С ним пришло еще несколько человек из тех, что были не из местных.
– В Шепетовке на каком языке говорили?
– Да кто как, и украинский, и русский. В семье разговаривали… Ну, в общем, использовали такие слова, как удобно.
– Сильные шли бои в 41-м году?
– Возле нас? Нет. Но что характерно, когда председатель сказал о войне, то уже примерно в это время стал слышен характерный гул. Рядом, в двух километрах от нас есть село Лютерка, через которое шла так называемая военная дорога. Она хотя и не имела твердого покрытия, но всегда поддерживалась в хорошем состоянии. По ней от Изяслава до польской границы всего 18 километров. Вот этой дорогой наши воинские части из Изяслава двигались в сторону границы целые сутки. Мы побежали туда посмотреть. Кавалерия, упряжки с орудиями, машины нескончаемой колонной двигаются в сторону запада. Потом вдруг все затихло. Через некоторое время снова загудело – бои шли еще там, на западе. Прошло, может быть, дня два. Мы с отцом сидели дома. Он вдруг говорит: «Пойдем, что ли, клевер отвезем». Подошли к куче клевера – его собрали уже, оставалось только вывезти, – «разгорнули»… А там лежат: шинель, винтовка, противогаз. Вторая, третья куча – и так вот, значит, что ни куча, то какое-нибудь военное добро. Солдаты все покидали. Их разбили на границе, и они разбежались кто куда.
5 июля немцы без боя заняли Изяславль, потому что все части Красной Армии уже отошли. Через наше село прошла небольшая группа немцев. Мы тогда собрались на колхозном дворе. Мы – это все те, кто остался, кого не мобилизовали. И вот, значит, 5-го числа слышим гул со стороны запада – идут машины. Появляется колонна, впереди едут два мотоцикла. Не останавливаясь, проскакивают дальше. Во двор заезжает грузовая машина на гусеничном ходу. Сзади – гусеницы, спереди – резиновые колеса. В ней полно немцев, может быть, человек 20 сидят. Подъехали к нашим мужикам. Ну и мы, пацаны, конечно же, тут. Нам же все интересно! Один из немцев обращается на ломаном языке: «Сольдат есть?» – «Нет». – «Гут, гут».
Вот примерно так я встретился с немцами. И все это еще не предвещало никакой беды. Потом, примерно недельки через две появился в селе длинный такой немец, комендант. Звали его Вилли. Приехал в село, давай собирать людей – будем, значит, старосту выбирать. Перебирают одного, второго, третьего. Стараются, чтобы кандидаты были настроены против советской власти и с желанием быть старостой. А у нас в селе был один тракторист, Колотюк Петр. Порядочный, хороший мужик, здоровый такой. И вот его сосед говорит: «Давайте Колотюка выберем!» А Колотюк сразу вскинулся: «Да куда? Я неграмотный!» – «Нет, будешь, будешь!» – «Почему именно я?» – «Все, подходишь. Давай».
Выбрали, проголосовали. Немец стоит довольный, ухмыляется. Рядом с ним три полицая… Начали разглагольствовать, что мы теперь есть власть в вашем селе. И будет теперь комендатура вместо управы. Будем контактировать. И чтоб из колхоза ничего не тащить. Если что-то пропадет, полетит голова старосты. Но нужно сказать о Колотюке, что он такой был мужик… вреда не причинял людям. Понимаете?
– А те трое полицаев, откуда они были?
– Они были русские, еще перед войной демобилизовавшиеся из армии. Не помню, то ли в Центральную Россию не хотели возвращаться, то ли некуда им было ехать, и поэтому они остались. Позже они сбежали из полиции в партизаны, еще перед этим жили в селе около года, где-то так. И никто их не выдавал. А когда организовали полицию, в селе стали часто появляться с проверкой. 12 человек полицаев ежедневно объезжали ближайшие пять сел.
Вот примерно так прошла осень 41-го года, за ней – зима. А весной 42-го с соседнего села Лютерки к нам пришел мой двоюродный брат, 21-го года рождения. И начал как-то странно говорить, туда-сюда, сюда-туда и вдруг: «Дядя Никанор, надо идти в партизаны!» Выясняется, что он уже имеет связь с партизанским отрядом. Теперь я хочу подойти к этому, как у нас вся эта партизанщина началась.
Летом 41-го в селе Стриганы Славутского района учитель Одуха Антон Захарович организовал подпольную группу, примерно пять-шесть человек, и они уже в августе 41-го подорвали первый эшелон Шепетовка – Славутов. В августе! Немцы даже не проводили разбирательства. Они не знали кто, как и что. Понимаете? Может, потому что в окружении оставалось еще много наших войск. Я помню, как «окруженцы» шли, шли и шли… В одиночку, группами. Так вот, в эту группу, когда их стало уже немного больше, привели одного старшину, звали которого очень просто – Алексей Иванов. В Славуте немцы устроили лагерь для военнопленных, а этот парняга удрал оттуда. Сам он танкист, но неплохо разбирался в подрывном деле. И вот он, значит, придумал самодельную мину. Первый паровоз пошел…
Но немцы уже столкнулись с подрывами и приняли меры – пустили вперед две пустые платформы. Понятное дело, как платформа на мину наедет, подрывается, а паровоз с составом остается целый. Тогда он что придумал: к мине, а мин на полях осталось очень много, приспособил шомпол от трехлинейки. И вот этот шомпол будет торчать между шпалами. Ты думаешь, машинист заметит его? Да мало ли что там торчит? Первые платформы проходят спокойно, не задевая его. А вот когда доходит дело до паровоза… У него посадка ниже, чем у платформ, поэтому он шомпол задевает, взрыватель срабатывает, и паровоз летит к чертовой матери. Таким способом у них дело неплохо пошло, а потом и другие начали пользоваться.
Второй серьезной операцией группы стал подрыв спиртзавода. Ущерб составил порядка 30 тысяч литров спирта, а сам завод восстановлению не подлежал. К лету 42-го группа выросла до 100 человек, по существу став партизанским отрядом. С 1942 года отец уже был в партизанах, а я еще оставался дома. Бывало, он ночью придет, переоденется и уходит. А весной 43-го снова появился мой двоюродный брат: «Слушай, Павло, будешь теперь у меня связным. Твой первый источник – сын старосты нашего села, Колотюк Алексей Петрович. Второй источник – село Мокрец, полицейская комендатура, сын полицая Полищук Алексей Зиновьевич. У них будешь кое-что брать, и то, что они тебе дадут, будешь приносить мне. И упаси тебя бог, чтоб они узнали друг про друга. Ты понял меня?» Получалось неплохо: один – сын старосты, знает, что делается в районе: будут ли скот забирать или людей вывозить в Германию. Второй крутится в комендатуре, знает, где облавы, засады, кого разыскивают. Что примечательно, их отцы даже не подозревали. К двоюродному брату я ходил свободно. У него не сгибалась нога, поэтому его не взяли в армию, и он был на легальном положении.
Брат тоже не сразу в отряд носил, а передавал через кого-то. Но знаю точно, он был при штабе соединения. Вообще, в соединении было более 30 отрядов, и каждый отряд имел свои источники.
Один раз он дал мне задание сходить на продовольственные склады. В новом городе возле маслозавода сохранились три длинных продовольственных склада. Они там были еще при советской власти. Немцы тоже не стали ничего менять. Взрослый не мог там просто так болтаться, охрана могла заподозрить. Пацан же в любом месте пройдет. Нужно было выяснить, когда охрана меняется, сколько часовых и так далее. Я ему еще тогда сказал: «Как я тебе время узнаю? У меня и часов-то нет». Он мне дает немецкие штампованные часы: «Вот засекай, когда меняются. Сколько раз меняются, как долго стоят». Я где-то дня три подряд туда ходил, болтался возле этого маслозавода.
Просто ходил с сумкой на спине. Была у меня такая торба из сурового полотна. Немцы на пацанов не обращали никакого внимания. И потом, я ведь под самый склад не лез – кругом ходил. Склады длиной около 20 метров, по периметру обнесены проволокой. С двух сторон на каждом из них стояло по два часовых. Через каждые три часа они менялись. Я это все зафиксировал и запомнил. Писать опасно, вдруг попадешься… Хотя, было дело, пару раз таскал и какие-то записки. В подкладочку торбы зашиваешь и вперед. И еще сказали обратить внимание, есть ли вообще на складах масло и сколько его, ну, хотя бы примерно. Я это как решил? Привозит дядька молока, сдает немцам. Я, значит, к нему: «Дядько, а де они масло хранят?» – «Та вот же-ш оно». Смотрю – точно! Навес, под ним большая яма, и вся забита льдом. Ледник! Холодильников же тогда не было. Рядом со складами протекает река Горынь. Всю зиму с нее таскали лед и этим льдом обкладывали масло. Ага, есть. Все запомнил, описал подробно брату. А в декабре месяце, когда мороз сковал реку, ночью на другом берегу появились партизаны. Они доехали на подводах до этого старого города, перешли реку по льду, сняли охрану, перетащили на другой берег масла, сколько смогли забрать, и исчезли.
– А где они базировались?
– Славутские, шепетовские леса. Основная база партизанского соединения была в селе Стриганы. А до этого сидели в 23-м квартале лесного массива, примерно пять километров в глубь леса. Немцы, конечно, туда тоже наведывались. Когда эшелоны стали массово лететь под откос, последовал большой прочес с привлечением войск СС. Большого эффекта не было, потому что, пока они идут, партизан их ждать не будет. В общем, их цель была очевидна, и успеха немцы не имели. Но они отквитались на подполье в Шепетовке и Славуте. Славутским подпольем руководил главврач лагеря Михайлов. Не человек – глыба! Около 800 человек отправил в партизанские отряды. Любыми средствами: умер, не умер, инвалидность, родственники немцы, тиф и так далее. Что он только не придумывал… Но нашелся и на него предатель. Гестапо подослало провокатора, тот Михайлова выдал, и врача повесили. Не только его, много еще кого казнили. В одном только Изяславе казнили более 40 подпольщиков. Наши немного позже рассчитались – вычислили предателей. Разведка сработала неплохо.